говорю, а трезвый он и сам об этом прималчивает. Человек раздражительный и,
как бы так сказать, военно-эстетический, но дурного только вкуса. А
сестрица эта не только сумасшедшая, но даже хромоногая. Была будто бы
кем-то обольщена в своей чести, и за это вот господин Лебядкин, уже многие
годы, будто бы с обольстителя ежегодную дань берет, в вознаграждение
благородной обиды, так по крайней мере из его болтовни выходит - а
по-моему, пьяные только слова-с. Просто хвастается. Да и делается это
гораздо дешевле. А что суммы у него есть, так это совершенно уж верно;
полторы недели назад на босу ногу ходил, а теперь, сам видел, сотни в
руках. У сестрицы припадки какие-то ежедневные, визжит она, а он-то ее "в
порядок приводит" нагайкой. В женщину, говорит, надо вселять уважение. Вот
не пойму, как еще Шатов над ними уживается. Алексей Нилыч только три денька
и простояли с ними, еще с Петербурга были знакомы, а теперь флигелек от
беспокойства занимают.
- Это вс¬ правда? - обратился Степан Трофимович к инженеру.
- Вы очень болтаете, Липутин, - пробормотал тот гневно.
- Тайны, секреты! Откуда у нас вдруг столько тайн и секретов явилось! - не
сдерживая себя, восклицал Степан Трофимович.
Инженер нахмурился, покраснел, вскинул плечами и пошел было из комнаты.
- Алексей Нилыч даже нагайку вырвали-с, изломали и в окошко выбросили и
очень поссорились, - прибавил Липутин.
- Зачем вы болтаете, Липутин, это глупо, зачем? - мигом повернулся опять
Алексей Нилыч.
- Зачем же скрывать, из скромности, благороднейшие движения своей души,
то-есть вашей души-с, я не про свою говорю.
- Как это глупо... и совсем ненужно... Лебядкин глуп и совершенно пустой -
и для действия бесполезный и... совершенно вредный. Зачем вы болтаете
разные вещи? Я ухожу.
- Ах как жаль, - воскликнул Липутин с ясною улыбкой, - а то бы я вас,
Степан Трофимович, еще одним анекдотцем насмешил-с. Даже и шел с тем
намерением, чтобы сообщить, хотя вы впрочем наверно уж и сами слышали. Ну,
да уж в другой раз, Алексей Нилыч так торопятся... До свиданья-с. С
Варварой Петровной анекдотик-то вышел, насмешила она меня третьего дня,
нарочно за мной посылала, просто умора. До свиданья-с.
Но уж тут Степан Трофимович так и вцепился в него: он схватил его за плечи,
круто повернул назад в комнату и посадил на стул. Липутин даже струсил.
- Да как же-с? - начал он сам, осторожно смотря на Степана Трофимовича с
своего стула. - вдруг призвали меня и спрашивают "конфиденциально", как я
думаю в собственном мнении: помешан ли Николай Всеволодович или в своем
уме? Как же не удивительно?
- Вы с ума сошли! - пробормотал Степан Трофимович, и вдруг точно вышел из
себя:
- Липутин, вы слишком хорошо знаете, что только затем и пришли, чтобы
сообщить какую-нибудь мерзость в этом роде и... еще что-нибудь хуже!
В один миг припомнилась мне его догадка о том, что Липутин знает в нашем
деле не только больше нашего, но и еще что-нибудь, чего мы сами никогда не
узнаем.
- Помилуйте, Степан Трофимович! - бормотал Липутин будто бы в ужасном
испуге, - помилуйте...
- Молчите и начинайте! Я вас очень прошу, господин Кириллов, тоже
воротиться и присутствовать, очень прошу! Садитесь. А вы, Липутин,
начинайте прямо, просто... и без малейших отговорок!
- Знал бы только, что это вас так фрапирует, так я бы совсем и не
начал-с... А я-то ведь думал, что вам уже вс¬ известно от самой Варвары
Петровны!
- Совсем вы этого не думали! Начинайте, начинайте же, говорят вам!
- Только сделайте одолжение, присядьте уж и сами, а то что же я буду
сидеть, а вы в таком волнении будете передо мною... бегать. Нескладно
выйдет-с.
Степан Трофимович сдержал себя и внушительно опустился в кресло. Инженер
пасмурно наставился в землю. Липутин с неистовым наслаждением смотрел на
них.
- Да что же начинать... так сконфузили...
VI.
- Вдруг третьего дня, присылают ко мне своего человека: просят дескать
побывать вас завтра в двенадцать часов. Можете представить? Я дело бросил,
и вчера ровнешенько в полдень звоню. Вводят меня в гостиную; подождал с
минутку - вышли; посадили, сами напротив сели. Сижу и верить отказываюсь;
сами знаете, как она меня всегда третировала! Начинают прямо без изворотов,
по их всегдашней манере: Вы помните, говорит, что четыре года назад Николай
Всеволодович, будучи в болезни, сделал несколько странных поступков, так
что недоумевал весь город, пока вс¬ объяснилось. Один из этих поступков
касался вас лично. Николай Всеволодович тогда к вам заезжал по
выздоровлении и по моей просьбе. Мне известно тоже, что он и прежде
несколько раз с вами разговаривал. Скажите откровенно и прямодушно, как
вы... (тут замялись немного) - как вы находили тогда Николая
Всеволодовича... Как вы смотрели на него вообще... какое мнение о нем могли
составить и... теперь имеете?..
Тут уж совершенно замялись, так что даже переждали полную минутку и вдруг
покраснели. Я перепугался. Начинают опять не то, чтобы трогательным, к ним
это нейдет, а таким внушительным очень тоном:
- "Я желаю, говорит, чтобы вы меня хорошо и безошибочно, говорит, поняли. Я
послала теперь за вами, потому что считаю вас прозорливым и остроумным
человеком, способным составить верное наблюдение (каковы комплименты!). Вы,
говорит, поймете конечно и то, что с вами говорит мать... Николай
Всеволодович испытал в жизни некоторые несчастия и многие повороты. Вс¬
это, говорит, могло повлиять на настроение ума его. Разумеется, говорит, я
не говорю про помешательство, этого никогда быть не может! (твердо и с
гордостию высказано). Но могло быть нечто странное, особенное, некоторый
оборот мыслей, наклонность к некоторому особому воззрению (вс¬ это точные
слова их, и я подивился, Степан Трофимович, с какою точностию Варвара
Петровна умеет объяснять дело. Высокого ума дама!). По крайней мере,
говорит, я сама заметила в нем некоторое постоянное беспокойство и
стремление к особенным наклонностям. Но я мать, а вы человек посторонний,
значит, способны, при вашем уме, составить более независимое мнение. Умоляю
вас, наконец (так и было выговорено: умоляю), сказать мне всю правду, безо
всяких ужимок, и если вы при этом дадите мне обещание не забыть потом
никогда, что я говорила с вами конфиденциально, то можете ожидать моей
совершенной и впредь всегдашней готовности отблагодарить вас при всякой
возможности". Ну-с, каково-с!
- Вы... вы так фрапировали меня... - пролепетал Степан Трофимович, - что я
вам не верю...
- Нет заметьте, заметьте, - подхватил Липутин, как бы и не слыхав Степана
Трофимовича, - каково же должно быть волнение и беспокойство, когда с таким
вопросом обращаются с такой высоты к такому человеку, как я, да еще
снисходят до того, что сами просят секрета. Это что же-с? Уж не получили ли
известий каких-нибудь о Николае Всеволодовиче неожиданных?
- Я не знаю... известий никаких... я несколько дней не видался, но... но
замечу вам... - лепетал Степан Трофимович, видимо едва справляясь со своими
мыслями, - но замечу вам, Липутин, что если вам передано конфиденциально, а
вы теперь при всех...
- Совершенно конфиденциально! Да разрази меня бог, если я... А коли
здесь... так ведь что же-с? Разве мы чужие, взять даже хоть бы и Алексея
Нилыча?
- Я такого воззрения не разделяю; без сомнения, мы здесь трое сохраним
секрет, но вас, четвертого, я боюсь и не верю вам ни в чем!
- Да что вы это-с? Да я пуще всех заинтересован, ведь мне вечная
благодарность обещана! А вот я именно хотел, по сему же поводу, на
чрезвычайно странный случай один указать, более так-сказать
Березин Федор
Круз Андрей
Мичурин Артем
Ковальчук Вера
Березин Федор