рож" (славная душа!), - который питал ко мне расположение, потому что я
застал его както раз объедающим мои вишни и сказал ему: "Эй ты, дроздок,
пока ты там, нарви и на мою долю", - подкрался к окну, послушал и крик-
нул:
помню, что много долгих часов, валяясь на сеннике, в жару, я высовывал
язык, как теленок... Щелкание бича, бубенцы на дороге, низкий, знакомый
голос... Я думаю: "Пайар приехал"... Пытаюсь подняться... О, силы небес-
ные! Мне показалось, будто на затылке у меня святой Мартын, а на крестце
Самбер. Я сказал себе: "Навались хоть Бассвильские скалы, ты должен
встать..." Я хотел непременно, видите ли, оформить (за ночь я успел все
это обдумать) некое распоряжение, статью в завещании, которая позволяла
бы мне увеличить долю Мартины и ее Глоди так, чтобы мои четыре сына не
могли этого оспорить. Я высовываю в окно свою голову, которая весила
больше, чем Генриетта, наш большой колокол. Она поникала то вправо, то
влево... Я вижу на дороге две милых толстых физиономии, которые испуган-
но таращат глаза. Это были Антуан Пайар и кюре Шамай. Эти верные друзья,
дабы застать меня в живых, прилетели, как молния. Надо сознаться, что,
когда они меня увидели, их пламя начало коптить. Желая, очевидно, лучше
окинуть взглядом картину, и тот и другой отступили на три шага. И этот
проклятый Шамай, чтобы придать мне бодрости, твердил мне:
уж плох... Плох, как желтое сало.
ные силы):
гал за уздцы своего ни в чем не повинного коняку.
седовать с покойниками.
я, мотая головой.
Один бог всемогущ. А мы - дым, тлен. Сегодня в силе, а завтра в могиле.
Сегодня скачешь, а завтра плачешь. Ты не хотел мне верить, ты помышлял
только о веселье. Выпил вино, пей гущу. Полно, Брюньон, не сокрушайся!
Тебя призывает милосердный господь. Ах, мой сын, какая честь! Но, чтобы
Вам, по-видимому, его узреть, надо приодеться. Дай-ка, я тебя омою. При-
готовимся, грешный человек.
ложным благам земли. Да чего же в ней столь приятного? Это лишь тщета,
суета, беда, обман, лукавство и кривда, коварная мрежа, западня, скорбь
и немощь. Что мы тут делаем?
покинуть тебя здесь.
подин де Гюиз имел девиз: всякому свой черед!" Прошу за мной, добрые лю-
ди!
"Черный" тебя стережет. Или ты хочешь, чтобы непотребная гадина сцапала
твою загрязненную душу для своей кладовки? Ну же, Кола, ну же, прочти
Confiteor [12], приготовься, сделай это, мой мальчик, сделай это ради
меня, кум!
меня упаси не оказать должного почтения всей компании! Но, если позво-
лишь, я бы хотел сперва сказать два слова господину нотариусу.
ним не разминемся. Но земля меня покидает. Учтивость велит сделать сна-
чала визит тому, кто тебя принимал, а затем уж тому, кто тебя еще только
примет... быть может.
йар достал свой письменный прибор и, усевшись на тумбу, составил, в кру-
гу зевак и собак, мое духовное завещание. Затем я, честь честью, распо-
рядился своей душой, подобно тому, как распорядился казной. Когда все
было кончено (Шамай продолжал свои увещания), я сказал умирающим голо-
сом:
века, которому хочется пить, совет изустный не стоит росы капустной. Те-
перь, когда моя душа собралась в путь-дорогу, мне нужен посошок. Добрые
люди, бутылку!
цы, как хорошо они поняли мою последнюю мысль! Вместо одной бутылки они
принесли мне целых три: шабли, пуйи, иранси. Из окна моего корабля, го-
тового сняться с якоря, я кинул им веревку. Пастушок привязал к ней ста-
рую плетеную корзинку, и я, из последних сил, втащил к себе моих послед-
них друзей.
себя не таким одиноким. Но я не стану пытаться изобразить вам протекшие
затем часы. Не знаю как, но я их недосчитываюсь. Должно быть, у меня их
стянули с десяток из кармана. Я знаю, что был погружен в пространную
бездну с троицей духов в бутылках; но о чем мы говорили, решительно не
помню. Тут я теряю Кола Брюньона: куда он мог запропаститься?
в гряду жирной, мягкой и свежей земляники и созерцающим небо сквозь вет-
ки невысокой груши. Сколько там, наверху, огней, и сколько здесь, внизу,
теней! Луна строила мне рожки. В нескольких шагах от меня куча старых
лоз, черных, вьющихся и когтистых, казалось, шевелилась, словно змеиное
гнездо, и поглядывала на меня с бесовскими ужимками... Но кто мне объяс-
нит, что я тут делаю? Мне кажется (все путается в моих слишком богатых
мыслях), что я себе сказал:
шись задницей в перину. Suraum corda! [13] Бутылки пусты. Consummatum
est [14]. Больше здесь нечего делать! Обратимся с речью к капусте!
говорят, верное средство от чумы, а может быть, потому, что мне хотелось
поддержать честь ног. Что достоверно, так это то, что едва я коснулся
ногой (а за нею последовало и седалище) кормилицы-земли, как я по-
чувствовал себя охваченным чарами ночи. Небо, подобно огромному дереву,
круглому и темному, расстилало надо мной свой ореховый купол. С его вет-
вей тысячами свисали плоды. Мягко покачиваясь и поблескивая, точно ябло-
ки, звезды зрели в теплом мраке. Плоды моего сада казались мне звездами.
Все они наклонялись ко мне, чтобы взглянуть на меня. Я чувствовал, что
на меня уставлены тысячи глаз. Тихие смешки пробегали по земляничным
грядкам. В гуще дерева надо мной маленькая груша с золотисто-красными
щечками пела мне прозрачной и сладкой струйкой голоса:
шепотливых, щебетливых, шаловливых, повторял:
словно грудь, а я мял ее коленями и пальцами. Я забрал ее в охапку, я
выдавил в ней свой отпечаток, от ступней до лба; я устроил в ней свое
ложе, я на нем развалился; растянувшись во весь рост, я глядел на небо с
его звездными гроздьями, разинув рот, словно ждал, что которая-нибудь из
звезд капнет мне под самый нос. Июльская ночь пела Песнь песней.
Хмельной сверчок кричал, кричал, кричал, не щадя себя. Голос святого
Мартына прозвонил двенадцать, а может быть, и четырнадцать, а может
быть, и шестнадцать (во всяком случае, это был необычный звон). И вдруг
звезды, звезды в высоте и звезды моего сада вступили в перезвон... О бо-
же, что за музыка! У меня разрывалось сердце, а уши гремели, как стекла
в грозу. И я видел из ямы своей возрастающим Иессеево древо: виноградную
лозу, совсем прямую, всю оперенную листьями, подымающуюся у меня из чре-
ва; и я подымался вместе с ней; и меня сопровождал весь мой поющий сад;
на самой верхней ветке висящая звезда плясала, как потерянная; и, заки-
нув голову, чтобы ее видеть, я лез ее сорвать, голося во все горло:
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Каменистый Артем