Чтение 22–й страницы книги ~Село Степанчиково и его обитатели~

- Ради бога, не рекомендуйте меня более! я вас серьезно прошу, - шеп-
нул я дяде с решительным видом.

- Иван Иваныч! - начал вдруг Фома, обращаясь к Мизинчикову и прис-
тально смотря на него, - вот мы теперь говорили: какого вы мнения?

- Я? вы меня спрашиваете? - с удивлением отозвался Мизинчиков, с та-
ким видом, как будто его только что разбудили.

- Да, вы-с. Спрашиваю вас потому, что дорожу мнением истинно умных
людей, а не каких-нибудь проблематических умников, которые умны потому
только, что их беспрестанно рекомендуют за умников, за ученых, а иной
раз и нарочно выписывают, чтоб показать их в балагане или вроде того.

Камень был пущен прямо в мой огород. И, однако ж, не было сомнения,
что Фома Фомич, не обращавший на меня никакого внимания, завел весь этот
разговор о литературе единственно для меня, чтоб ослепить, уничтожить,
раздавить с первого шага петербургского ученого, умника. Я, по крайней
мере, не сомневался в этом.

- Если вы хотите знать мое мнение, то я... я с вашим мнением согла-
сен, - отвечал Мизинчиков вяло и нехотя.

- Вы все со мной согласны! даже тошно становится, - заметил Фома. -
Скажу вам откровенно, Павел Семеныч, - продолжал он после некоторого
молчания, снова обращаясь к Обноскину, - если я и уважаю за что бесс-
мертного Карамзина, то это не за историю, не за "Марфу Посадницу", не за
"Старую и новую Россию", а именно за то, что он написал "Фрола Силина":
это высокий эпос! это произведение чисто народное и не умрет во веки ве-
ков! Высочайший эпос!

- Именно, именно, именно! высокая эпоха! Фрол Силин, благодетельный
человек! Помню, читал; еще выкупил двух девок, а потом смотрел на небо и
плакал. Возвышенная черта, - поддакнул дядя, сияя от удовольствия.

Бедный дядя! Он никак не мог удержаться, чтоб не ввязаться в ученый
разговор. Фома злобно улыбнулся, но промолчал.

- Впрочем, и теперь пишут занимательно, - осторожно вмешалась Анфиса
Петровна. - Вот, например, "Брюссельские тайны".

- Не скажу-с, - заметил Фома, как бы с сожалением. - Читал я недавно
одну из поэм... Ну, что! "Незабудочки"! А если хотите, из новейших мне
более всех нравится "Переписчик" - легкое перо!

- "Переписчик"! - вскрикнула Анфиса Петровна, - это тот, который пи-
шет в журнал письма? Ах, как это восхитительно! какая игра слов!

- Именно, игра слов. Он, так сказать, играет пером. Необыкновенная
легкость пера!

- Да; но он педант, - небрежно заметил Обноскин.

- Педант, педант - не спорю; но милый педант, но грациозный педант!
Конечно, ни одна из идей его не выдержит основательной критики; но увле-
каешься легкостью! Пустослов - согласен; но милый пустослов! Помните,
например, он объявляет в литературной статье, что у него есть свои по-
местья?

- Поместья? - подхватил дядя, - это хорошо! Которой губернии?

Фома остановился, пристально посмотрел на дядю и продолжал тем же то-
ном:

- Ну, скажите ради здравого смысла: для чего мне, читателю, знать,
что у него есть поместья? Есть - так поздравляю вас с этим! Но как мило,
как это шутливо описано! Он блещет остроумием, он брызжет остроумием, он
кипит! Это какой-то Нарзан остроумия! Да, вот как надо писать! Мне ка-
жется, я бы именно так писал, если б согласился писать в журналах...

- Может, и лучше еще-с, - почтительно заметил Ежевикин.

- Даже что-то мелодическое в слоге! - поддакнул дядя.

Фома Фомич, наконец, не вытерпел.

- Полковник, - сказал он, - нельзя ли вас попросить - конечно, со
всевозможною деликатностью - не мешать нам и позволить нам в покое до-
кончить наш разговор. Вы не можете судить в нашем разговоре, не можете!
Не расстроивайте же нашей приятной литературной беседы. Занимайтесь хо-
зяйством, пейте чай, но... оставьте литературу в покое. Она от этого не
проиграет, уверяю вас!

Это уже превышало верх всякой дерзости! Я не знал, что подумать.

- Да ведь ты же сам, Фома, говорил, что мелодическое, - с тоскою про-
изнес сконфуженный дядя.

- Так-с. Но я говорил с знанием дела, я говорил кстати; а вы?

- Да-с, мы-то с умом говорили-с, - подхватил Ежевикин, увиваясь около
Фомы Фомича. - Ума-то у нас так немножко-с, занимать приходится, раз-
ве-разве что на два министерства хватит, а нет, так мы и с третьим упра-
вимся, - вот как у нас!

- Ну, значит, опять соврал! - заключил дядя и улыбнулся своей добро-
душной улыбкою.

- По крайней мере, сознаетесь, - заметил Фома.

- Ничего, ничего, Фома, я не сержусь. Я знаю, что ты, как друг, меня
останавливаешь, как родной брат. Это я сам позволил тебе, даже просил об
этом! Это дельно, дельно! Это для моей же пользы! Благодарю и воспользу-
юсь!

Терпение мое истощалось. Все, что я до сих пор по слухам знал о Фоме
Фомиче, казалось мне несколько преувеличенным. Теперь же, когда я увидел
все сам, на деле, изумлению моему не было пределов. Я не верил себе; я
понять не мог такой дерзости, такого нахального самовластия, с одной
стороны, и такого добровольного рабства, такого легковерного добродушия
- с другой. Впрочем, даже и дядя был смущен такою дерзостью. Это было
видно... Я горел желанием как-нибудь связаться с Фомой, сразиться с ним,
как-нибудь нагрубить ему поазартнее, - а там что бы ни было! Эта мысль
одушевила меня. Я искал случая и в ожидании совершенно обломал поля моей
шляпы. Но случай не представлялся: Фома решительно не хотел замечать ме-
ня.

- Правду, правду ты говоришь, Фома, - продолжал дядя, всеми силами
стараясь понравиться и хоть чем-нибудь замять неприятность предыдущего
разговора. - Это ты правду режешь, Фома, благодарю. Надо знать дело, а
потом уж и рассуждать о нем. Каюсь! Я уже не раз бывал в таком положе-
нии. Представь себе, Сергей, я один раз даже экзаменовал... Вы смеетесь!
Ну вот, подите! Ей-богу, экзаменовал, да и только. Пригласили меня в од-
но заведение на экзамен, да и посадили вместе с экзаменаторами, так, для
почету, лишнее место было. Так я, признаюсь тебе, даже струсил, страх
какой-то напал: решительно ни одной науки не знаю! Что делать! Вот-вот,
думаю, самого к доске потянут! Ну, а потом - ничего, обошлось; даже сам
вопросы задавал, спросил: кто был Ной? Вообще превосходно отвечали; по-
том завтракали и за процветание пили шампанское. Отличное заведение!

Фома Фомичи и Обноскин покатились со смеху.

- Да я и сам потом смеялся, - крикнул дядя, смеясь добродушнейшим об-
разом и радуясь, что все развеселились. - Нет, Фома, уж куда ни шло!
распотешу я вас всех, расскажу, как я один раз срезался... Вообрази,
Сергей, стояли мы в Красногорске...

- Позвольте вас спросить, полковник: долго вы будете рассказывать ва-
шу историю? - перебил Фома.

- Ах, Фома! да ведь это чудеснейшая история; просто лопнуть со смеху
можно. Ты только послушай: это хорошо, ей-богу хорошо. Я расскажу, как я
срезался.

- Я всегда с удовольствием слушаю ваши истории, когда они в этом ро-
де, - проговорил Обноскин, зевая.

- Нечего делать, приходится слушать, - решил Фома.

- Да ведь, ей-богу же, будет хорошо, Фома. Я хочу рассказать, как я