человеческий род. Может, вспомнить еще тех возлюбленных, что ныне влачат
свои дни в обликах льва, волка, птицы? Каждый знает о том, как ты
спускалась в преисподнюю: к своей сестре Эрешкигаль, наезднице Кура. Что
она с тобой сделала? Судила, семь раз зачитывала приговор, а потом
казнила. Казнила за прегрешения - зачем бы иначе сестре вешать сестру на
крюк?
- Есть великая тайна нисхождения божественной святости и возрождения,
возвышения ее...
грехи! Куда денешься?
оскорбляет меня!
посвященные тебе, подношениями и почтением...
Кулаб с наполнявшимися дневным жаром небесами, и вместо аромата ирисов
Большой ощутил резкий, сухой запах ревности.
женщина. Что же тогда говорить об отвергнутой богине! Слезы, злые слова,
обещания мести - все это было, но преувеличено неоднократно. Небеса
прислушались - кто с тревогой, кто с веселым любопытством. Неужели нашелся
человек, который натянул нос красавице? Интересно, чем она ответит ему?
громко причитает наша кобылица. Когда превращала возлюбленных в пауков,
такого количества слез не было.
другой, а потом притихла Инанна, и Ниншубур, ее уродливый посол, опять
отправился на землю, дабы предстать перед Гильгамешем.
бросился к Энкиду, чтобы рассказать тому обо всем. Однако чем ближе он
подходил к покоям, которые степной человек разделял с капризной Шамхат,
тем больше сомневался, стоит ли это делать. Хвастаться отказом перед
богиней? Так ли велика слава такого отказа? То, куда вступал Гильгамеш,
было не менее страшно, чем темнота под кронами хуррумских кедров. С
полдороги Большой повернул к матушке.
шлюхе?
совсем не удивился. Она и выглядела как шлюха - откормленная, растертая
старухами-жрицами из ее храма.
свирепа. В мести - еще больше. Хорошо, что ты ей отказал, но теперь
никакое гадание не предскажет грядущего. - Жрица с мольбой посмотрела на
Гильгамеша. - Пусть Энкиду все время будет рядом с тобой. Как во время
похода к Хуваве. Ты - Большой, сынок, тебя хранят мои благословения,
благословения отца, небесная кровь, которая течет в твоих жилах. Но пусть
рядом с тобой будет брат. Энкиду силен и смел, а главное, он - твой
талисман, твое ожерелье, которое отводит беду. Послушайся меня, прошу; да
оставит Энкиду на время ненаглядную свою Шамхат. Пусть блудница побудет
одна; глядишь, и капризов у нее станет меньше...
первые дни после поединка перед храмом Ишхары. Энкиду не возражал против
этого. Большому пришлось выслушать бесчисленное количество восторгов по
поводу растущего живота его возлюбленной. Несколько раз он подступал к
Гильгамешу с расспросами: чего они ждут? Почему он постоянно должен носить
с собой палицу? Но старший брат отмалчивался, не желая пугать Энкиду
именем нового соперника.
Уту, Гильгамеш, сопровождаемый степным человеком, спустился в свои покои.
Когда Энкиду увидел, кто ждет их там, он разом пробормотал все заговоры,
которым выучился в Уруке. Посредине комнаты стоял карлик Инанны, а вокруг
него без всякого усилия со стороны вертелись блюда с древними, кружащими
голову рисунками.
блюда рухнули на пол. - Госпожа моя настолько сердита, что двое суток
выдумывала для тебя смерть!
- Что это за мерзкий урод? Это и есть причина, по которой ты, Гильгамеш,
просил меня побыть рядом с тобой? Он еще более безобразен, чем Хувава, но,
быть может, я прихлопну его палицей и наваждение лопнет как рыбий пузырь?
человека-груши.
брата рукою. - Инанна прислала нам своего главного слугу, а, значит, она
решила обождать с казнью.
способ погасить твою гордость, юноша. Но светлая богиня бесконечно
милостива. Она забудет о твоих словах, ежели ты выполнишь ее просьбу.
подбоченился, как делали это старейшины Урука, готовясь произнести перед
Гильгамешем речь. - Росла на берегу Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее
спускались к самой воде, а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя,
светлая Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды
Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее корни.
Вот-вот - и Евфрат надругался бы над ней: сорвал с места, погрузил в волны
и понес в бескрайнее полуденное море. Но увидела это Инанна. Она
поддержала деревце, взяла его в свои руки и перенесла сюда, в сад за
храмом Э-Аны. Хотела Утренняя Звезда дождаться, когда оно вырастет, чтобы
сделать из ствола себе праздничное ложе...
видел его. Вот так. Рассказывают про иву и эту легенду, и другие...
Человеческая болтливость приравняла ее ко всяким вздорным выдумкам. Но ты,
юноша, должен бы отличать пустословие от истины! - Переведя дыхание, посол
продолжал уже с меньшим прилежанием. - Выросла ива. Из маленького деревца
стала могучим, кряжистым древом. Наступила пора срубать его. Хорошее ложе
вышло бы из ивы - и Инанна лежала бы на нем вольготно, и ты, юноша, не
будь в тебе столько дурацкой гордости! Но не подступиться теперь к иве.
Кто-то посмотрел на нее злым глазом - и три подземных демона устроились в
дереве. В кроне свила гнездо птица Имдугут. - Карлик приложил руки к щекам
и по-бабьи начал качать головой. - В корнях - змея, которую не могут
одолеть никакие заклятья. А в стволе устроилась черная демоница, страшнее
ее я не видывал ничего!
Сколько раз доводилось бывать там - а демонами и не пахло!
полностью собралось внутрь, так что осталась видна только складчатая
поверхность вяленой груши. Откуда-то изнутри раздался раздраженный голос:
другое. На то мы и боги, чтобы видеть больше вас... Сейчас ты убедишься в
этом - если твой большой брат не испугался. Инанна хочет, чтобы Гильгамеш
взял оружие и прогнал из дерева демонов!
в предложении карлика подвох. Гильгамеш ощутил тревожный зуд под сердцем,
но тут же вдоль хребта поднялась уверенность в себе. Его натура не желала
прислушиваться к опасениям. Глядя на недоуменно пожимающего плечами
Энкиду, он рассмеялся:
простоквашки!.. Хорошо, вестник, взять оружие и прогуляться до ивы
большого труда не составит. Мы идем.
кажется, что как-то все это... не по-настоящему. Разве бывает так, чтобы
боги вдруг являлись и говорили: вот, мол, бери топор и тут же убей
кого-нибудь? Даже если испытывают веру, наверное должно быть время для
раздумья.
Гильгамеш. - Будем говорить так: Светлая Звезда испытывает смелость.
Вот так. Не может быть, чтобы боги отступили перед какими-то змеей и
птицей!
голыми руками в порошок. Будь на то моя воля, Гильгамеш, я подвесил бы это
отвратительное создание на стене. За ноги. И пусть он висит там, пока не
Нортон Андрэ
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Белов Вольф
Никитин Юрий
Маккэфри Энн