Чтение 22–й страницы книги ~Князь Владимир~

Владимир промолчал, он ощупывал себя, проверял целы ли кости, или же погнутыми доспехами не отделался, Олаф же ответил бодро:

-- Они!.. Это!.. Туды!

-- Кто эти люди?

Начальник стражи наклонился, свирепо ухватил одного за плечи, потряс. Голова несчастного болталась, из разрубленного плеча хлестала кровь как из быка на бойне. Он пытался что-то сказать, но с губ сорвался хрип, и глаза закатились под верхние веки.

Начальник стражи ухватил другого, а его воины переворачивали остальных, пока Олаф не обронил:

-- Уже не скажут.

-- Неужто всех?..

-- Похоже.

Начальник стражи зло повернулся к Владимиру. Олаф развел руками:

-- Предупреждать надо. Мы бы попросили остаться, чайку бы, слово по слову, мордой по столу...

Челядь пыталась убрать трупы, но начальник стражи велел не трогать до прибытия Вепря. Тот прибежал разъяренный, всклокоченный, но в полном вооружении, свирепый и готовый к бою.

Владимир с трудом выдержал его злой взгляд. Вепрь и раньше ему не очень-то доверял, выпрямился, превозмогая боль в правой руке. Вепрь долго и люто смотрел на Владимира, перевел горящий взор на Олафа. Тот сразу перестал улыбаться, выпрямился.

-- Что на этот раз? -- потребовал Вепрь.

-- Да вот эти люди... -- начал объяснять Владимир, но его прервал властный голос:

-- Погоди, этериот. Здесь слишком много ушей. Иные укоротить бы...

Толпа распахивалась перед Терибулом как шелковый занавес. Одни попятились, другие спрятались за спины, а третьи исчезли вовсе. Терибул бросил из уголка рта:

-- Вепрь, займись тут. А я поговорю с этериотами.

Втроем прошли в покои Терибула на поверх ниже. В коридорах уже было полно стражи, блестели доспехи, железо звякало, грубые голоса как конский топот прорезались сквозь женские испуганные вскрики. Перед ними расступались как вспуганные куры даже ветераны. Владимир ловил на себе удивленно-уважительные взоры.

Закрыв за собой дверь, Терибул кивком отослал слуг, повернулся к этериотам. Глаза его были острые как два стилета:

-- Что они сказали?

Владимир развел руками, а Олаф браво ответил:

-- За нас говорили мечи.

Терибул поморщился:

-- Кто их первым увидел?

-- Я,-- ответил Владимир.

-- Что они говорили?

-- Они бросились молча,-- ответил Владимир честно.-- Да и потом... больше хрюкали. Иногда -- мычали.

Терибул смотрел пристально, будто хотел впиться во внутренности, выгрызть упрятанное глубоко. В лице проступила затаенная жестокость. Владимир чувствовал смертельный холод. Если обмолвиться, что один выругался на росском языке, то это может быть смертным приговором ему и даже Олафу.

-- А ты,-- спросил Терибул у довольного викинга,-- что слышал ты?

Олаф метнул быстрый взор на Владимира. Тот затаил дыхание, викинг мог услышать, но Олаф показал красивые зубы в чистой открытой усмешке:

-- Мой друг поразил четверых!.. Я успел только одного. Да и то... без крови.

Терибул поморщился:

-- Сломал спину. Тоже подох раньше, чем успели спросить. Вы чересчур сильны, варвары! И бесхитростны как младенцы. Захватить бы хоть одного, да с каленым железом поспрашивать... Но вы хороши в охране, ничего не скажу. Сейчас каждый видит, что я был прав, когда порекомендовал вас в охрану внутренних покоев. Не забывайте, вас рекомендовал я! Но любой из римлян... или тех, кто за годы стал римлянином, научился бы думать по-римски, не добивал бы хоть одного.

Владимир ответил виновато:

-- Мы не добивали.

Терибул отмахнулся раздраженно:

-- Знаю-знаю. У каждого из четверых только по одной ране. Ранке, как бы вы сказали. Прямо -- царапинке! Увы, смертельной. А один вовсе... без крови, как говорит этот довольный дурак.

Олаф вытянулся, но по лицу было видно как обиделся. Терибул прошелся по комнате. Этериоты следили за шагами всемогущего царедворца, затаив дыхание. Терибул морщился, сжимал кулаки, хмыкал, наконец так резко обернулся, что оба вздрогнули.

-- Идите. В любом случае вы показали себя достойно. А что не очень думали, когда рубили, то так и лучше. Умные воины -- уже не воины.

Когда за ними закрылась дверь, Олаф шепнул одними губами:

-- Чего это он?

-- Забудь,-- посоветовал Владимир.-- Сам дурак.

-- Да нет, мой отец тоже примерно такое же рек. Умные, дескать, опасны...

-- Забудь,-- отмахнулся Владимир снова.

Олаф внезапно хлопнул себя по лбу:

-- А что тот, которому ты разрубил шею, пищал?

-- Ш-ш-ш-ш,-- сказал Владимир испуганно.

Олаф едва не подпрыгнул, довольный. Значит, тут еще сложнее, чем показалось вначале. А его друг знает больше, чем сказал этому разряженному болвану, сам дурак, и как здорово, что они вдвоем уже окунулись во что-то чисто ромески подлое с ночными убийствами и кинжалами из-под полы! Другой мир, где могут нападать впятером на одного, где косой взгляд или неверный изгиб губ может привести к быстрой и нещадной гибели, где один удар меча может привести на вершину такой славы, откуда крохотные земли родного Севера не рассмотришь и в кулак!

-- Нам повезло,-- сказал Олаф счастливо.-- Что я видел дома кроме холодных скал и морского прибоя? Да еще одинаковых девок с морской водой в жилах вместо крови? А здесь шагу не ступить, чтобы кому-то не дать в морду!

-- И получить,-- буркнул Владимир.

-- И получить,-- согласился Олаф.-- Но жить можно, когда на один отвечаешь тремя! Как говорят здешние христиане: на удар надо отвечать сторицей! Мол, подставляют правую щеку, лупи так, чтобы из ушей брызнуло...

Когда вернулись на свои места, трупы уже унесли, кровь замыли. Даже ковровую дорожку постелили новую, а на стенах спешно вешали другие гобелены: на прежние попали капли крови. Народу суетилось как муравьев, распоряжался Вепрь -- свирепо и громогласно. На варваров зыркнул исподлобья, Олафа остановил и велел стать в трех шагах от Владимира.

-- Вам до смены еще полчаса,-- прорычал он.-- Но ты стой здесь! Скоро Божественный изволит выйти. Не бегать же ему по этажам за вами, ежели изволит вас заметить?

-- Базилевс уже знает? -- спросил Олаф живо.

-- Сейчас его одевают и причесывают,-- буркнул Вепрь.-- Когда начнут обувать, то расскажут новости. Спины прямее, мерзавцы!

Глава 32

От стен тянуло холодом, а каменные плиты пола давали о себе знать сыростью через мягкие подошвы сапог. До смены оставалось рукой подать, но Владимир и Олаф понимали, что Вепрь оставил их не зря: пусть все видят, что для его воинов -- обычное дело зарубить пятерых и остаться целыми. В огромном дворце уже запылали очаги, вспыхнули все лампадки и светильники, но воздух все еще оставался промозглым, сырым.

Владимир и Олаф вслушивались и всматривались, и когда внизу показались закованные в доспехи огромные воины, подтянулись, выпрямились. За латниками поднимались шестеро таких же исполинского роста спафариев, личных телохранителей базилевса. Они были чудовищно огромны, тяжелы как быки, злобные и недоверчивые, подозрительные, всюду высматривающие опасность для священной особы императоров.

Приотстав шага на четыре, по ступенькам поднимались двое в пурпурных хламидах. Только базилевсы могли носить их, это и были базилевсы Василий и Константин. Оба с одинаково бледными лицами, сероглазые, Василий чуть выше и пошире в плечах, но оба чересчур хрупкие, словно родились и жили в подземельях дворца, не видя солнца, не чувствуя на коже движения воздуха.

Константин лишь скользнул взглядом по двум этериотам, а Василий чуть замедлил шаг. В его взгляде проскользнул вялый интерес. Оба дворцовых стража отличались друг от друга как день и ночь: один смуглолицый и с волосами черными, как вороново крыло, с яростным лицом с резкими чертами, прямым носом с горбинкой, другой -- белокожий и с золотыми волосами, глаза синие, как небо, но что роднит их, так это мужская стать, непоколебимая уверенность, гордая стойка, звериная мощь, что лучится из их могучих тел, словно жар из раскаленного горна!

-- Новенькие,-- кивнул он.-- Терибул отзывается о вас хорошо...

Терибул, вклинившись сзади как узкий топор, что-то прошептал, и базилевсы так же неспешно остановились. Их взоры снова скользнули по могучим фигурам этериотов. Терибул отступил, снова поклонился. Его быстрые глаза перебегали со спин базилевсов на замерших стражей.

Наконец в почтительной священной тишине Константин величественно наклонил голову:

-- Благодарю вас, этериоты. Вы двое сумели не только защитить наши жизни, но вдвоем перебили всех пятерых заговорщиков!

Владимир чувствовал устремленные на него взоры сановников, начальника стражи, командующих армий, казначеев и великого множества царедворных вельмож.

-- Это было нетрудно,-- сказал Олаф с сильным акцентом северянина,-- даже если бы их было пять раз по пять!

А Владимир сильным звучным голосом добавил:

-- Да, это было нетрудно. Ибо у нас был самый опытный наставник в военном деле -- Вепрь!

Он повернул голову, и все взоры упали на главного начальника дворцовой стражи. Вепрь, что с напряжением вслушивался в речи, вздрогнул, выпрямился, все еще с распахнутым от неожиданности ртом.

Василий милостиво улыбнулся:

-- Мне это приятно слышать от воинов Севера.

-- Он нам как отец родной,-- добавил Олаф льстиво.

-- Отрадно, отрадно,-- сказал базилевс со сладким довольством.

Он кивнул Константину, тот ответил легким наклоном головы. Сановники наперебой совали Владимиру и Олафу золотые монеты, кольца, дорогие перстни, громко восхваляли их отвагу, стараясь быть замеченными базилевсом,

Базилевсы неспешно, в божественном спокойствии, прошествовали дальше, а вельможи, понимая властелинов правильно, все еще одаривали наемников, похлопывали по плечам и одобрительно улыбались. Если базилевс обратил внимание на этих двух, то их вскоре переведут либо в личную охрану, либо в ипасписты. И то и другое открывает дорогу наверх, с такими людьми надо общаться. Даже если они пока что простые наемники.

За базилевсами и сановниками шли снова спафарии, следом -- целое стадо евнухов, холодных и равнодушных, и только за ними на расстоянии пяти-шести шагов двигались родственники базилевсов. Олаф покосился на Владимира. Хольмградец вдруг стал еще выше ростом, грудь выдалась как у бойцовского петуха, а глазами он пожирал сестру базилевсов, хрустел ее косточками и проглатывал без остатка. Бледное лицо порозовело.

Анна была в диадеме. Черные волосы, осыпанные золотой пудрой, что еще больше придавало ей сходство с богинями, лежали крупными волнами. Нежное белое личико внезапно тронул румянец. Она опустила ресницы, и тень от них закрыла половину лица. Яркий, как розы из сада, рот казался детским, но пухлые губы выглядели сочными, как спелые вишни.

Она кивнула Олафу, по Владимиру лишь скользнула мимолетным взглядом. Всего миг ощущал прикосновение ее взгляда, но сердце забухало как молот у руках подручных Людоты. Завтра, сказала она одними глазами. Завтра увидимся тоже. Хотя бы вот так, мимоходом.

Он не сразу ощутил как резко похолодал воздух. Вепрь, который тоже оказался в центре внимания: кто-то подарил ему весь кошель, перестал улыыбаться, едва прошли последние слуги базилевса.

А когда свита удалилась за пределы слышимости, он медленно повернулся к Владимиру и Олафу. На страшном изуродованном шрамами лице не осталось и тени улыбки. Глаза стали холодными, как две льдинки.

-- Отец родной, значит? -- проговорил он медленно.-- Отец, значит...

-- Отец,-- подтвердил Олаф истово. Он вытятил грудь и ел глазами грозного начальника стражи.-- Которого мы все любим, как мать... мать...

Вепрь прорычал:

-- Знаю, какую мать. Просто обожаете!.. Черт бы вас побрал. Под арест бы обоих... а то и в колодки, что было бы только справедливо...

Этериоты затаили дыхание. Вепрь вперился во Владимира налитыми кровью глазами, будто хотел прожечь дыры:

-- Есть одна странность.

-- Какая? -- спросил Владимир, насторожившись.

-- Всяк во дворце знает, где покои базилевса. Как всяк знает, где покои принцессы Анны. Но эти пятеро, сумев незамеченными проникнуть в святая святых, пренебрегая высокородными, стремились поразить именно тебя, мерзавец. Могли бы проникнуть даже в покои базилевса и... о, Небо!.. могли бы поразить Царственных и Божественных. Но почему-то бросились мимо их покоев как раз на тебя.

Олаф захохотал звонко и раскатисто:

-- Здесь ворона на вороне, еще и вороной погоняет! Обознались спьяну. Местные, видать. Дерьмо им есть, а не вино пить.

Вепрь прорычал:

-- Здесь три светильника. Слепой увидит. Да и с вашими-то рожами спутать вас с базилевсами? Здесь что-то не то... Черт, никто не поверит, что пятеро убийц получили большие деньги, чтобы убить не базилевса, а стража, который его охраняет. Но это именно так!

Владимир пожал плечами:

-- Олаф прав. Люди в Царьграде какие-то странные. Я тут встретил одного, кто никогда не жмакал жену, но убил друга, который это сделал.

Олаф расхохотался, и даже Вепрь улыбнулся, но глаза оставались серьезными. И Владимир понял, что придется придумать что-то весомее, чем байку про глупых греков.

Вепрь прорычал:

-- Если бы кинулись на Олафа, я бы понял -- обесчещенные мужья... Ну, не сами, а сложились и наняли от каждого обесчещенного десятка по одному умельцу ножа и топора. Или проигравшиеся в кости сделали то же самое. Но почему напали на тебя, Вольдемар?

Владимир быстро взглянул на довольного, как слон, Олафа:

-- Как отцу родному скажу! Прямо в глаза: честно и прямо, будто христианин на исповеди -- не знаю. Наверное, спутали с Олафом. Он такие безобразия творил в городе, что у народа могло в глазах помутиться. А когда начал еще и коней менять...

Вепрь отшатнулся с неподдельным отвращением:

-- Еще и коней? Для каких нужд?

-- Вовсе не для греческих,-- заверил Владимир горячо.-- Мы ж простые, из Леса да из Скал. Греческое к нам не больно липнет. Он все еще хочет научиться ездить верхом. Вот и подбирает для себя коня с широкой спиной и толстым задом. Все подбирает, подбирает. Полгорода уже перебрал. И коней тоже... нет, коней еще нет, но торговцы лошадьми на него тоже в обиде. Наверное, за жен, дочерей, племянниц, служанок... Я же и цыпленку уступаю дорогу. У меня молоко на голове сливки откинет, такой я тихий.

Олаф скромно опустил глаза. Даже ножкой поковырял пол. Вепрь оглянулся на лестницу. Там слуги торопливо меняли вторую дорожку, тоже пропиталась снизу кровью. Терибул сам указывал на стены: брызги крови взлетали выше головы, в спешке не все вытерли. На статуях из белого мрамора кое-где остались алые потеки.

-- Тихий,-- хмыкнул Вепрь.-- Ладно, убирайтесь! Трое суток отдыха. И не попадайтесь мне на глаза, мерзавцы.

Владимир поклонился молча, а Олаф не утерпел:

-- Спасибо, отец родной!

По дороге к баракам Олаф огляделся по сторонам. Раннее утро, народ уже выполз на улицы, торгует и меняет, нищие просят милостыню, за ними никто не смотрит. Солнце медленно поднимается еще чистое, умытое, не замутненное городскими испарениями нечистот.

-- А Вепрь, хоть и не умнее кабана, а заметил больше!

-- Олаф,-- сказал Владимир тоскливо,-- я вижу, как тебя подбрасывает... Ладно, то были росские мечи. Ну, не мечи, мечи дамасские, но держали их руки русов. И пришли не за головой императора, кому нужен этот кочан на Руси, а за моей. Это здесь всем кажется, что весь мир в благоговейном страхе и трепете смотрит в рот священной особы базилевса! А на Севере где-то важнее конунг, где-то король, на Руси же сейчас все в кулаке Ярополка.

-- Да-да,-- живо сказал Олаф.-- Я слышал. Ты просил отца помочь отстоять свой Хольмград. Тебя этот самый Ярополк изгнал?

-- Он,-- ответил Владимир, но помимо тоски и боли Олаф услышал к своему удовлетворению и сдавленную ярость.-- Но я хочу вернуться! Пусть сладко ест и мягко спит, но я вернусь. Он меня знает, потому и тогда -- помнишь! -- перекрыл своими заставами нам дорогу. Потому даже здесь пытается достать меня. Здесь, в Царьграде целый квартал русов. Торговцы!.. Они же глаза и уши великого князя Киевского. А еще, как видишь, и руки.

Олаф довольно заржал:

-- Хреновые руки! Разучились в тепле да под солнышком держать мечи... Эй-эй, что у тебя из-под панциря течет?

Вязаная рубашка, что торчала из-под железного панциря, стала теплой и мокрой. Когда Владимир отнял руку, ладонь была в крови.

-- Красное вино,-- сказал он.

-- Откуда? -- удивился Олаф.-- Ты вина не пьешь, совсем как магометанец!

-- Да? Тогда с чего бы я чувствовал, будто меня пропустили через камнедробилку?

-- Да, это похмелье,-- согласился Олаф с напускным весельем, ибо лицо Владимира уже стало бледным и изнуренным.-- Пир был на славу, и ты их угостил щедро!

Он даже взялся поддерживать его за плечи. А когда подошли к бараку, навстречу выбежали этериоты, уже все знали о случившемся, подхватили на руки, внесли, поспешно содрали доспехи. Он чувствовал слабость, голова начала кружиться. Вокруг ахали, спорили, деловито оценивали удары нападавших, достоинства и недостатки его доспеха.

Панцирь был во вмятинах, будто по нему били молотом. В двух местах толстое железо не выдержало, зияло дырами. На теле Владимира насчитали три раны, к счастью -- не опасные, а также с десяток широких ссадин и кровоподтеков.

Олаф с сочувствием пощелкал языком, но голос звучал беспечально:

-- Нет, мечи держать не разучились... Тем выше наша слава!

По дворцу прокатилась волна арестов. Перепуганные сановники доносили друг на друга, предавали, сводили счеты. Вторая волна арестов охватила уже богатые дома Константинополя. Пользуясь случаем, базилевсы убирали опасных врагов. Пусть и не верили в их причастность к заговору. Но все уже знали об успешной попытке пятерых убийц проникнуть во дворец, и аресты встретили хоть со страхом, но пониманием.

Теперь куда бы Владимир ни направлялся, чувствовал на себе пристальный взгляд Вепря. Тот не стеснял, не давил, напротив -- позволял вольности, которые не позволил бы другим наемникам, а однажды, забывшись, отсалютовал, словно командующему войсками.

Олаф заржал:

-- Как ты его, а? Отец родной, без него бы пропали! Теперь у него хоть по голове ходи, не продаст.

-- Надеюсь,-- пробормотал Владимир.

-- Да что там! Ему золота и драгоценностей насовали больше, чем нам!

-- Да,-- согласился Владимир,-- но и нас не забыли. Это сразу решило кое-какие наши вопросы, верно? Но у меня к тебе просьба...

Олаф выпятил грудь:

-- Если надо заменить тебя в постели...

Владимир сказал с неудовольствием:

-- Быстро ты оромеиваешься. Раньше предложил бы заменить в драке.

-- Зачем? -- удивился Олаф.-- Драка нас и так найдет. Где ты, там и драка. Я уже заметил. А вот на девок у меня что-то с глазами плохо. Не разгляжу! Говори, я заранее согласен.

-- Я хочу сходить в город,-- сказал Владимир.

-- Понятно. Меч брать?

-- И доспехи,-- сказал Владимир нехотя, ибо рожа Олафа уже начала расплываться в насмешливой улыбке.-- Это так, на всякий случай. Я ничего такого не жду.

-- Понятно, понятно,-- согласился Олаф с радостным возбуждением.-- Значит, будет что-то совсем головоломательное. Ну, Вольдемар, с тобой не соскучишься. Доспехи какие, легкие?

Владимир поколебался:

-- Лучше булатные. А под них одень кольчугу. Так, на всякий случай. Сверху же лучше прикрыть рубашкой. Я не хочу, чтобы народ там видел, что явились императорские наемники.

-- Понятно, скромный,-- согласился Олаф мгновенно.-- Как мне нравится, когда вдруг становишься таким... прямо застенчивым! Значит, и две кольчуги не помешают. Жаль, и одной нет...

Собравшись, отправились на поиски Вепря. Тот на площади перед бараками выстроил третью когорту и, красный от гнева, орал, брызгая слюной:

-- Когорта! Спиной друг к другу в шахматном порядке по диагонали становись!.. Ну сколько я должен вам снова и снова говорить, чтобы на задний двор не ходили гадить! Сегодня зашел,-- он брезгливо пошаркал подошвой,-- а там этого дерьма столько, что в голове не укладывается! Эй ты, я видел как ты бегал туда!

Из строя выступил этериот, виновато развел руками:

-- А что мне делать? Одежду мне какую выдали: портки до колен, рубашка без воротника, сапоги растоптаны, пальцы вылезают... Разве я могу в таком виде перейти через двор?

Вепрь свирепо оскалил зубы:

-- Прекрасно! Воин базилевса и должен внушать страх! Вы сюда цветочки рвать нанялись? Вы пришли проливать чужую и свою кровь! И я вас научу это делать! Если не знаете, то скажу: я прибыл сюда из прославленного пелопонесского легиона, а там дураков не держат!

В строю почему-то начали сдержанно улыбаться. Вепрь разразился бранью. Олаф шепнул Владимиру:

-- Попадем под горячую руку. Может, вернемся? Сейчас к нему и на козе не подъедешь.

-- Почему на козе?