физически вы безукоризненны. Немного поговорив с вами, я вижу, что крайняя
нервность, вызванная особыми обстоятельствами, проявляется тем более резко,
что она находится в замкнутом кругу сильной воли, сдерживающей ее
проявление. Об этом я хочу поговорить с вами подробнее; пока перейдем к
лечению, поскольку вы в нем нуждаетесь.
при мимолетности взгляда можно было счесть его смысл ошибкою беглого
впечатления. Но тон, тон - этот безошибочный привкус речи - настроил Руну
еще внимательнее, чем была она до сей минуты, - если вообще может быть
различно внимателен человек, ждущий спасения. Грантом продолжал: - Брак. Вот
первое, что - хотите вы или не хотите - уничтожит вторую сферу, дверь
которой в мгновения, не подлежащие учету науки, раскрывается перед вами
внезапно, являя таинственное сверкание двойственных образов психофизического
мира, которыми полно недоступное. Заметьте - оно открыто не всем.
черты Руны; сведя брови, надменно улыбалась она, стараясь связать некоторые
странные фразы Грантома с особенностью своего положения. Казалось, он
заметил ее усилие: едва чувствуемый оттенок расположения, большего, чем
вправе ожидать только клиент, разом исчез, едва он, откинувшись по глубине
кресла в тень лампы, вернулся к практическому совету.
встретили такое простое, но с известной стороны, полное счастье, - такой
человек, - говорю я, - брак и дети - словом, семья - выведут вас теплой и
верной рукой к мирному свету дня. Допустим, однако, что осуществлению этого
мешают причины неустранимые. Тогда бегите в деревню, ешьте простую пищу,
купайтесь, вставайте рано, пейте воду и молоко, забудьте о книгах, ходите
босиком, чернейте от солнца, работайте до изнурения на полях, спите на
соломе, интересуйтесь животными и растениями, смейтесь и играйте во все
игры, где не обойтись без легкого синяка или падения в сырую траву, вечером,
когда душистое сено разносит свой аромат, смешанный с дымом труб, - и вы
станете такой же, как все.
живописных картин; как бы уже став полудикой, сильной и загорелой, отважно
взмахнула она рукой. - Я вытрясу там все яблони; а лазить через забор?
Девочкой я лазила по деревьям. Грантом! Добрый Грантом! Спасите меня!
что следовало ожидать еще слов, быть может, условий. Затем Грантом повернул
лампу, выказавшись в ярком свете ее весь, с улыбающимся неподвижно лицом.
Улыбка собрала к его мило прищуренным глазам бодрого и умного старика сетку
морщин, эти глаза теперь блестели остро, как искры очков. - Но слушайте, -
внезапно оживляясь, сказал он, - не многим я говорю то, что вы услышите;
лишь тем, кто отвечает мне складом души. Вам будет понятно сказанное. Не
поразитесь и не смутитесь вопросом; уверены ли вы, что это - галлюцинация?
вполне уверена; странно было бы думать иначе; не так ли?
знаем мы о себе? Однако мы, действительно, знаем нечто, стоящее за пределом
чистого опыта. Не думаете ли вы, что нервность наша, общая сумма нервности,
звучащей ныне таким знаменательным и высоким тембром, есть явление
свойственное и прежним векам? Отметим лишь эту громадную разницу, не задевая
причин. Человек пятнадцатого столетия знал силу душевного напряжения, но не
разветвлений его; во всяком случае, столь бесчисленных, столь подобных
дробимости нитей асбеста; там, где человек пятнадцатого столетия просто
кричал "хочу", нынешнее это "хочу" облечено в тончайшие ткани изменчиво
противоречивых душевных веяний и напевов, где самая основа его есть уже не
желание, а - мировоззрение. Теперь возьмем ближе. Мы вздрагиваем от
фальшивой ноты, морщимся от неточного или неверного жеста; заразиться или
заразить других своим настроением так обычно, что распространено во всех
классах и условиях жизни; слова "я знал, что вы это скажете", "это самое я
подумал", понимание с полуслова, или даже при одном взгляде; оборачивание на
взгляд в спину; ощущение, что перед нами кто-то был там, куда мы едва вошли;
смена и глубина настроений - есть лишь жалкие и обыденнейшие примеры
могущества нервного восприятия нашего, принимающего размеры стихийные. Не
думаете ли теперь вы, что, быть может, скоро наступит время, когда в этом
сплетении, в этом сливающемся скоплении нервной силы исчезнут все условные
преграды и средства общения? Что слово станет ненужным, ибо мысль будет
познавать мысль молчанием, что чувства определятся в сложнейших формах; что
в едином духовном, том, океане - появятся души-корабли, двигаясь и правя
наверняка? В какой же сфере действуют эти силы?
касательно этого пункта, как ни интересны они, чтобы подойти к главному, в
связи с вами. Есть сфера - или должна быть - подобно тому, как должна была
быть Америка, когда стало это ясно Колумбу, - в которой все отчетливые
представления наши несомненно реальны. Этим я хочу сказать, что они получают
существование в момент отчетливого усилия нашего. Поэтому я рассматриваю
галлюцинацию, как феномен строгой реальности, способной деформироваться и
сгущаться вновь. Хотя мне ваш покой дорог, я со стеснением сочувствовал вам;
я вздрагивал от радости вашей усыпить душу деревней. Если только у вас есть
сила, - терпение; есть сознание великой избранности вашей натуры, которой
открыты уже сокровища редкие и неисчислимые, - введите в свою жизнь тот мир,
блестки которого уже даны вам щедрой, тайной рукой. Помните, что страх
уничтожает реальность, рассекающую этот мир, подобно мечу в не окрепших еще
руках.
медленно, но свободно, с сдержанной простой силой точного убеждения; но не
поднимала она глаз, ожидая еще чего-то, что, казалось - взгляни она, - не
будет никогда сказано. Благодаря способности, присущей весьма многим, и
инстинкту, она завязала рот всем впечатлениям, лишь умом отмечая периоды
речи Грантома, но мысленно не отвечая на них. Грантом продолжал: -
Реальности, о которых говорю я, - реальности подлинные, вездесущи, как свет
и вода. Так, например, я, Грантом, ученый и врач, есть не совсем то, что
думают обо мне; я - Хозиреней, человек, забывший о себе в некоторый момент,
уже не подвластный памяти; ни лицо, ни вкусы мои, ни темперамент, ни
привычки не имеют решительно ничего общего с Грантомом данного типа. Но об
этом мы поговорим в другой раз.
выразилось ее настроение. Она взглянула - с впечатлительностью охотника,
палец которого готов потянуть спуск, и увидела Грантома иначе: глаза, с
полосой белка над острым зрачком. Лицо, потеряв фокус, - тот невидимый
центр, к которому в гармонии тяготят все черты лица, напоминало грубый и
жуткий рисунок, полный фальшивых линий. Перед ней сидел сумасшедший.
соединить ли мне это - пока'!
очки. Малейшего следа искажения не оставалось теперь на его лице, смотревшем
из-под очков с вежливой сухостью человека, ошибшегося в собеседнике. Он
наклонил голову и поднялся. Руна подала руку.
нужны вам. Будьте здоровы.
говорил то, именно то, и она не разгадала его особой минуты.
выращивая совершеннейшие сорта с простотой рая. Она разбиралась в их влажной
красоте с вниманием и любовью матери, причесывающей спутанные кудри своего
мальчика. Только теперь, когда все исключительное, как бы имея первый толчок
в Друде, спокойно осиливало ее подобно магниту, располагающему железные
опилки узором, - прониклась и изумилась она естественным волшебством цветка,
созданного покорить мир. Перед ней на круглом столе лежал благоухающий
ворох, с темными зелеными листьями и покалывающей скользкой гладью твердых
стеблей. Всепроникающий аромат, казалось, и был тем розовым светом, таящимся
среди лепестков, какого лишены розы искусственные. Самые цветы покоились
среди смелой листвы своей в чудесном разнообразии красоты столь
прелестно-бесстыдной, какая есть в спящей, разметавшейся девушке. Бледный
свет атласисто завернувшихся лепестков нежно оттенял патрицианскую роскошь
алого как ночь венчика, твердые лепестки которого, казалось, связанные
обетом, - рдели не раскрываясь. Среди их пурпура и зари снегом, выпавшим в
мае, пестрели белые розы, которыми, невольно окрашивая их, слово "роза"
сообщает уютную жизненность, дышащую белым очарованием. И желтые - назвать
ли их так, повторяя давний грех неверного слова, - нет, не золотые, не
желтые, но то, что в яркой особенности этих слов останется недосказанным, -
были среди прочих цариц подобны редкому бархату, в складки которого лег
густой луч.
дорогого стекла, стали они по предназначенным им местам встречать взгляды.
поняла она, что это - письмо. Рассеянно погружаясь в цветы и аромат их,
равный самой любви, слышала она слова, возникающие в рисунке усилий; в душе
движения пальцев и роз, в самом прикосновении. Вот расцепились стебли,
соединить которые хотелось ей ради эффекта, мешал же тому завернувшийся
внутрь бутон, и без звука началась речь: - "Я хочу встретиться с вами,
проверить и пересмотреть себя". - Слова эти были обращены к твердой и
надежной руке, не похожей на женственную руку Лидса, приславшего тот
цветник, каким увлеченно занималась она теперь, - к воображенной руке
обращалась она, несуществующей, но необходимой, и в такой руке мысленно
видела свои розы. - "Возьмите их, - сказал тот, чьего лица не видела Руна, -
не бойтесь ничего рядом со мной". - На руку ее упал лепесток. - "Я жду, что
вы мне напишете", - подсказал он; тут же, уколов палец, от чего движение
руки случайно соединило две розы, белую и бордо, она увидела их
Каменистый Артем
Андреев Николай
Корнев Павел
Шилова Юлия
Лондон Джек
Акунин Борис