Чтение 22–й страницы книги ~Жизнь насекомых~

плотно, что нельзя было даже пошевелиться. Судя по голосу, Никита был
недалеко, метрах в трех-четырех за мешаниной из досок и оргалитовых
листов, но виден он не был.

- Что это? - спросил Максим.

- А ты что, не понял? - переспросил Никита с некоторым, как
показалось Максиму, злорадством. - Это нас в косяк забили.

- Кто? Менты?

- Откуда я знаю, - сказал Никита.

- Я, кажется, ногу сломал, - пожаловался Максим.

- Так тебе и надо, - сказал Никита. - Я сколько раз говорил: не верти
пятки без табака. Но теперь уже, конечно, никакой разницы. Сейчас такое
будет...

- А что будет?

- А ты, Максим, сам подумай.

Но думать уже не было нужды. Опять потянуло ветром, на этот раз он
принес с собой густые клубы дыма, и Максим с Никитой надолго закашлялись.
Максим почувствовал волну обжигающего жара и увидел в щелях между досками
красные отблески пока далекого огня. Потом все вокруг опять заволокло
дымом, и Максим зажмурился - держать глаза открытыми стало невозможно.

- Никита! - крикнул он.

Никита не отвечал.

"Так, - стал соображать Максим, - я в самом конце, а косяк - это
затяжек восемь. Две уже было. Значит..."

На Максима обрушилась новая волна жара, и он почувствовал, что
задыхается. По его рукам и лицу потек горячий деготь.

- Никита! - опять позвал он и попытался приоткрыть глаза. Сквозь дым
сверкнуло багровое сияние, уже близкое, и там, где раньше звучал никитин
голос, раздался оглушительный треск. Максим с трудом отвернул голову от
дыры, в которую стягивался весь дым, и попытался вдохнуть немного воздуха.
Это удалось.

"А если короткий косяк, - с ужасом подумал он, - то ведь и за пять
тяг можно... Господи! Если ты меня слышишь!"

Максим попытался перекреститься, но руки были намертво зажаты
наваленными вокруг ящиками.

- Господи! Да за что это мне? - прошептал он.

- Неужели ты думаешь, - послышался громовой и одновременно задушевный
голос из отверстия, в которое стягивался дым, - что я хочу тебе зла?

- Нет, - закричал Максим, вжимаясь в бетон от подступившего жара, -
не считаю! Господи, прости!

- За тобой нет никакой вины, - прогремел голос. - Думай о другом.

10. ПОЛЕТ НАД ГНЕЗДОМ ВРАГА

По крыше автобусной остановки барабанил дождь. Наташа сидела на узкой
железной лавке, забившись в холодный стеклянный угол, и плакала. Рядом
сидел Сэм и ежился от долетающих брызг.

- Наташа, - позвал он, пытаясь отвести ее руки от лица.

- Сэм, - сказала Наташа, - не смотри на меня. У меня глаза потекли.

- Тебе надо успокоиться, - сказал Сэм. - Выпить чего-нибудь или...

Он сунул два пальца в нагрудный карман рубашки, вынул оттуда длинную
папиросу со скрученным концом, похожим на наконечник стрелы, и, с
некоторым сомнением осмотрев ее, сунул в рот. Прикурив, он пару раз
затянулся и похлопал Наташу по плечу.

- На вот, попробуй.

Наташа осторожно выглянула из-под ладоней.

- Что это? - спросила она.

- Марихуана, - ответил Сэм.

- Откуда у тебя?

- Не поверишь, - сказал Сэм. - Иду сегодня утром по набережной, она
еще пустая была, и слышу - копыта стучат. Оборачиваюсь, смотрю - скачет
всадник, весь в черном, в длинной такой бурке. Подъезжает ко мне, коня -
на дыбы, и протягивает папиросу. Я и взял. И тут конь как заржет...

- А дальше? - спросила Наташа.

- Ускакал.

- Очень странно.

- Да нет, - сказал Сэм, - это, по-моему, древний татарский обычай. Я
что-то похожее читал у Геродота, еще в колледже.

- А мне плохо не будет? - спросила Наташа.

- Будет хорошо, - сказал Сэм и затянулся еще раз.

Как бы подтверждая эти слова, папироса в его пальцах щелкнула и
выпустила длинную узкую струю дыма. Наташа с опаской, словно это был голый
электрический провод, взяла папиросу и недоверчиво поглядела на Сэма.

- Я боюсь, - прошептала она, - я не пробовала никогда.

- Неужели ты думаешь, - нежно спросил Сэм, - что я хочу тебе зла?

Наташино лицо искривилось, и Сэм понял, что вот-вот она опять
заплачет.

- За тобой нет никакой вины, - так же нежно сказал он. - Думай о
другом.

Наташа сморгнула слезы, поднесла к губам папиросу и потянула в себя
дым. Папироса снова щелкнула и с шипением выпустила синюю струйку.

- Что это щелкает? - спросила Наташа. - Второй раз уже.

- Не знаю, - сказал Сэм. - Какая разница.

Наташа кинула окурок в покрытый пузырями ручей, текущий по асфальту
прямо между ее тапочками. Окурок шлепнулся в воду, погас и поплыл
покачиваясь вдаль; ручей водопадиком обрушивался с тротуара на мостовую, и
когда картонная гильза перевалилась через бетонный бордюр, Наташа потеряла
ее из виду.

- Видишь, Наташа, эти пузыри? - спросил Сэм. - Вот так и мы.
Насекомые убивают друг друга, часто даже не догадываясь об этом. И никто
не знает, что будет с нами завтра.

- Я даже не заметила, как он подлетел, - сказал Наташа. - Все
машинально вышло.

- Он был пьян, - сказал Сэм. - И потом, кто же в ляжку кусает? Только
самоубийцы. Это ведь самое чувствительное место.

Он положил руку на наташину ногу.

- Вот сюда, да?

- Да, - тихонько ответила Наташа.

- Не болит?

Наташа подняла на Сэма пустые и загадочные зеленые глаза.

- Поцелуй меня, Сэм, - попросила она.

Дождь постепенно стихал. Стеклянная стена остановки была оклеена
выцветшими объявлениями. Впившись в наташины губы, Сэм заметил прямо
напротив своего лица бумажку с надписью: "Дешево продается жирная собака.
Звонить вечером, спросить Сережу." Полоски с телефонами были оборваны, а
почерк был крупный, твердый и наклоненный влево. Сэм перевел глаза. Рядом
висело другое объявление: "Скромный молодой массажист приходит на дом.
Оплата по договоренности". Из-под него выглядывало третье объявление, в
котором некто по имени Андрис выражал нетерпеливое желание купить кресло
"Мемфис" из гарнитура "Атлантис".

- Ох, Сэм, - сказала Наташа, - так меня еще никто не целовал.

- Куда бы нам пойти, - сказал Сэм.

- У меня мать дома, - сказала Наташа, - а я с ней в ссоре.

- Может, ко мне в гостиницу?

- Что ты! Что про меня подумают? Тут же все всех знают. Уж лучше ко
мне.

- А мать?

- Она нас не увидит. Только у нее есть одна ужасная привычка - она
все время вслух читает. Иначе до нее смысл не доходит.

- Далеко это?

- Нет, - сказала Наташа, - совсем рядом. Минут семь идти от силы.
Сэм, я, наверно, страшная, да?

Сэм встал, вышел из-под навеса и поглядел вверх.

- Идем, - сказал он. - Дождь кончился.

За время дождя ведущая к пансионату грунтовка превратилась в сплошной
разлив грязи, и увитый виноградом серебристый Ильич, торчащий на ее краю,
казался носовой фигурой корабля, засосанного вязким рыжим месивом. Сначала
Сэм пытался ступать в те места, где грязь казалась менее глубокой, но
через несколько метров дорога стала казаться ему хитрым и злым живым
существом, старающимся как можно сильнее нагадить ему за то время, пока он
пользуется ее услугами. Он выбрался на траву и пошел по ней - ноги сразу
промокли, но зато грязь с мокасин быстро обтерлась о сырые стебли. Наташа
шла впереди, держа в каждой руке по тапочке и балансируя ими с
удивительным изяществом.

- Почти пришли, - сказала она, - теперь направо.

- Но там же газон, - сказал Сэм.

- Да, - сказала Наташа, - живем мы скромно, но другие еще хуже. Вот
сюда. Не поскользнись. Руку держи.

- Ничего, слезу. А, черт.

- Я же говорила, руку возьми. Ничего, застираем, за час высохнет.
Теперь вперед и налево. Пригнись только, а то головой заденешь. Ага, вот
сюда.

- Можно посветить?

- Не надо, мать проснется. Сейчас глаза привыкнут. Ты только тише
говори, а то ее разбудишь.

- А где она? - шепотом спросил Сэм.

- Там, - прошептала Наташа.

Постепенно Сэм начал различать окружающее. Они с Наташей сидели на
небольшом диване; рядом стояла тумбочка с двухкассетником и письменный