Чтение 22–й страницы книги ~Дерни за веревочку~

показывать: вот в каком дерьме вы живете. В дерьме! В дерьме! Сорок раз в
дерьме! И небо над вами - дерьмо, и гениталии ваши - в дерьме, и отношения
ваши друг с другом - это отношения задницы и унитаза, и все сложности
жизни для вас - кто на кого первым успеет сесть. "Афродита"! -
издевательски передразнил он. - Слышать не хочу! Пока не поймешь этого -
не появляйся!

- Да я понял! - отчаянно закричал Дима. Каждое слово Олега будто
раскаленной, туго натянутой проволокой расхлестывало ему сердце. Проволок
было уже десятки, а сердце такое маленькое... - Я и хотел тебе показать
совсем другую работу, как раз об этом, я ее пока "Пляж" назвал, но...

- О, майн либер хэндз хох, - устало сказал Олег. - Опять девки в
купальниках? Или уже без? Вокруг такое творится - а у тебя одно на уме...
Тебе надо поспать с красивой девушкой, Степной Волк, - процитировал он
Гессе, чуть польстив Диме, потому что уподобил его Степному Волку, но в то
же время презрительно. - Знаешь, Дымок, у меня мрачное предчувствие. Когда
ты наконец потеряешь девственность, ты вообще перестанешь писать. Окажется
- не о чем. Помяни мое слово. Окажется, что гораздо проще стаскивать
лифчики в натуре, чем мараться с красками.

- Олег, да я же совсем не об этом!

- Ладно. Мое дело сказать, твое - на ус мотать. А теперь, душа моя, я
тебя погоню. Я же говорил - я звонка жду. Пока.

- Пока...

Олег повесил трубку, и телефон действительно почти тотчас же
прозвонил.

- Шорлемер на проводе! - браво сказал Олег.

- Двести пятьдесят, - не здороваясь, сообщил ему мягкий мужской
голос.

- Это грабеж, - после паузы сказал Олег, чуть осипнув. Провел по
намокшему лбу ладонью. - Она стоит не менее восьмисот.

- Двести пятьдесят, - с мягкой настойчивостью повторили там.

- Эту икону я сам вывез из Олонецкой губернии весной.
Старообрядческий канон соблю...

- Двести пятьдесят, - прозвучало снова, с такой интонацией, словно
невидимый собеседник втолковывал некую очевидную истину непонятливому,
упрямому ребенку.

Олег молчал.

- Олежек, - ласково сказали в трубке. - Вы же сами нарисовали ее. Мой
эксперт установил это достоверно. Но я не обижаюсь и не ловлю вас за руку.
Более того, я беру ее, поскольку после нашей обработки действительно смогу
продать ее как подлинник. Но это сделаю я. Ваша доля - двести пятьдесят.

Олег опять провел ладонью по лбу. Воровато покосился на лежащую
брюнетку. Та, зачем-то прикрыв живот углом одеяла, заложив одну руку за
голову, медленно курила, бездумно глядя в потолок. Нет, не слышит.

- Хорош-шо, - сказал Олег.

- Вот и хорошо, что хорошо. Сегодня в восемнадцать, - сказали в
трубке, шутливо так, будто речь шла о назначении любовного свидания, - на
нашей скамейке.

Олег повесил трубку и старательно улыбнулся в сторону брюнетки.

- Втюхал за шестьсот, - громко сказал он.

- Продешевил, - равнодушно сказала брюнетка, даже не повернув головы.
Плавным, точеным движением поднесла сигарету к губам и затянулась. Маникюр
был цвета крови.

Дима всего этого, конечно, не видел и не слышал. Откинувшись спиной и
затылком на стекле, он некоторое время стоял в кабине. С грохотом и
рычанием прокатил мимо, вываливая под себя черное облако дизельного дыма,
мощный грузовик с длинным прицепом, полным тонких бурых труб. Дверь кабины
тоненько задребезжала.

- О господи, - вслух сказал Дима. - Теперь-то куда?

Потом позвонил сова.

Ответили быстро.

- Вика? - спросил Дима, стараясь говорить как можно веселее и
приветливее.

- Да... Кто это?

- Уже забыла? - проговорил он с омерзительной ему самому
кокетливо-светской интонацией. - Короткая память у красивых девушек... Это
Степной Волк, - сказал он и сам засмеялся. - Да не пугайся ты, просто меня
один друг так называет... Дима это, вчерашний.

Она мгновение молчала, и он подумал было, что телефон сломался. В
трубке шуршало и хрустело.

- Ой, это вы! - с радостным изумлением защебетала она, и он вдруг
подумал, что, наверное, она притворяется сейчас так же, как он сам. - А я
никак не думала, что вы позвоните уже сегодня! Потому и не узнала вас
сразу, а так я вас, конечно, очень помню, как мы замечательно ехали!
Книжка ваша такая толстая, неужели вы уже прочитали?

- Конечно. Ну, я нарочно поторопился. Хотел поскорее тебе вручить.

- Правда? - растроганно сказала она, и опять ему почувствовалось
лицемерие. - Спасибо! Теперь нам надо встретиться, да?

- Если хочешь.

- Хочу! Как же нам это сделать? Может быть, вы подъедете ко мне в
гости?

- А на нейтральной территории не хочешь?

- Нет, давайте лучше в гости. К маме знаменитые люди всегда ходят в
гости. А ведь вы тоже художник. Я хочу, чтобы и ко мне пришли в гости.

- Понял. Говори, куда.

Она стала рассказывать - подробнейшим образом, все повторяя по три
раза, будто очень боялась, что он не найдет. Метро Петроградская...
троллейбус... третий этаж, налево...

- Значит, жду вас в три. Знаете, а я попробую как-нибудь маму из дому
выдвинуть, - застенчиво пообещала она. - Правда ведь, вдвоем будет лучше?

- Ясно дело, - согласился Дима и повесил трубку.

Чем ближе Дима подъезжал, тем меньше ему верилось, что с Ней кончено.
Это просто так! Ну уехала, мало ли! Это я чокнутый, из всего трагедии
делаю, а Она хорошая, нормальная... Нельзя, нельзя, кричало все в нем, а
троллейбус, грузно переваливаясь и дергаясь, уже выворачивал на Большую
Пушкарскую, и хотелось выскочить вон и побрести куда-нибудь бесцельно,
чтобы время скоротать, чтобы ждать Ее возвращения. Но пора взрослеть. Жить
пора. Он ехал.

- Ой, как вы быстро, я и одеться не успела!

- А это что? - спросил Дима, заставив себя нахально дотронулся до ее
плечика, и на секунду взял в щепоть яркую ткань сарафана.

- Это же домашнее! - зарделась она.

- Тем лучше, - сказал Дима. - Неофициальность - залог успеха.

- Успеха чего?

- Да всего. На официальной основе никакие дружеские отношения
немыслимы.

- Ой, правда... Вы проходите, пожалуйста. Или вы спешите?

- Ты как хочешь - чтоб я спешил или нет?

- Конечно, нет! - она храбро взяла его за руку и повела. Дима чуть
стиснул ее кисть, она коротко обернулась, одарила его милой улыбкой -
свеженькая, тоненькая, лучше и желать нельзя.

Квартира была невообразимо огромной. Миновали сумеречную прихожую,
миновали какие-то закрытые двери - то ли в ванную, то ли в кухню, то ли в
стенные шкафы... Вошли в комнату. Широкие окна, светлые портьеры, софа -
хоть поперек ложись, цветной телевизор, фано, коврище... картины...

- Располагайтесь, пожалуйста, - Вика выпустила его руку и указала на
софу, накрытую искусственной тигровой шкурой. Придвинула легко кресло и
села напротив, заботливо оправив сарафан на загорелых коленочках.
Перехватила Димин взгляд, улыбнулась и охотно покраснела.

- Я никак не ожидала, что вы уже прочитаете, - проговорила она.

- Я же обещал поторопиться... - Разговор начинался тоскливо. Так и
пойдет, наверное. Говорить-то, в сущности, не о чем. - Ты, я смотрю, тоже
действуешь оперативно. Дома никого?

- Никого... - нерешительно сказала Вика.

Девочка лгала. В квартире только что затих крик. Это не для тебя,
надсаживалась мама, теряя всю привлекательность и делаясь старше своих
лет. Я найду тебе настоящего друга, а пока танцуй! Но не совершай
непоправимого! Эти патлатые бездельники всегда готовы подцепить что плохо
лежит! А уж окрутить девушку с такой квартирой у них губа не дура! Теперь
Вика непроизвольно старалась говорить тише - мама сидела за дверью и
слушала.

Расскажи об этом Диме - не поверил бы. Он был абсолютно убежден, что
такие вещи вымерли лет сто назад. Как минные заграждения.

- Ты говорила, у отца библиотека большая, - сказал Дима. - У меня к
книгам слабость...

- Ой, у меня у самой!

- Можно глянуть?

Она чуть было не сказала вполне естественное "да", но в последний миг
прикусила язык, вспомнив, что в кабинете - мама.

- Нет... вы знаете... Папа - он ужасно строгий и не разрешает трогать
книги в его отсутствие, - облегченно закончила она.

- Надо же, - искренне удивился Дима. - По мне так это варварство -
замораживать книги. Он хоть друзьям-то дает читать?

- Конечно! - спохватилась она. - Всем друзьям! Он вообще очень любит
давать читать, только в библиотеку не пускает. Он говорит, - она
вдохновенно импровизировала, - что если там кто-то копается, то нарушает
систему, и потом ему самому уже ничего не найти.

- Ну, это понятно, - согласился Дима.

Рассеянно оглядываясь, он заметил связку из беличьих хвостов, висящую
на гвоздике как раз над его головой.

- Ты смотри, - он приподнялся, поднял руку и тронул нежный рыжий пух.