Останетесь ли вы на Базе или... - Она мигом поправилась, чтобы нетактичным
выражением не раскрыть свое знание правды обо мне: - Или улетите на
Землю... Но установленные вами правила относительно Ниобеи сохранятся на
многие, многие годы. Изменений не будет.
но бесполезный груз. Но стратегия нашего отношения к Ниобее не изменится,
вы правы. Изменения будут в том, что вместо меня назначат другого. Уверен,
что это будете вы, Барнхауз. Я порекомендую Земле именно вас.
рекомендации, сообщите, что он не годится на ваше место. Пусть поищут
другого, только не его. Разрешите ему улететь на Землю. Я пришла с мужем
для того, чтобы просить вас об этом.
видел в них прежней вражды и зла, только просьбу, почти мольбу. Барнхауз
молча подтверждал каждое ее слово кивком лохматой массивной головы. Я
ничего не понимал.
сказал я, - И был отличным администратором, лучше не найти. Почему же он
стал непригоден к той должности, которую так долго и так исправно
выполнял? Отвечайте вы, Барнхауз, хочу слышать вас.
должности, которую я так долго и, надеюсь, хорошо выполнял. А к должности,
созданной вашей директивой, я непригоден. Но если вы разрешите, об этом
лучше меня скажет жена. Агнесса, объясни, что ты знаешь обо мне и моих
высших стремлениях.
надышавшись сернистого газа, он наговорил о себе. Но если Барнхауз,
возвеличивая себя, старался при этом унизить меня, то она избегала любого
слова, которое могло меня задеть. Эта женщина знала, когда как держаться.
Я слушал и вспоминал, как она объяснялась мне в ненависти, как зло
сверкали тогда ее глаза, как неистово звенели ее колокольчики. Да, жена
Барнхауза умела бороться и умела с достоинством, не делая себя жалкой,
переносить поражение.
она. - Ваше - спасать гибнущие цивилизации, наводить порядок в обществах,
впадающих в хаос. А Барнхауз - природный промышленник, бизнесмен, как
называли его предков. Ну... не бизнесмен, естественно, но предприимчивость
заложена в нем генетически. Консервация, охрана - понятия, ему чуждые. А
что ныне делать здесь, кроме как охранять от внешних посягательств
безмерно богатую, но наглухо законсервированную Ниобею? Дух
предприимчивости, привнесенный Питером в этот звездный уголок, выветрился,
он задохнется в такой бездуховной атмосфере!
улыбками, вспыхивающими на широком мясистом лице. А я ее слушал вполуха,
смотрел на обоих вполглаза - и думал о том, какими они были вне этой
палаты, так сказать, для себя. И я видел и узнавал в них то, чего они,
возможно, в себе не видели и чего, во всяком случае, не хотели бы показать
посторонним. Насколько же они были разные и сами по себе, и в отношении
друг к другу! Нет, он, конечно, любил ее, ради этой любви он и отважился
нарушить строгие правила космической службы, вытребовав жену к себе, а
ведь он не был ни бунтовщиком, ни лицемером, втайне преступающим то, что
вслух восхваляет и требует ото всех. Но куда больше, чем ее, он любил
себя, вернее образ себя, созданный своим воображением, лелеял его и тем
непрерывно питал свое честолюбие. И если нанести удар по этому честолюбию,
поколебать придуманный им образ, он сделается неприятным самому себе.
Нынешнее его самообожание превратится в самоотвращение - наверно, надо
сказать как-то корректней, но не подберу слова точней. Пожалуй, и вправду
нечего этому человеку больше оставаться здесь.
бесовском шабаше", какой рисовалась мне при первом знакомстве, - ведь она
совсем иная, чем показывает себя другим. Нет в ней ничего необычного, тем
паче бесовского. И вовсе она не ненавидела меня, как вообразилось мне и
как сама была убеждена, она просто неспособна на настоящую ненависть. В
ней только одно всю ее захватившее чувство - любовь к этому огромному,
лохматому, длиннорукому детине, к этому "медведю средней руки", как
удивительно точно его описал мой учитель Теодор Раздорин. И все остальные
чувства этой женщины второстепенны и производны от того главного,
всеопределяющего - любви к мужу, восхищения им, обожания его. Она лишь
ответно ненавидит тех, кто противоборствует Барнхаузу, готова мигом
преобразовать свою некрепкую ненависть в приязнь, как только ослабевает
недоброжелательство к нему, - в ее душе слишком мало места для других
людей, все заполнено им.
воспользовался этим.
Но вы видите сами, в каком я состоянии. Кто заменит вас, Барнхауз, когда
вы улетите, а я... в общем, когда остатки моего тела повезут на нашу
дорогую прародину?
надежды.
них, ни у меня нет никаких надежд. Вы не отвечаете на мой вопрос,
Барнхауз.
Роберт согласен остаться. Нужно лишь ваше одобрение.
такой вид, словно он уже давно сидел тут и терпеливо ожидал, когда я приду
в себя.
его место. Правда?
пострадали на Ниобее. Хороший отдых, первоклассное земное лечение и сама
она, наша зеленая, наша прекрасная Земля... Вы заслужили своим трудом,
своими несчастьями...
известно, оно может и камень растрогать. Но на меня не тратьте его. Не
обижайтесь, я твердо решил остаться здесь.
ее бушующие недра, где вы видели вулканы красочней и грозней? И ее жалких
нибов по-своему люблю. Народ неплохой, только очень уж от нас отличный. И
мне, скажу по чести, не так уж важно, будет ли разработка руд расширяться,
или ее надолго прикроют. Ниобея не станет хуже от того, что я не выполню
каких-то производственных программ. Я не делец, как Барнхауз.
пригодности, друг Василий?
заменить Барнхауза, он был в новых условиях гораздо лучше Барнхауза. Я
почти с благодарностью вспомнил, что, в отличие от Виккерса и Барнхауза,
он никогда не ругал нибов, хотя они и препятствовали расширению его горных
разработок. В этом потомке древних викингов - он так напоминал их
внешностью - не было и следов человеческого высокомерия и пренебрежения ко
всему, что ниже человека. Уверен, что он даже злых животных не обижал, а
нибы были все же не животные. Он дрался с нибами, когда они напали на нас
во время своего праздника, но я тоже дрался, в той битве виноваты были мы,
так уж сложились обстоятельства. Я вполне мог положиться на Роберта
Мальгрема.
положение вам понятно: я скоро отойду в те блаженные края, которых не было
и нет. Запишите мои последние распоряжения и постарайтесь сообразовываться
с ними. Считайте запись моим завещанием.
промышленных работ на Ниобее я отменял до поры, когда физиологи откроют
структуру таинственных витанибов, поддерживающих у нибов
жизнедеятельность, а земная промышленность освоит производство этих пока
неведомых биовеществ. Я указал, что природа пиобейского общества
описывалась недопустимо поверхностно и первые взаимоотношения людей с
нибами принесли много неудач. Продолжение таких взаимоотношений недостойно
человека и опасно для нибов. Общество их подошло в своей многотысячелетней
прогрессирующей деградации к краю существования, любое прикосновение
извне, даже попытка непродуманной помощи, может стать толчком в пропасть.
Никакие соображения экономической выгоды не могут играть решающего
значения в планах дальнейшего освоения Ниобеи. Человечество ныне
достаточно богато и могущественно, чтобы объявить в отношениях с иными
цивилизациями примат нравственного достоинства, а выгоду экономическую
счесть второстепенной и производной.
Это не был сон, форма нашего земного отдыха. Я не отдыхал, я замирал, даже
температура понижалась, мне не требовалось глядеть на обложившие меня со
всех сторон самописцы, чтобы знать, что холодею. Забытье, как мне теперь
думается, было чем-то вроде короткой рабочей репетиции смерти. Я не
пробуждался из забытья, а как бы возвращался в жизнь, и возвращался не