губищ...
Марина, двигаясь вместе с очередью.
спокойно плавятся, спрессовываясь в желтый овальный ком...
так видно.
глядя в мутные глаза кассирши.
пачка оттягивала карман.
пылающим лицом отошла к стойке.
усмехнулась.
вынула пачку из кармана.
зеленую сумку хлеб, маргарин и молоко. Когда он в очередной раз наклонился к
сетке, Марина ловко бросила пачку в его сумку и, подхватив пакет,
заторопилась к выходу.
ощущение, не похожее ни на какое другое. Приятно было стоять в угрюмой
очереди, сознавая себя преступницей, успокаивать внутреннюю дрожь, подходить
к кассе, чувствуя нарастающие удары крови в висках, лгать, улыбаясь и
подрагивая уголками губ...
девушке, которая неумело нажимая клавиши, спрашивала очаровательными
губками:
Тогда мучительно хотелось, чтобы эта прелесть, застукав Марину, расстегнула
бы ее всю и обыскала своими коротенькими пальчиками с обломанными ногтями,
краснея и отводя глазки.
клептоманочка попалась ей с куском сыра в сумочке.
оцепеневшее от ужаса плечо.
кабинет директора.
занавески, включает настольную лампу.
возрастающей прелести своего мокрого личика:
кофточку, щелкает застежкой лифчика, спускает джинсы и трусы.
беспомощно всхлипывающую, потом говорит все тем же мягким голосом:
некоторые прячут даже там...
холмика, долго ощупывает, затем раздвигает прелестные губки и...
московских сумерек: зеленая "волга", обдав водяной пылью, пронеслась мимо,
шофер успел злобно потюкать себя пальцем по лбу.
пакет с продуктами в левую руку. -- "А что. Отлететь во время таких
мечтаний... Забавно..."
которой топорщились куски разбитого асфальта.
дне канавы пустую бутылку.
что выглядел он старым и запущенным.
пятно в шляпе.
дворе.
пускал что-то белое в темной ленте журчащего во льду ручейка.
перешагнула лужу с разбухшим окурком и оттянула дверь подъезда.
рубиновым накалом.
попыхивая сплющенным "Беломором", выкатился коротконогий толстяк с белым
пуделем на сворке.
НАДЯ появилась лаконичная аксиома: ХУЙ + ПИЗДА = ЕБЛЯ.
словечко Валентина. -- "А онанизм-то мальчиков не спасает. Рвется либидо на
волю, сублимируется. Твоя правда, Зигмунд..."
щелкнул выключателем.
поставила греться новенький никелированный чайник (подарок Сашеньки) и
прикурила от догорающей спички.
голубенький плафон в виде груши, коллекция гжели на аккуратных полочках, три
расписные тарелки над грубым деревянным столом с такими же грубыми
табуретками.
сунула уставшие ноги в мягкие тапочки, потягивая сигарету, заглянула
ненадолго в туалет, вернув голос старому разговорчивому бачку, и с разбега
бросилась на широкую тахту.
затягиваясь, она рассеянным взглядом скользила по своей двадцатиметровой
комнате: бабушкина люстра, бабушкино пианино, полки с книгами, ящик с
пластинками, проигрыватель, телевизор, зеленый торшер, полуметровая гипсовая
копия "Амура и Психеи", вариант рабиновского "Паспорта" над небольшой
кушеткой, натюрморт Краснопевцева, офорт Кандаурова и... да, все то же до
боли знакомое клиновидное лицо со шкиперской бородкой, чуть заметным
вертикальным шрамом на высоком морщинистом лбу и необыкновенными глазами.
ними и вздохнула.
глаз: что ты сделала, чтобы называться ЧЕЛОВЕКОМ?
раскосыми очами.
поджатые губы потеряли свою суровость, морщинки возле глаз собрались мягко и
спокойно, разваливающиеся пряди упали на лоб с хорошо знакомой человеческой
беспомощностью. Треугольное лицо засветилось привычной домашней добротой.
стул, сел рядом -- большой, грузный и красивый.
либо в будущем, после той самой встречи в Шереметьево-Внуково: неясный
пестрый фон сосредоточенно разговаривающих людей, расплывчатый интерьер
незнакомой комнаты, ЕГО улыбка, широкая ладонь, крепкое рукопожатие...
встреча, доверенная рукопись, стрекочущая ночь напролет машинка, белое утро,
свежеотпечатанные листки, привезенные в срок, "спасибо, вы очень помогли
мне, Марина", "Ну, что вы, для меня это не работа, а наслаждение",
потребность в секретаре, совместная работа до поздна на даче, желтый месяц,
запутавшийся во влажной листве ночных яблонь, решительно распахнутое окно,
"засиделись мы, однако", взгляд усталых глаз, встретившиеся руки и...
случаться, но чего, к сожалению, ни разу не произошло у нее ни с одним
мужчиной. Глупое, медицинское слово ОРГАЗМ с отвращением выталкивалось из
грез, подыскивались синонимы, но и они не были в состоянии выразить то, что
так остро и точно чувствовало сердце...
физиологический минимум, который так легко добывали из ее тела женские руки,
губы и языки. Вначале это было странно и страшно, Марина плакала,
прислушиваясь к сонному бормотанию удовлетворенного партнера, засыпающего
после трехкратного орошения ее бесчувственного влагалища. Потом она
привыкла, лесбос взял верх, мужчины стали чистым декором, а ОН... ОН всегда
оставался тайным знанием, скрытой возможностью настоящей любви, той самой, о
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Орловский Гай Юлий
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Сертаков Виталий