рот. Старик пел все громче и громче. Лица корел разгорячились, глаза
сверкали. Там и тут раздавались гортанные возгласы, иные взмахивали
руками, словно рубя мечом. Вздрогнула Домаша, вспомнила, как три года
назад, так же вот, приезжали корелы и раскоторовались на пиру, и один,
смуглый, сухощавый, с жесткими глазами, озираясь исподлобья, вскочил на
напряженных ногах, рвал нож с кушака, его держали за руки, уговаривали, и
все ж на миг показалось - вырвется, кинется с визгом, сузив недобрые
горячие лесные глаза, и пойдет резня.
Олексе.
уходившийся за день. - И у нас чего не случается. Бывало, в бронях
сойдутся на Великий мост, в оружии, да. Спи!
черные, бешеные глаза сухощавого.
отдирали дресвой захоженное крыльцо.
другого. Шахматы у Олексы были завидные, щегольские, боярским под стать.
Не чета тем, деревянным, что у всякого подмастерья в коробьи. Тавлея,
доска шахматная, расписана в клетку золотом и серебром, шашки тонко
точенные, слоновой кости, с ладными, ступенчатыми ободками, маковки то
черненые, то золоченые, чтобы видать в игре, какие чьи. Коней и ладьи
Олекса резал сам. Крохотные кони, как живые: под седлами, гривы в насечку,
шеи дугой, а вершковые ладьи того лучше: выгнутые, на граненых ножках, с
четырьмя воинами на носу, корме и по краям. Давно как-то видел такие же в
Полоцке, загорелось и самому сделать.
коней, устремился вперед. Радько жмурился, как кот, крутил головой:
проглядел, дался на обман. Теперь Радько начал наступать. Олекса защитил
цесаря ферзем, разменял слонов. Думал уже, что одолевает, захвастал:
Ратибор ли окрутил? - пробормотал он вдруг, внимательно разглядывая
фигуры.
глянул на хозяина: - Вот так!
ладью у Радька, ферзя взял и тут-то и попался.
немцами торговать!
беседовали.
совсем... (<Сказать или нет Тимофею? Чует что-то Радько, а может, уже и
знает, да молчит!>)
будет? (<Скажу! Только покос отведу сперва>.)
долго. То один одолевал, то другой. Олекса таки проиграл, заторопился,
опять не заметил хитрой ловушки, расставленной Радьком. Да и совет Радьков
не шел из головы, мешал мудрить над шахматами.
произнес Радько, прижимая Олексу. - Мат! Ну-ко, лезь под стол!
снедь: мало не всем домом собирались выезжать. Нынче Олекса принанял еще
десять четвертей, решил - справлюсь. Дешевле было заплатить боярину
откупное и самому ставить стога, чем зимой в торгу выкладывать куны за
каждый лишний воз сена. А расход сенам у Олексы был велик. Во всю зиму и
свои и чужие на дворе, да и в пути повозники с купца не сдерут лишнего,
коли он со своим сеном.
смастерил маленькие грабли - грабловище с прорезным узором - для Яньки.
Домаша укладывалась просветлевшая, помолодевшая - хорошо летом в лугах!
шестью дочерьми, промышлявший на одной лошади и униженно прошавший Олексу
каждую зиму, не будет ли какой работы: - сейчас весело окликал:
дождь али погода падет с вихорем - у всех равно погниет или разнесет сена;
потому и софийский летописец каждое лето записывает, хорошо ли с сенами.
Неравны разве только доли покоса...
Олекса не скупо (это у боярина главный доход с земли, так и жмется), знал,
на чем взять, а где и показать себя, и шли к нему охотно, было из кого
выбирать работников.
Ульяния все еще недужила. Посиживала в горнице, кутаясь в пушистый пуховый
плат, торопилась окончить обетный воздух. Упорно, несмотря на болезнь,
выбиралась в церковь. Поддерживаемая Полюжихой, отстаивала долгие службы,
а потом пластом лежала - от слабости кружилась голова.
неожиданные дела. Давеча от Василия, иконописца, прибежал мальчишка,
передавал - готово. Поморщился Олекса: не ко времени! Все же оболокся,
пошел. Василия самого не было, и отроки-подмастерья резвились, пихали друг
друга, хохотали.
купец.
Олекса и постепенно переставал слышать шум. Параскева глядела на него
глазами Домаши, промытыми страданием и мудрой жалостью. И лицо вроде
непохоже: вытянут овал, удлинен на цареградский лад нос, рот уменьшен...
Прибавил мастер лет - и не старая еще, а будто выжгло все плотское,
обыденное; ушло, отлетело, и осталась одна та красота, что живет до
старости, до могилы, когда уж посекутся и поседеют волосы и морщины
разбегутся от глаз, - красота матерей и вдовиц безутешных.
Поднял глаза: - Лик сам-от писал?
мелочь. А! Не каждый день такое! Покраснев, доложил. Подал старшому. Тот
принял спокойно, будто знал, что так и нужно.
дело, а кого и так, походя.
руке что-то.
свиток бересты.
вслух: <От Микиты к Оленицы. Поиди за мене. Яз тъбе хоцю, а ты мене. А на
то послухо Игнато...>