ето у него там переходит как-то, тем и пропитывает себя.
зимой, когда они работали уже у другого хозяина, в городе, доканчивая
обвязку верхней галереи, и услышали, как сосед что-то кричит им со своего
двора. Никанор освободил ухо от шапки, и Федя опустил топор, вслушиваясь.
княжича).
топор, сердито прибавил: - Тут теперь слухать надо: татары бы не пришли!
дружину. Его позвали новгородцы на княжение. Полузабытые мечты вспыхнули в
нем с прежнею силой, и Федя горько позавидовал ратникам, что уходили в
Новгород, в город-сказку, в город, где остался отцов дом. Дядя Прохор баял
про это. А матка как-то в раздражении обмолвилась перед Фросей, не зная,
что Федя торчал в избе:
Прости ему, Господи, царствие ему небесное...
бати была где-то там, в Новгороде, <сударушка>, тоже по-новому занимало
Федю, рождая к отцу какое-то странное теплое чувство.
приятелями на беседы, где они, <стригунки>, чаще всего толпились в углу,
завистливо поглядывая, как старшие ребята задирают девок.
овине во время гадания:
возьмем рукавицы да и мазанем! - заранее ликовал Козел.
под слегами, в пахнущей угольной горечью овинной яме. Дрожь пробирала не
шутя: а вдруг овинник схватит? Но еще больше хотелось напужать девок.
заскрипели, послышалось пыхтенье и ойканье девок, укладывавшихся вверху,
на жердях. Козел больно ткнул Федьку под бок, сунул в руку рукавицу.
напряженных ногах, а Федя, забыв рукавицу, с разом пересохшим ртом,
потянулся голой рукой наверх, туда, где смутно чуялось живое тело.
поймал голую ногу девушки. Просунув руку дальше, он ощутил ласковое тепло,
от чего его разом кинуло в жар, и тотчас Машуха завизжала в голос и
подпрыгнула, а Феде больно сдавило руку жердинами, и он вырвал ее, ободрав
в кровь. Девки уже стремглав, с воплями, летели в деревню.
отбиваясь. Так, пыхтя, они возились некоторое время, пока запыхавшийся
Козел не вымолвил:
был как в полусне. Он невпопад отвечал Козлу, когда шли домой, постарался
скорее, выхлебав кашу с молоком, забраться в клеть, под овчину, и в душной
темноте постели крепко прижал счастливую ладонь к щеке да так и заснул
своим первым недетским сном.
связанное с Машей. На нее он долго стыдился смотреть, а потом как-то и
совсем забыл. Маша через весну вышла замуж в Купань и, говорили, хорошо,
так что Федя не испортил ей судьбы, тронув девушку голой, а не мохнатой
рукой...
неспокойном году.
Федор на дворе запрягал Лыску, когда в ворота зашел дядя Прохор и, на ходу
подергав чересседельник, молвил:
головой, с промельком улыбки. Румянец на его щеках был темно-красен, почти
коричнев, глаза, утонувшие под прямыми, выгоревшими добела бровями,
щурились с чуть заметной грустинкой.
опять идем!
созывали народ из деревень.
коня, которого, как и старого отцова коня, назвали Серым. Во дворе у них
стоял теперь новый жеребенок, кобылка Белянка, и они уже не раз судили и
рядили, продавать ли ее или держать про себя.
разноречивые, потом перестали приходить совсем. Потом, как-то разом и
неожиданно для всех, в Переяславль вступили костромичи. Говорили, что это
дядя князя Митрия, Василий, со своею ратью.
мать выла и цеплялась за стремена ратников. Хорошо, оставили Серка и
молодую кобылу.
задирали баб, в Мелетове подожгли скирду хлеба, и огонь полыхал высоко над
кровлями, и все бегали смотреть и боялись, что пламя перекинется на сараи,
а там и вся деревня сгорит.
монастырем и не двигалась, костромичи тоже не совались к Горицам, только
изредка перестреливалась сторожа с той и другой стороны.
всей дворни. Его встречали испуганные дворский с ключником и трое бояр.
Александра отказалась выйти к деверю на крыльцо и встречала Василия уже в
теремах. Бабы и мужики-холопы высыпали во двор - смотреть костромских
дружинников. Потом обедали в столовой палате, князь Василий с боярами. А
дружину кормили в молодечной и на сенях.
князь Василий говорил с татарами на ордынском дворе. Ночевали в теремах,
выставив у ворот, по стенам и по-за городом сторожу.
показав на костромского князя, сказал:
глаза Ивана, поискал взглядом сноху-двоюродницу, что-то хотел сказать, не
сказал ничего, махнул рукой. Высокий, он садился на коня, а Данилка глядел
с крыльца и как-то все не мог понять своего младшего, когда-то веселого и
простого дядю.
Васильева, считали убытки, что было проедено, пропито и растащено
костромскою ратью.
тиунов и ушел в Кострому, а воевода его, Семен Тонильевич, принялся
пустошить новгородские волости. На Костроме, в Твери и по другим низовским
городам хватали новгородских купцов, отбирали товар, заворачивали назад
обозы с хлебом.
раскисшему снегу, на отощавших лошадях воротились ушедшие в Новгород
переяславские полки и принесли весть, что Василий Костромской сел на
новгородский стол.
сам не мог, дак татар созвал Новгородчину грабить! Тьпфу!
и теперь его придется продать. Феде на все его настойчивые расспросы
только и сказал:
Новгород сразу, как получил великое княжение, но потребовал от новгородцев
черную и печерскую дани, а также княжой суд, отобранные у Ярослава по
прежнему договору. Тогда-то новгородцы и позвали Дмитрия. Василий, однако,
дал племяннику просидеть спокойно лишь одну зиму. Нынче он вызвал
татарскую рать, и татары с воеводой Семеном и Святославом Тверским
Черепнин Владимир
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Доставалов Александр
Березин Федор
Афанасьев Роман