Чтение 22–й страницы книги ~Катали мы ваше солнце~

лубяным дном санного короба. И что уж совсем ни в какие ворота не
лезло - под тулупчиком был еще кто-то, причем постанывал тоненько и
дышал в лицо Кудыки добрым вином.

Древорез приоткинул тулупчик, и в чистый новенький короб
скользнули слабые желтоватые отсветы. Разглядел несчастное личико
окаянной ворожейки, прилепившейся к нему еще у погорельцев, и,
мысленно охнув, приподнялся над высокой лубяной стенкой. Теплынь-озеро
лежало черное, как деготь, пошевеливая отражениями серебряных
гвоздиков, во множестве вколоченных в ночное небо. На берегу тлели
вдали тусклые скляницы ламп, смутно высвечивая дивную махину, на
которой круглилось теперь что-то огромное, темное, непонятное. А
вокруг махины копошились людишки, махонькие, как мурашики...

Внезапно обессилел, ополз на лубяное дно и снова прилег рядом с
погорелицей. В страхе нагреб на голову тулупчик, словно пытаясь хоть
так укрыться от того, что творилось сейчас за тонкими стенками санного
короба.

Чернава застонала, заметалась, потом пальцы ее беспокойно зашарили
по груди древореза, прянули вверх, наткнулись на бороденку...

- Ты кто?.. - испуганно спросила она.

- Кудыка я... - так же испуганно ответил он.

Погорелица всхлипнула, прижалась, дрожа.

- Боюсь!.. - услышал он ее прерывистый, смятый дыханием шепот. -
Куда ты меня завез, Кудыка?.. Не бросай меня здесь, слышь?.. Ты Ярилом
клялся... След гвоздем приколочу, ежели бросишь...

Губы зачесались вновь. Хотя тут уже и без примет было ясно, что
поцелуев и прочего не миновать. Прильнув к суженой, смекалистый
древорез во время долгого первого лобзания все же сообразил как бы
невзначай по возможности ее ощупать. А то вдруг кривобокая какая...
Под шубейкой-то поди различи... Да нет, вроде ничего... Ладная
девка...

Лобзание затягивалось. Более навычный к резьбе по дереву, нежели к
ласкательствам постельным, Кудыка внезапно заробел. Мять девичью красу
в санях зольного обоза ему еще ни разу не доводилось... Однако пока он
надрывал память, силясь извлечь из нее хоть что-нибудь полезное,
опояска на нем была распущена, а рубаха задрана.

- Порты... - пробормотала Чернава. - Да пособи же!..

Кудыка наконец напустил на себя смелость, ослабил узел и, неловко
искобенясь, сверг порты...

* * *

Возле первых саней обоза громко бранились двое - зуб за зуб
пересчитывались. Один был Бермята, а вот голос второго Кудыка, выпав
из сладкой полудремы, узнал не сразу. Приподнялся на лубяном дне.
Чернава спала. Не металась уже, не постанывала.

- Наощупь я тебе, что ли, грузить буду? Тыком по натыку?..

- Ну, нету ламп, нету! Розмысл не дает!..

- Умолил бы как-нибудь...

- Умолил! Его только молотом умолишь! Сидит, как нагорелая
свеча... Так на меня искосырился - я еле ноги унес...

Кудыка привел в порядок одежонку и, прикрыв поплотнее погорелицу,
вылез из короба. Нашаривая в темноте кузова и оглобли, подобрался
поближе к лающимся. Он уже угадал второго. Это был тот самый, с
лопатой - кого волхвы под землю упрятали...

- Значит, будем ждать, пока четное вздуют, - сказал упрямый
Бермята. - А без света работать не будем...

- Ну так вон же света полно! Подгоняй обоз - и греби прямо из
топок...

- Сла-ава те, тетереву, что ноги мохнаты!.. Сырую?..

- Что? Надорветесь?

- Да мы-то не надорвемся, а лошадки?.. Мы ж на санях! Был бы еще
снег, тогда понятно... А то волоком!.. По земле!..

Тот, что с лопатой, изнемог и плюнул.

- Да катись оно все под гору!.. - сказал он в сердцах. - Гуляй,
ребята, поколе я гуляю... Винца не найдется?

- С этого бы и начинал, - проворчал Бермята и достал из саней
сулею. На слух наполнил берестяной стаканчик.

С берега, как всегда на Теплынь-озере, веял знобкий ветерок,
снимая с груд золы и бросая на порожний обоз одну пелену за другой.
Кудыка вдохнул опрометчиво, в глотке стало шершаво, и древорез
заперхал. Бермята всмотрелся.

- Кому еще там не спится? - недовольно проговорил он. - А-а, это
ты, брат?.. Рано ожил, можешь дальше почивать. Все равно до утра
грузить не будем...

- Новенький вроде? - буркнул, тоже приглядываясь, тот, что с
лопатой. - Как зовут-то?

- Кудыка...

- А я - Ухмыл... Ну, здравствуй, стаканчик, прощай, винцо! - С
этими словами назвавшийся Ухмылом лихо осушил берестяную посудинку.

- Как же ты из-под земли-то выбрался? - с дрожью в голосе спросил
его Кудыка.

Тот озадаченно хмыкнул.

- А ты почем знаешь? Или рассказали уже?

- Да я ж в том кружале был!..

- Взаправду, что ль? - Ухмыл оживился. - Слушай, что я там такого
натворил-то? Хоть лоб взрежь - ничего не помню...

- Да мы с храбрами заспорили, какое назавтра солнышко будет, -
торопливо начал объяснять Кудыка. - А ты уж хороший сидел... Возьми да
и скажи: нечетное... Храбр тебя давай пытать, откуда, мол, узнал... Ну
и ты тут такое брякнул... - Древорез замялся.

- Ну-ну? - с любопытством подбодрил его Ухмыл.

- Катали мы ваше солнце... - сойдя на пугливый шепот, повторил
Кудыка страшные слова.

Ответом было озадаченное молчание.

- Всего-то навсего?.. - разочарованно протянул наконец Ухмыл. - А
я-то думал...

- Да как же "всего-то навсего"? - взлепетал Кудыка. - Мил человек!
Про солнышко-то!..

- Ну и катали... - невозмутимо отозвался Ухмыл. - Сейчас опять
покатим... - Он оглянулся на теплящиеся вдали огоньки и дружески
пихнул Кудыку в плечо. - А пойдем, посмотришь... Вроде опорожнили
уже... Только ты, слышь... - озабоченно предупредил он. - Ширше рыла
рот не разевай, с опаской иди... А то не ровен час в ров угодишь - как
раз по тебе и проедет...

Ров, как выяснилось, лишь показался Кудыке земляным, потому что
лежал на нем мягкий слой золы. А на деле изноровлены были под ров две
насыпи из мелкого щебня, а в получившейся между ними канаве через
каждые полпереплева шли утопленные заподлицо дубовые полукруглые ребра
- не то гнутки, не то вырезки. Дуги, словом...

Все это древорез определял на слух да на ощупь. Потом впереди
зажелтел попрыгивающий огонек, и Ухмыл с Кудыкой (Бермята остался
подле обоза) приостановились. Отчетливо потрескивала под чьими-то
шагами скрипучая дресва [Дресва (берендейск.) - крупный песок, хрящ.].
Кто-то шел им навстречу вдоль хребтов золы по той стороне канавы.

- Хоронись!.. - испуганно шепнул Ухмыл. - Розмысл!.. Увидит, что
без дела бродим, - трезвону будет на трое суток!..

Оба, горбясь, отбежали к высокой груде щебня, в которую упирался
долгий ров. И вовремя. Розмысл остановился шагах в двадцати от них и
огляделся, приподняв лампу повыше. В ее масляном сиянии Кудыка
различил остролобое костистое лицо и быстрые злые глаза.

Да-а... Такого, пожалуй, умолишь... Ишь, ходит, очами
посвечивает...

- Почему не в сборе? Почему без огня? - гневно грянул розмысл,
обращаясь к смутно чернеющим грудам золы, и неистовый голос его
раскатился вдруг гулкими отзвуками, как если бы он говорил, наклонясь
над колодцем.

Выяснилось вскоре, что почти так оно и было: перед розмыслом зияла
в склоне великая дыра, из глубины которой внезапно проклюнулись,
замельтешили желтые огонечки, и вскоре полез наружу с лампами в руках
чумазый оробелый люд.

- Заплутали? - рявкнул розмысл. - Праздников лишить?.. Лишу!

- Да Завид Хотеныч... - сбивчиво принялся оправдываться кто-то из
вылезших. - Пятерых никак сыскать не могли, а их, оказывается, ключник
отрядил бочки с маслом катать. Из пятой клети в шестую...

- Он что? Умом повредился? - страшно прохрипел розмысл. - Вот-вот
закат начнется, а он - людей забирать?..

Взмахнул лампой и устремился в округлое жерло пещеры.

- Пронесло, - сказал Ухмыл и выпрямился. - Вставай-вставай! С
ключником они завсегда долго лаются... Схватятся - колом не
разворотишь...

Кудыка боязливо выглянул из-за бугра.

- О каком это он закате? - ошеломленно спросил древорез. -
Закат-то уж был давно...

- Ну, это как посмотреть... - посмеиваясь, отвечал Ухмыл. - Вы-то
закатом одно зовете, а мы другое... Во! Покатили уже. Давай-ка от
греха подальше к волнолому отойдем...

Они отступили к скользким поставленным торчмя тесаным камням -
каждый чуть не в рост доброго берендея. Зачавкала под ногами мокрая