остальную троицу. Лакост и Джабжа наклонились над сидящим в кресле Туаном и.
кажется, причесывали его, помирая со смеху. Илль подбежала и залилась так
звонко, что я сам ухмыльнулся.
подчеркивающих его стройность, в белоснежных замшевых перчатках,
обтягивающих кисть, которой позавидовала бы и сама Илль, он развалился в
кресле, предоставив товарищам подвивать и укладывать свою роскошную бороду.
Аромат восточных духов плыл по комнате. Я смотрел на него и не мог понять --
на кого он больше похож: на прекрасного рыцаря-крестоносца или на не менее
прекрасного сарацина?
за роскошный ус.
свете, с самой конфетной, слащавой физиономией, от которой настоящему Туану
захотелось бы полезть на стенку.
Чувствовалась дрессировка Лакоста.
снова введу идолопоклонство.
затруднит покопаться в одном блоке?
Мальчик заработал, как хронометр. Насколько я понял, он предназначался для
простейших механических работ, но основной его задачей было дублировать
Туана в его инструкторской деятельности. Для этого он намотал на свой
великолепный ус не только пособия и инструкции по альпинизму и горнолыжному
спорту, но также архивы базы со дня ее основания и все исторические
документы, относящиеся к Швейцарскому заповеднику, что на деле оказалось
потрясающим перечнем трагических событий, случившихся в этих горах. Нечего
говорить -- это был эрудированный парень.
металлический голос:
площадки нас можно было услышать.
я провел свою первую ночь в Хижине.
благотворно.
ушей, Туан пошел навстречу мне с протянутой рукой:
квадрат, -- тоном начальника, не терпящего возражений, проговорил Джабжа.
лет.
на минуту. Учитывая их возраст, нельзя отказать им в любезности, о которой
они просят.
прогулок. И никаких уважаемых дам я не поведу!..
На пороге стоял Туан, устремив вперед задумчивый взгляд прекрасных карих
глаз. Нежнейший румянец заливал его щеки там, где они не были прикрыты
бородой.
как у дикого козла, повернулись и уставились в ту точку, из которой раздался
звук. -- Поди сюда, ты нам нужен.
Походка его была сдержанна и легка. От каждого его движения до того несло
чем-то идеальным, что невольно хотелось причмокнуть.
отвисла челюсть.
(раздался хоровой вздох), ознакомишь их с обстановкой и проведешь через
перевал. Как только перейдешь границу квадрата -- вернешься сюда. Что-нибудь
не ясно?
Запросишь сам.
Пупсик! Котик!
выщипывать волоски из своей бороды.
Вспомни о своей незнакомке. Ради нее ты обязан нести бремя своей бороды.
входит в инвентарь Хижины и поэтому остается неприкосновенной. А теперь
нелишне было бы спросить, с чем пожаловал к нам высокий гость?
огнестрельным оружием. Джабжа нахмурился.
старше его лет на пять -- семь. -- За один месяц ты, конечно, научишься бить
бутылки, да и то, если будешь делать эти ежедневно. Но на оленя я тебя с
собой не возьму. А теперь пойдем, побалуемся. А ты, стриж, позаботься об
ужине.
бы она захотела, она смогла бы шевелить каждой ресницей в отдельности.
радовался перспективе иметь под ногами у себя метров пятьсот свободного
вертикального полета. К тому же, я не видел мишени, по которой можно
стрелять. Разве что по облакам.
действительно, справа и слева от нас поднялись два маленьких мобиля, между
которыми была натянута веревка. На веревке раскачивалась дюжина бутылок.
Мобили повисли метрах в тридцати от нас.
Туана. Я сделал около пятидесяти выстрелов по облакам, четыре по правому
мобилю, два -- по левому, и один -- по бутылке. Зато в самое горлышко.
разряжать пистолет.
ногу, руку и голову. Если бы я сделал это столько же раз, как по облакам, я
непременно попал бы, тем более, что стрелял почти в упор. Он еще раз все
объяснил мне и стал за моей спиной. После трех безуспешных попыток
самоубийства я пожал плечами и вернул ему пистолет. Он спрятал его в карман
и коротко, но выразительно высказал мне свою точку зрения на то, что будут
делать роботы за нас в ближайшем будущем, если мы и впредь будем так
пренебрегать физическими упражнениями.
возросшим аппетитом.
смеяться первому.
прикрывался книгой. Я не думаю, что здесь стали бы щадить гостя. Просто на
сегодня уже хватит.
медвежатины, не наблюдалось, но во всей сервировке чувствовалась та
грациозная небрежность, которая сразу отличала этот стол от Егерхауэнского,
где все готовилось и подавалось роботами.