утром рано-рано. Печку затопит. А я на койке валяюсь, притворяюсь, будто
сплю. Она подойдет ко мне тихонько, поцелует - и опять к печке. За утро раз
двадцать так проделывает. Эх, брат, и любовь у нас была!
возвышеннее я пускал в них стиль, чем сентиментальнее они были, тем больше
это нравилось Назарову. Из Танжера тоже написали ей. Мы сидели в коридоре,
где были расположены мои кладовые для сухих продуктов. Разостлав бумагу на
опрокинутом ящике, я строчил:
тепло, как у нас бывает летом, и где живут люди, черные, как сажа. Но
никакое расстояние не разлучит нас с тобою: душою я всегда несусь к тебе,
как расточка на быстрых крыльях. Я день и ночь вспоминаю твои синие глаза,
блистающие, как весеннее небо, и твои лобзания, сладостные, как мед.
Россию.
влюбленного сердца".
спросил:
на родину, у нас родится сын.
снова встретимся и снова замрем в пылу нашей обоюдной страсти. Закон природы
совершится. А потом в избе у нас колокольчиком зазвенит голосок малютки. Это
будет обязательно сын, такой же синеглазый, как ты..." Закончили так:
что, умирая, я буду твердить твое имя. А когда страдающая моя грудь зальется
водою и я не смогу произнести ни одного слова, тогда я одним сердцем крикну
на весь мир: прощай, моя любимая Настя..." Назаров, выслушав конец, даже
прослезился.
плакать. И ни один парень к ней не подкатывайся. За версту не подпустит.
за тобою следят.
пришла бумагу, пакет такой большой, а на нем пять сургучных печатей:
бумагу, сейчас же вспыхнул и приказал мне позвать старшего офицера. Они
остались в командирской каюте. А мне интересно стало узнать, что это за
тайна у них. Я подслушал. О тебе говорили. Командир приказал старшему
поставить за тобой негласный надзор. Потом у командира в столе я бумагу
нашел и сам читал - от жандармского управления она. Выходит, что ты
политический...
возражает.
заодно стоит лейтенант Гирс. Башка этот самый Васильев! В споре любого
офицера на обе лопатки положит.
пригодиться. Как же все-таки допустили меня к царскому смотру? Что-нибудь
одно из двух: или начальство в суматохе забыло обо мне, или не очень большое
значение придало жандармской бумажке.
выкрашенный весь в белый цвет, с красными крестами на трубах, под флагом
Красного креста, и французский пароход-рефрижератор "Esperance", имеющий в
своих трюмах большой запас мороженого мяса для нас.
пассат. Воды Атлантического океана загустели синевой, и по ним вслед за
эскадрой катились волны, увенчанные белыми, как черемуховый цвет, гребнями.
Между ними, вспыхивая, жарко змеились солнечные блики.
кильватерные колонны, одиноко спускалась к южным широтам. Правую колонну
возглавлял флагманской броненосец "Суворов". За ним, с промежутком друг от
друга в два кабельтова, следовали: "Александр III", "Бородино", "Орел" и
"Ослябя". Плавучая мастерская "Камчатка" вела левую колонну, состоявшую из
транспортов: "Анадырь", "Метеор", "Корея" и "Малайя". В хвосте эскадры, в
строе клина, держались крейсеры: "Адмирал Нахимов", на котором поднял свой
флаг контр-адмирал Энквист, "Аврора" и "Дмитрий Донской". Позади эскадры, на
расстоянии девяти-десяти кабельтовых, следовал госпитальный пароход "Орел".
горизонте показывались английские крейсеры, все еще продолжавшие следить за
нами. Но и они исчезли, когда мы приблизились к параллели Канарских
островов.
простор пунцовым заревом, широко раскидывался крылатый закат. Но он, как
всегда в тропиках, быстро уменьшался в размерах, тускнея, словно улетая в
сторону Америки. И тогда в неизмеримых глубинах неба загорались крупные и
яркие звезды. Океан не отражал их, соперничая с небом
сокровищами - зыбучая поверхность, развороченная ветром и нашими кораблями,
сверкала россыпью сине-зеленых искр. Можно было целыми часами, не уставая,
любоваться и грандиозными мирами, что мерцали в вышине, и бесконечно малыми
существами, что фосфорически светились в воде.
находились в жарко натопленной бане. Люди работали в промокших от пота
платьях, словно только что побывали под дождем. Некоторые матросы, поснимав
рабочие куртки, ходили в одних нательных сетках, которыми запаслись в
Танжере. На верхней палубе были устроены души. Все начали окатываться
забортной водой.
французскую колонию Сенегамбию, находящуюся на западном берегу Африки, в
портовый город Дакар.
которых изображается борьба угнетенных за свою независимость: "Спартак"
Джиованиоли, "На рассвете" Ежа. Я их читал раньше, но опять не признался ему
в этом. Меня все время мучил вопрос: почему он для меня подбирает такую
литературу? А когда он дал мне Гра "Марсельцы", где описывается жизнь из
эпохи Французской революции, я сказал:
товарищам своим дать почитать.
брату - систему, практикуемую и другими революционерами. Но все-таки
серебряные погоны, блестевшие на его плечах, не переставали смущать меня.
глаза, спросил:
вполне уверен, что вы попали в какую-то историю по недоразумению.
следить.
в нее.
меня близкий человек.
жилой палубе, где устраивалась походная церковь с иконостасом, с алтарем, с
подсвечниками. И на этот раз с утра, после подъема флага, вахтенный
начальник распорядился:
распоряжение
фельдфебелей и дежурных. Для матросов самым нудным делом было - это стоять в
церкви. Они начали шарахаться в разные стороны, прятаться по закоулкам и
отделениям, словно в щели тараканы, когда их внезапно осветят огнем. А
Василенко Иван
Адамов Григорий
Акунин Борис
Куликов Роман
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман