делалось не по себе, потому что почти все они никогда не были
солдатами и не привыкли к тому, что убийство может быть священным
долгом, а не преступлением против личности. Если бы армия выступила на
стороне законного правительства, - размышлял Милов, - если бы,
конечно, такое правительство существовало - я бы на все это ополчение
не поставил и пяти копеек. Но армия пока бездействует, может быть -
просто ждет, пока вся грязная работа не будет сделана энтузиастами, а
потом возьмет власть - легко, одной рукой возьмет, - и настанет
военная диктатура. Только вот армия, придя к власти, станет ли
задумываться о сохранности природы? Будет ли искать равнодействующую
между интересами природы - и человека в ней, искать компромисс?
Диктатура, все равно, гражданская или военная, компромиссов не
любит...
соратником.
другим отрядом.
добровольцев, более многочисленная - ничем другим она не отличалась, и
воины в ней были такого же, солидного уже, возраста.
интересует только людей зрелых? Где же молодые люди?
разумно: у них и сил побольше, и темперамента... Не беспокойтесь, они
уж не останутся в стороне!
кто командовал их отрядом - сейчас тот, повернувшись к строю спиной,
разговаривал с другим человеком, тоже носившим красную повязку на
рукаве. Казалось, по их жестикуляции, оба в чем-то не соглашались, но
вот пришли, наконец, к единому мнению, повернулись и медленно пошли
вдоль фронта прибывшего отряда; когда строй повернулся направо, Милов
оказался в первой шеренге. Командиры приближались, и Милов все более
пристально всматривался в того, другого. Что-то было в нем очень
знакомое, очень... Что-то... Граве! - подумал Милов изумленно. - Черт
бы взял, это же Граве!..
на рукаве и пистолетом за поясом-тем самым пистолетом, что Милов
оставил в машине. Ну, молодец, - подумал Милов, весело глядя на
товарища по скитаниям, - всех нас за пояс заткнул. Зря я боялся, что
он спятил необратимо - видимо, нервная система крепкая, психика
устойчивая, погоревал, пережил, понял, что не рыдать надо, а дело
делать - и уехал, не стал дожидаться нас. Нехорошо, конечно, с его
стороны, но при таком раскладе трудно его упрекнуть. Зачем только он
полез в добровольцы? А куда еще? - сам себе ответил Милов. - Вот и сам
я, получается, пошел же. Если он не один тут такой - это хорошо, люди
здравомыслящие крайностей не допустят, сыграют, может быть, роль
этакого тормоза. Да увидь же ты меня, увидь, нам с тобой обоим в Центр
надо, спасать людей, предупредить об опасности, выйти на связь со всем
миром...
смотрел на Милова, и на губах его возникло даже нечто вроде улыбки -
но не более того, а Милов-то ожидал, что тот ему чуть ли не на шею
бросится. Хотя - какие могут быть нежности в воинском строю... Граве
повернул голову ко второму командиру, негромко сказал что-то; пожал
плечами и кивнул. Тогда Граве скомандовал громко, по-намурски:
приблизился, щелкнул каблуками.
Милов. - Все же молодец он. Кто бы подумал: казался, в общем, божьей
коровкой, пистолета взять не хотел - и на тебе, командует отрядом и
собирается, похоже, делать именно то, что нужно.
оглядываясь. Свернули за угол. Там стояла машина - та самая, наследие
покойного Карлуски. Завидев ее, Милов обрадовался, словно встретил
старого, доброго знакомого.
странно блестели. Под газком? - подумал Милов. - Для смелости, что ли?
Ну, если и принял, то не много.
ему отчитываться, командирская повязка Граве была, по разумению
Милова, такой же липой, как и его собственный листок на груди. Однако,
должна же была интересовать Граве судьба их спутницы в ночных
приключениях. Граве на сей раз откликнулся - что-то пробормотал. Милов
переспросил:
кивнул Милову на первое сиденье. А больше сесть и некуда было: сзади
на сиденьи и на полу машины что-то лежало, укрытое сверху брезентом.
Повернувшись, Милов хотел, любопытствуя, приподнять брезент. Граве
резко осадил его:
увижу; ясно же, что инженер везет что-то для Центра.
объехал выбоину, что попалась на пути - то была, впрочем,
одна-единственная на всей дороге.
бетонными заборами тянулись фабричные корпуса, многоэтажные заводские
строения, старые и новые, но все - крепкие, добротные; складские
помещениям - и капитальные, и легкие металлические полуцилиндры, на
которых отблескивало давно уже прошедшее зенит солнце; порой улицу
пересекали железнодорожные рельсы подъездных путей - на переездах
Граве был особенно осторожен, проезжал их со скоростью пешехода, хотя
рельсы шли заподлицо с мостовой и толчков ждать не приходилось. Ни
деревца не было вокруг, ни кустика, ни травинки даже, пусть и убогих,
умирающих, как в жилой части города: здесь цивилизация победила
безоговорочно, чтобы теперь умереть. Хотя пока это была еще, пожалуй,
не смерть, скорее летаргия, и пробудить уснувших оказалось бы делом
нетрудным - было бы желание. Интересно все же, - подумал Милов, -
люди-то что будут делать? Те, что еще вчера здесь работали? Разрушить
до основаниям - работа простая, но ведь потом надо и строить что-то?
Можно, конечно, и города разрушить, и всех на землю посадить - но -
ведь и тут профессионализм нужен, да и земли свободной нет, значит,
нддо ее отнимать у кого-то - может быть, конечно, есть у них уже
какой-нибудь теоретически изящный проект, который на практике, вернее
всего, ничего не стоит... Нельзя ведь "назад к природе", можно только
- вперед к ней...
спросил он вслух.
взорвут. Разве не слышите? Я потому поехал этой дорогой, что здесь это
начнется позже.
же сказал:
чтобы не прерывать разговора, не более того.
человек умеет думать...
ничего не успели построить. Дальше пошли хилые, хворые рощицы, два или
три раза машина по аккуратным, чистым мосткам проскочила над
ручьями-вода их отблескивала радужной пленкой, и в эти ручейки кто-то
что-то сбрасывал - дерьмо хотя бы, если не было ничего другого.
Окрестность выглядела, как давно брошенное жилье, в котором воцаряется
запустение - однако же люди здесь жили, на всей планете люди - то
ухитрялись жить...
жили олени. Вы хорошо стреляете, Милф?
снова вырастут леса. И в них будет жизнь.
скажу. Да и никто другой вас не повезет.
Аникина Наталья
Громыко Ольга
Быков Василий
Семенова Мария
Свержин Владимир
Никитин Юрий