зарядом классовой ненависти, полученным на Путиловском еще до войны и на
всю жизнь. Участвовал, подобно многим анархистам и сторонникам других
левых партий, а также многим тем подобно, кои себя ни к одной партии и
организации не причисляли. Бежал Витюха-Маузер по Дворцовой на приступ
царских палат плечом к плечу с большевиками, анархистами-коммунистами,
эСэРами, синдикалистами, просто анархистами, сомневающимися,
колеблющимися, неприслонившимися, прочими "многими". Вместе с ними
врывался во Дворец, размазывая по мраморным стенкам остатки юнкерских
заслонов и топча тяжелой поступью исторической неотвратимости женский
батальон; смели защитников, заграбастали "временных", водрузили свекольное
знамя, ура, товарищи!!! заживем как цари теперича ВСЕ, от судьбы не
спрячешься под кушетками и оттоманками, буржуи да господа помещики,
пожалте на эшафот, возведенный историческим процессом...
вышло. Такая крутая шрапнельная каша заварилась, с такой первосортной
кровяной колбасой вприкуску, что только держись, братишки!..
какая карта в этой жестокой секе выпала из засаленной, захватанной многими
руками колоды революции. А игра пошла вусмерть, на раздевание, на кресты
нательные даже, на души и тела, непреклонная игра пошла-то, крупнее
некуда, - и банк держали сплошь махлевщики-шулера.
будет сказано, идеи товарищей Бакунина и Кропоткина за мандат и партийный
паек не продал, к большевикам не переметнулся, вильнув хвостом от усердия,
а когда те, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую, вместе со
"многими", заклеймили товарищей Кропоткина и Бакунина врагами революции,
шибко застрадал Витюха и подался в южную сторону, к товарищу батьке Махно.
Сманил его на Украину пробираться закадычный кореш, сигнальщик с
незабвенного линкора "Севастополь" Васька Семенов, да не дошел кореш,
сгинул в Воронежской "чеке".
анархии над селами в причерноморских степях, вместе со "многими":
братишками с Балтики и Черного, мужиками местными и пришлыми, ветеранами
окопов германской, бывшими красноармейцами, всякими прочими... народными
массами. Союзу батьки с красными не рукоплескал, однако на время стерпел -
господа офицеры-золотопогонники симпатии вызывали еще меньшие.
рубать в капусту его войско, Витюха-Маузер был среди немногих, кто
вырвался из цепких красных когтей вместе с Махно. Черное знамя анархии,
побагровевшее после альянса с большевиками, стало и вовсе зеленым после
разгрома махновской дивизии Красной Армии - с тоски, наверно. Батька,
озлобленный предательством "союзников", бандитствовал напропалую,
калифствовал на час, чуя близкий крах и предвидя кромешную алую мглу,
неотвратимым волглым туманищем застлавшую север и нисползающую на юг,
подобно тому, как по утрам заполняет непролазная взвесь лощины и овраги,
надолго притормаживая приход в них дневного солнечного света... Махно
тупым кровавым извергом, каким его после выставили, никогда не был, он
многое понимал, и мог бы при желании дать деру вовремя, но - не сделал
этого... Почему - знал только он сам. И валился в красную пропасть вместе
со всей некогда богатейшей империей, люто ненавидя теперь все, что
являлось атрибутами большевистской власти, становлению и укреплению коей
он сам немало поспособствовал, в свое время выполняя прямые указания
Ленина и Дзержинского, в частности развязав партизанскую войну с
оккупантами-немцами. В лучшие времена под знамена Батьки до полутора сотен
тысяч нерегулярных бойцов собиралось!.. Особенно ненавидел он, конечно,
Троцкого, бросившего "Армию имени Махно" в лоб на Турецкий Вал при штурме
Перекопа и несшего личную ответственность за расстрел почти всех, кто
выжил после бессмысленного и безумного штурма... (Впрочем, Льва Бронштейна
и без легендарного Батьки было кому ненавидеть, что в сороковом году с
помощью ледоруба и было продемонстрировано...) То, что он позже-таки ушел
в августе двадцать первого с остатками своей "гвардии" в Румынию, скорее
дело случая, нежели расчета; страсти, обуревавшие крестьянского вождя,
побуждавшие оставить кровавый след через всю Украину, с большей долей
вероятности должны были его похоронить в родной земле, а не в тридцать
четвертом, в земле кладбища Пер-Лашез. С другой стороны, на парижском
знаменитом погосте с такой компанией великих в землю лег, что дух
захватывает, кому там только не доводилось оканчивать бренный путь в
прошлом и в будущем!..
безыдейная резня его не вдохновляла. Деваться было некуда, и он терпел...
Иваном. Братишка, бывший моряк черноморского флота, минер эсминца
"Гаджибей", шел домой; устав воевать, он дезертировал из Красной Армии,
чтобы вернуться домой в родное село и пахать землю, поливая ее потом, а не
кровью. Угодил к махновцам; Батька лично говорил с матросиком, убеждал,
чтобы тот, как всякий себя поважающий мужик, носивший бескозырку, вставал
под черное знамя; Иван отказался. Дело было вечером; дал Махно матросу до
утра время подумать (справедливый был человек, стало быть, раз шанс
давал), ну а ежели и утром откажется, тогда не обессудь, в расход пойдешь,
браток...
Витька-Маузер... После того, как вырвался из Старобельска со считанными
сотнями оставшихся в живых махновцев, участвовавших в штурме Перекопа,
бывший рулевой "Севастополя" входил в отряд охраны Батьки, слыл хлопцем
неустрашимым и яростным, особенно после того, как потерял глаз в бою с
эскадронами Конармии, наскочившими на штаб.
подумал о том, что ставить матроса охранять матроса - не самое умное
решение... Когда Иван принялся просить "Братишка, отпусти...", Витька
неожиданно для себя подумал: "А-а, где наша не пропадала!", и - отпустил.
Сделали дыру в задней стене сарая... Золотой червонец, который Иван
упрятал, отказывался, но взял - очень уж просил браток. "Бывай, - сказал
ему, - жив, здоров, сыновей-внуков нарожай, рости, только больше не
попадай к нам, в расход пойдешь, и я с тобой". "Мне уж недалече, - ответил
черноморец, - шестьдесят верст осталось. Село Арбузинка, слыхал, может?..
Сын у меня есть уже, Гришаня... Уходил я когда в четырнадцатом, еще в
люльке гугукал... Из-за него и вернуться хочу. Вдруг что, заходи,
спрячу...". "Если что... ну давай!", - ответил Витька мрачно и толкнул
братишку в плечо. Иван канул в ночи. Маузер выждал и выстрелил в воздух.
Бросился якобы вдогонку... Переполох поднялся знатный. Потом Витюха долго
крыл отборным матом безрукого плотника, сварганившего сараюху. Батька
пришел, осмотрел место происшествия, ничего не сказал по поводу, махнул
рукой... "Всыпать ему плетей, чтобы на посту не спал", - велел. Всыпали...
От души под горячую руку всыпали, злясь за то, что с постелей поднял...
дневал-ночевал основной отряд махновцев, дожидаясь сведений разосланных
лазутчиков; канул в ночь, как Иван, и не видели с тех пор Витька-Маузера в
российских имперских пределах...
дальше, все на юг; в Констанце чудом пристроился на французский пароход
кочегаром и сказал последнее "мерси" Черному морю. В Марселе распрощался с
командой и направил стопы, обутые старыми матросскими ботинками, в
обратном направлении - курс норд.
золотопогонники сползаются во французский стольный град, улепетнув от
большевиков, но и сторонники товарищей Бакунина и Кропоткина. Надеялся:
Мать Порядка еще воспрянет из пепла кровавого и воцарится повсеместно.
Верил: черное знамя свободы не позабыто, обляпанное красными пятнами,
растоптанное красными сапожищами и заслоненное кожанками, звездочками и
совнаркомом тех, с кем плечом к плечу бежал через Дворцовую в октябре
семнадцатого, обляпанное зеленым цветом неубитых остатков тех, с кем
штурмовал в лоб Перекоп в двадцатом, и взреет когда-нибудь это гордое
ночное знамя над всем миром, а не только над Гуляй-Полем... Знал:
государство - любое государство, буржуазное, феодальное, "народное",
в_с_я_к_о_е_ государство человечью свободу гробит. И не будет человек
свободным, покамест им кто-то управляет. Только Анархия, полная и
повсеместная Анархия, принесет человеку долгожданную свободу и наведет
порядок во всемирном бардаке, сообразуя индивидов в добровольные
объединения производителей, в профессиональные синдикаты незакабаленных
никакими хозяевами крестьян и ремесленников. Больше и думать не желал ни о
чем Витька по кличке Маузер. Жаждала душа свободы, и только свободы...
Снилось Черное, гордо реющее над миром Ночное Знамя...
обезображенный страшным шрамом русский матрос, бывший питерский
пролетарий, бывший махновец и бывший красноармеец, убежденный анархист
по-прежнему, сунувшийся было в "круги российской эмиграции", попал в
переплет. С одной стороны прищемили хвост лягушатниковы власти, с другой -
белая гвардия, окопавшаяся в Париже в полный профиль. Дал в морду одному
полковнику казачьему, за что был жестоко бит соотечественниками и сдан на
съедение французской полиситэ как шпион комиссаров. Как лягушка последняя,
попался...
вешали связки собак и вменяли все смертные грехи. Бежал, изумив
тюремщиков. Подсобили в том товарищи социалисты-революционеры. Со времен
дореволюционных волн эмиграций их люди традиционно имели место в самых
неожиданных департаментах и местах. Благодарный, едва сам не заделался
эсером.
власть!! И не простил даже за мятеж и восстание, не простил даже за
Мирбаха. Эсеры грезили о власти в России, а ежели же власть, стало быть,
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Белов Вольф
Орлов Алекс
Белогорский Евгений
Шилова Юлия