Чтение 22–й страницы книги ~Шрам~

жертву - и вдохновенно исполняли неписанный закон, по которому каждой
жертве положен и палач:

- Давай еще... Попляши... Потешный дядька... Эй, куда?!

Очередной укол булавкой оказался невыносимым. Эгерт ринулся напролом,
сбив кого-то с ног; вслед ему неслись камни, комья грязи, улюлюканье:

- Держи! А-та-та! Держи, держи!

Длинноногий Солль бегал, конечно, быстрее самого наглого мальчишки в
городе - но улица все время петляла, оборачивалась тупиками, кишела
подворотнями; преследователи бросались Соллю наперерез, выныривая из
только им известных ходов, кидаясь камнями и грязью, беспрестанно вопя,
вереща и улюлюкая. В какой-то момент Эгерту показалось, что все это
происходит не с ним, что он смотрит сквозь толстое мутное стекло чужой,
отвратительный сон - но камень больно ударил в колено, и на смену этой
отстраненности вдруг нахлынуло другое, горькое, всепобеждающее чувство -
так и надо, это теперь его жизнь, его судьба, его суть...

Потом он оторвался от погони.

Были какие-то трущобы; была сморщенная, беззубая старуха с огромной
табакеркой у самого носа, указующая кривым пальцем куда-то в лабиринт
грязных улочек; была тупая, равнодушная усталость, страх, тоже
притупившийся, и мгновенная радость при виде площади и городских ворот...

Ворота закрывались.

Створки медленно ползли навстречу друг другу - и вот уже видно, что
снизу на них налегают стражники, красные от натуги, по трое на каждую
створку. В сужающемся проеме виднелись лоскут неба и лоскут дороги.

Что же это, подумал Эгерт.

Из последних сил он побежал через площадь, а проем все суживался, и
вот створки с грохотом сомкнулись, зазвенела цепь, натягиваясь в стальных
кольцах, и торжественно, как флаг, на цепи поднялся огромный черный замок.

Солль стоял перед великолепием стальных ворот, изукрашенных кованными
фигурами драконов и змей. Обернутые к нему чеканные морды смотрели мрачно
и безучастно; только сейчас Эгерт понял, что подступают сумерки, что
близится ночь, что ворота по обычаю будут закрыты до утра.

- Эй, парень! - строгий окрик заставил его привычно съежиться. - Чего
надо?

- Мне... выйти, - пробормотал он с трудом.

- Чего?

- Пройти... выйти... из города...

Стражник - потный, толстощекий, но не злой с виду человек -
усмехнулся:

- Утром, дружочек... Припоздал ты, бывает... Хотя, если разобраться,
что за удовольствие тебе в ночь идти? Не ровен час... Так что, дорогуша,
солнышка дождись - на рассвете и откроем...

Не говоря больше не слова, Эгерт отошел. Ему сделалось все равно.

Утром ворота заклинит, или солнце не взойдет, или еще что-то... Если
неведомая и враждебная сила, играющая им весь день со времени роковой
встречи с Торией, если эта сила не хочет выпускать Солля из города - он не
выйдет по своей воле, здесь и умрет жалкой смертью, смертью труса...

Площадь перед воротами пустела. Эгерту захотелось лечь - немедленно,
все равно где, только лечь и закрыть глаза, и ни о чем не думать.

Едва переставляя ноги, он побрел прочь от ворот.

Из широкой боковой улицы навстречу ему вылетела шумная кавалькада -
пятеро или шестеро молодых всадников на ухоженных конях. Наметанным глазом
Эгерт бездумно, механически определил породу каждой лошади и отметил
прекрасную посадку верховых; он просто стоял и ждал, когда они проедут -
но тут один из юношей на высоком вороном жеребце отделился от компании и
повернул прямо на Эгерта.

Это длилось секунду - и целую вечность. Солль потерял способность
двигаться.

Ноги его по колено вросли в булыжник площади, онемели, пустили корни
- так чувствует себя дерево, глядя на идущего к нему дровосека. Лошадь
неслась легко, красиво, будто по воздуху - но земля гулко сотрясалась, все
сильнее и сильнее сотрясалась от убийственных ударов копыт. Солль видел
черную морду жеребца с безумными глазами, нижнюю губу с ленточкой слюны,
грудь, широкую, как небо, тяжелую, как молот, готовый раздавить одним
прикосновением.

Потом в лицо ему ударил горячий запах, и медленно-медленно, как в
толще воды, жеребец поднялся на дыбы.

Эгерт смотрел, как перед самым лицом его замирает лоснящаяся морда,
вскидываются копыта, мерцают круглые шляпки гвоздей в полукружьях новых,
отличных подков... Потом подковы взлетают высоко над головой, а глазам
Эгерта открывается брюхо - круглое брюхо ухоженного жеребца с мохнатым,
как ветка, отростком внизу... А подковы над головой месят небо, готовясь
обрушиться с высоты и расплескать по булыжнику содержимое человеческой
головы...

Потом в его сознании случился провал - достаточный для того, чтобы
медленно сосчитать до пяти.

Солль по-прежнему стоял посреди площади; по переулку удалялись топот
копыт и заливистый смех, а по ноге Эгерта щекотно стекала тонкая струйка
теплой жидкости.

...Лучше - смерть.

За спиной хохотали стражники; Соллю казалось, что этот смех лязгает
внутри его головы. Вся воля Эгерта Солля, все оставшееся уважение к себе,
вся изувеченная, но еще живая гордость, вся сущность Эгерта кричала,
медленно корчась на костре немыслимого, невообразимого унижения.

Жерновом вертелось плоское небо, и площадь поворачивалась под ногами,
как жернов, и два черных жернова наваливались друг на друга, будто желая
стереть в порошок угодившего между ними человека...

Эгерт, - сказали ему его воля и его гордость. - Это конец, Эгерт.
Вспомни склизкую грязь на лице, вспомни эту девочку в дилижансе... Вспомни
себя настоящего, Солль, вспомни и ответь - почему ты, мужчина,
соглашаешься жить в этом гадком, оскотиневшем от вечного страха обличье?!
Ты дошел до края - еще шаг, и вся твоя жизнь, все твои светлые
воспоминания, вся память об отце и матери проклянут тебя, отрекутся
навсегда. Пока ты помнишь, каким должен быть мужчина - останови
завладевшее тобой жалкое чудовище!

Кажется, стражники давно угомонились и забыли о Солле; кажется,
стояла уже ночь, глухая и безлунная, освещаемая лишь несколькими фонарями.
Под одним из фонарей темнела широкая, приземистая кладка - то был колодец,
из которого прибывшие в город путники обычно поили усталых лошадей. Сейчас
здесь было пусто.

Эгерт приблизился - колодезная кладка пронзила ладони холодом - и
заставил себя заглянуть во влажно пахнущую темноту. Поверхность воды,
круглая, как зеркало, отражала тусклый фонарь, черное небо и человеческий
силуэт, будто вырезанный из закопченной жести.

Он спешил. Поблизости нашелся обломок булыжника - холодный и тяжелый,
как надгробная плита. Надо было привязать камень на шею - но веревки не
было, а пояс все время соскальзывал. Суетясь и всхлипывая от страха, Солль
расстегнул, наконец, рубаху и с трудом засунул булыжник за пазуху -
прикосновение камня к обнаженной груди заставило его передернуться.

Обеими руками удерживая за пазухой камень, он снова навалился на
кладку и минуты две стоял, отдыхая. Город спал; где-то в темной вышине
поскрипывали под ночным ветром невидимые флюгера, да слышалась издали
перекличка ночных сторожей: "Спите споко-ойно, честные жи-ители..."

Спи спокойно, сказал себе Эгерт. Изо всех сил, как любимого котенка,
прижал к себе камень; перекинул тяжелую, как бревно, ногу через стенку
колодца.

Он сидел на каменной кладке верхом; еще усилие - и другая нога,
непослушная, онемевшая, свесилась над водой. Теперь Солль лежал на кладке
животом, ноги его внутри колодца не имели опоры, оставалось только
зажмуриться, оттолкнуться от колодезной стенки руками и коленями - и тело
опрокинется навзничь, ударится о воду, и камень, спрятанный за пазухой,
тотчас же потянет на дно, и вода смоет с Эгерта страх и унижение, надо
только...

Мышцы его свело судорогой. Из последних сил давя в себе страх, он
пытался разжать синие, мертвой хваткой вцепившиеся в кладку пальцы. Если б
можно было с размаху садануть хлыстом по трусливым рукам... Но у Эгерта не
было помощников, а камень за пазухой мешал дотянуться до пальцев зубами и
укусить их, заставляя разжаться. Еще усилие, еще...

Но тут ужас смерти сорвал, наконец, плотину.

Солль вцепился в стенку колодца всем телом, локтями, ступнями,
коленями; уже не помня себя и собой не владея, ринулся вперед, хватая
воздух ртом, желая выскочить из собственной кожи и бежать, бежать,
спасаться... Захлебываясь страхом, он свалился с кладки на землю, булыжник
выкатился из-за пазухи, а Эгерт, все еще безумный, отполз прочь, дрожа и
всхлипывая.

Из полосатой будки у ворот выглянул стражник - и, не увидев никого и
ничего, спокойно нырнул обратно. "Спите споко-ойно..." - перекрикивались
сторожа.

Прислонившись спиной к фонарю, Эгерт сумел, наконец, взять себя в
руки - и только тогда осознал глубину пленившей его западни.

Он не хозяин себе. Страх сделал невыносимой его жизнь и невозможной -
смерть. Он не сможет уйти; весь человеческий век, всю долгую, до старости,
жизнь он будет бояться, бояться, и унижаться, и предавать, и сносить
позор, и ненавидеть себя, и гнить заживо - пока не сойдет с ума...

Нет!! - закричала душа Эгерта Солля. Нет...

Рубашка лишилась уже всех своих пуговиц; Эгерт схватил булыжник на
руки, как мать любимое дитя, кинулся к колодцу, одним прыжком взлетел на
край...

Ему не хватило доли секунды, потому что, увидев темную воду внизу,
страх смерти сломил его волю, как ребенок ломает спичку, и дал опомниться