Самого, что ль, унесут? Отвори, голова, проснись!
отворить? Пропадай..."
вставая с постели.
видом взглянул на дворника. Тот молча протянул ему серую, сложенную вдвое
бумажку, запечатанную бутылочным сургучом.
него, осмотрелся кругом и повернулся уходить.
глаз. Дворник тоже на минуту обернул голову. - Со вчерашнего дня в жару, -
прибавила она.
спускает с дивана ноги. - Болен, так и не ходи: не сгорит. Что у те в
руках-то?
лоскутья вырванного кармана. Так и спал с ними. Потом уже, размышляя об
этом, вспоминал он, что, и полупросыпаясь в жару, крепко-накрепко стискивал
все это в руке и так опять засыпал.
Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он все
под шинель и пристально впился в нее глазами. Хоть и очень мало мог он в ту
минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком не так
обращаться будут, когда придут его брать. "Но... полиция?"
носок и бахрому: "Пятна есть, но не совсем приметно; все загрязнилось,
затерлось и уже выцвело. Кто не знает заранее - ничего не разглядит.
Настасья, стало быть, ничего издали не могла приметить, слава богу!" Тогда
с трепетом распечатал он повестку и стал читать; долго читал он и
наконец-то понял. Это была обыкновенная повестка из квартала явиться на
сегодняшний день, в половине десятого, в контору квартального надзирателя.
И почему как раз сегодня? - думал он в мучительном недоумении. - Господи,
поскорей бы уж!" Он было бросился на колени молиться, но даже сам
рассмеялся, - не над молитвой, а над собой. Он поспешно стал одеваться.
"Пропаду так пропаду, все равно! Носок надеть! - вздумалось вдруг ему, -
еще больше затрется в пыли, и следы пропадут". Но только что он надел,
тотчас же и сдернул его с отвращением и ужасом. Сдернул, но, сообразив, что
другого нет, взял и надел опять - и опять рассмеялся. "Все это условно, все
относительно, все это одни только формы, - подумал он мельком, одним только
краешком мысли, а сам дрожа всем телом, - ведь вот надел же! Ведь кончил же
тем, что надел!" Смех, впрочем, тотчас же сменился отчаянием. "Нет, не по
силам..." подумалось ему. Ноги его дрожали. "От страху", - пробормотал он
про себя. Голова кружилась и болела от жару. "Это хитрость! Это они хотят
заманить меня хитростью и вдруг сбить на всем, - продолжал он про себя,
выходя на лестницу. - Скверно то, что я почти в бреду... я могу соврать
какую-нибудь глупость..."
"а тут, пожалуй, нарочно без него обыск", - вспомнил и остановился. Но
такое отчаяние и такой, если можно сказать, цинизм гибели вдруг овладели
им, что он махнул рукой и пошел дальше.
дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных,
опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики.
Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть и голова его
совсем закружилась, - обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего вдруг
на улицу в яркий солнечный день.
заглянул в нее, на тот дом... и тотчас же отвел глаза.
конторе.
новую квартиру, в новый дом, в четвертый этаж. На прежней квартире он был
когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо
лестницу, по которой сходил мужик с книжкой в руках: "дворник, значит;
значит, тут и есть контора", и он стал подниматься наверх наугад.
Спрашивать ни у кого ни об чем не хотел.
четвертый этаж.
во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый
день. Оттого была страшная духота. Вверх и вниз всходили и сходили дворники
с книжками под мышкой, хожалые и разный люд обоего пола - посетители. Дверь
в самую контору была тоже настежь отворена. Он вошел и остановился в
прихожей. Тут вс° стояли и ждали какие-то мужики. Здесь тоже духота была
чрезвычайная и, кроме того, до тошноты било в нос свежею, еще
невыстоявшеюся краской на тухлой олифе вновь покрашенных комнат. Переждав
немного, он рассудил подвинуться еще вперед, в следующую комнату Вс°
крошечные и низенькие были комнаты. Страшное нетерпение тянуло его все
дальше и дальше. Никто не замечал его. Во второй комнате сидели и писали
какие-то писцы, одетые разве немного его получше, на вид все странный
какой-то народ. Он обратился к одному из них.
особенно взъерошенный человек с неподвижною идеей во взгляде.
Раскольников.
пальцем, показывая на самую последнюю комнату.