воротником и рукавами на пуговичках, похожее на старую школьную форму. Она
выглядела лет на девятнадцать, под платьем, видимо, ничего не было,
поскольку ее грудь при каждом шаге колебалась и совершала самостоятельные
волнующие движения, упирающиеся в непреодолимую, но мягкую преграду. Мне
сразу захотелось помыть руки. Нельзя же дотрагиваться грязью до чистых
клавиш.
подставил руки под горячую воду. Хорошо, что в это время ее еще не
отключают! А то у нас как-то отключили горячую воду в январе, и это было
ужасно. Да еще пришли гости, была куча грязной жирной посуды, и я мыл ее
часов до трех ночи. В коридоре мне, слава Богу, никто не встретился. А то бы
потом ее замучили - кто у тебя такой был, да где ты такого нашла, да что вы
с ним делали и т.д. Хорошо бы, конечно, поесть что-нибудь. Но впереди пока
была только духовная пища.
и начала его медленно раздвигать. Я сел на стул и залюбовался ее движениями.
В стопке нот она нашла своего Бетховена, раскрыла на странице 143 и
поставила ноты на пюпитр. Страницы сразу перевернулись. Пришлось зажать их
специальными скрепками. Потом она нашла ноты для аккомпанемента и поставила
их на пианино.
скрипки.
ничего больше не одел, - ответил я честно.
и ничего, публика счастлива. Может, мне завернуться в простыню? - нагло
спросил я. Она засмеялась.
пододвинулся ближе к пианино.
сжалось от голода.
открыла ее. Я посмотрел в ноты. Что может ощутить человек, первый раз
открывающий это произведение? Конечно, будь у меня опыт училища или
Консерватории, я бы особенно не колебался. Но девушка была совсем
молоденькая и упорно смотрела вперед, надувая щеки и хмуря лоб. Надо было
сразу снять куртку. Я попробовал дотронуться до первых нот и сыграл
несколько тактов. Видимо, это был облегченный вариант. Она проследовала за
мной и мы довольно успешно продвинулись на несколько страниц.
растапливал оконный узор, наброшенный последним легким морозцем. Мы
прервались и сели пить чай.
нужно себя вести.
часок, а то вторая часть у меня совсем не получается.
извивалось и скользило вдоль скрипичного силуэта, и Бетховен казался
восточным фокусником, гипнотизирующим змею. Под конец я сильно утомился и
захотел спать. Хорошо все-таки, что в детстве я занимался музыкой! Первый
день моего житья без квартиры заканчивался не так плохо, как могло быть. Но
девушка может не понять, что мне негде спать, а ночевать в ее комнате не
очень удобно. Хотя, если подумать, пропадает целая кровать, хотя и
пружинная! Неожиданно в комнате погас свет. Как на зло темные силы
подталкивали меня к пропасти, но я продолжал сопротивляться. - Опять пробки
перегорели! Придется зажигать свечи. Все глаза тут испортишь, - она открыла
на ощупь тумбочку и зажгла два огарка. Но мне так играть было приятнее,
иногда я специально играл в детстве при свечах, воображая, что нахожусь в
восемнадцатом веке. Жалко, что на концертах теперь играют с электричеством.
Со свечками совсем другое впечатление. Клавиши становятся черно-желтыми,
нотные страницы озаряются мерцающим светом, и мы переносимся совсем в другие
времена.
Я врал и спотыкался на каждом шагу. Но для нее это было не так важно, ведь
своя партия шла у нее хорошо. Как все-таки замечательно, что не все люди
думают о хлебе, деньгах и любви! Вот мы с ней сейчас поиграли, и ради чего?
А просто так, для удовольствия. Хотя ей, конечно, надо было готовиться к
уроку. Обычно когда есть задание, его надо выполнять через силу, а когда
готовиться ни к чему не надо, получается хуже, без всякого толку. А вы
замечали, что когда нельзя трахаться, то очень хочется, а когда можно, то
страсть уже не та?
неправильном. Играли мы часов до двенадцати ночи. Наконец, она закрыла ноты
и стала укладывать скрипку. Она была очень старательная и не будет тратить
время на пустяки. Я опять сидел молча и наблюдал, как она прижимает скрипку
к животу, заворачивая ее в синюю тряпку. На меня она по-прежнему старалась
не смотреть. Света в доме не было, в коридоре давно никто не проходил, и на
улице было совсем тихо.
смычок.
внутреннюю пустоту. Чувствовалось, что ей тоже неловко, и она не знает, что
сказать. О чем бы с ней таком интересном поговорить? Про себя мне
рассказывать не хотелось, хотя в таких случаях обычно говорят что-нибудь
выдающееся типа "Недавно на домашнем концерте Рихтера..." или "В моей статье
для Нового Мира..." либо "В прошлом году в Париже я встретил..." или просто
"В моем Мерседесе". Я помнил еще слова из Театра Моэма, что если уж вы взяли
паузу, тяните ее как можно дольше. Да, редко теперь люди молчат, все больше
рассказывают о себе, вот обязательно все должны знать, какие у нее
интересные дети, машина или необыкновенный случай произошел по дороге в
метро.
кипятком. Она все молчала, но теперь стала странно улыбаться. Я скоро допил
свой стакан и долил из чайника еще воды. Вокруг было уже совсем тихо, если
не считать звяканья алюминиевых ложек и треска свечи.
девушку под Москву - грустное занятие. Электрички вечерами почти не ходят,
да и телефона наверняка нет, так что особенно времени на ухаживания нет,
ведь когда провожаешь девушку домой в Москве, то ты совмещаешь приятное с
полезным.
платьем, отступила на второй план. Почему-то у меня всегда было
предубеждение к девушкам из области и к приезжим. Все-таки когда учишься в
Москве, живешь в специальном мире, где все говорят на своем языке, отличном
даже от языка других школ и районов. Хорошо, что она много молчит, а то у
меня наверняка давно бы уже завяли уши. А найти девушку, которая бы говорила
также как ты, - это практически невозможно. Они все сразу становятся чужими
и далекими. Как что-нибудь скажет, так все.
ответила, но теперь ее глаза были направлены на пламя, огонь отражался в ее
зрачках, но я по-прежнему не понимал, что она хочет и как себя вести. Она
тут достаточно одинока, и можно завладеть ее временем. С другой стороны, она
еще маленькая, ей надо учиться и учиться, и что я буду ее отвлекать от
Бетховена своими приставаниями. Я вдруг почувствовал, что уже давно закончил
институт, и как далеко осталось то время.
ее даже жалко, что ей попался такой бомж. Я налил еще чаю. Голода уже
особенно не чувствовалось, желудок был доверху заполнен горячей водой.
Случайно я посмотрел на книжную полку, и волосы мои зашевелились от страха.
"Книга Учета. Книга Разврата". Последний раз я видел ее на даче с
покойниками. Неужели моя скрипачка тоже их этих? Как иначе эта книга попала
к ней? Или ее уже издали большим тиражом? Стало еще тише, девушка не мигая
смотрела на пламя свечи восковым взглядом, как статуя. Я попятился к двери,
выскочил в коридор и спрятался в темном углу на чердаке.
Глава 12
Книга Учета. Книга Разврата. Учитель Пирожников.
А то пришлось бы бегать по этим крутым корабельным лестницам туда-сюда и
проверять, все ли "детки" на месте. А с моим животом особенно не побегаешь.
Хотя какие они детки, это девятый да десятый класс! У Марфиной уже такая