Испании или, скажем, Португалии, на каждом мысу, глядишь, торчит монастырь,
и рангоута на нем понатыкано видимо-невидимо: всякие там колокольни да
флюгерки - даже на трехмачтовой шхуне столько его не наберется. Что там ни
говори, а за образцом для стоящей церкви надо плыть в старую Англию. Вот
собор святого Павла, хоть я его никогда не видел, потому как от Рэдклиффской
дороги <Улица в портовом районе Лондона.> до него больно далеко, а все равно
каждый знает, что красивей его в мире нету. А я вам одно скажу: эта наша
церковь похожа на него, как морж на кита, ну, а между ними только и разницы,
что один побольше, а другой поменьше. Вот мусью Леква ездил по всяким чужим
странам, и хоть где им до Англии, но он небось и во Франции всяких церквей
насмотрелся, так что должен в них понимать. Ну-ка, скажите, мусью, напрямик,
хороша наша церквушка или нет?
и надо. Но одна только католическая страна умеет строить.., как это вы
говорите... la grande cathedrale, большой собор. Этот святой Павел в городе
Лондоне очень прекрасен, очень belle, очень, как вы говорите, большой. Но,
мосье Бен, pardonnez moi <Извините меня (франц.).>, он не стоит Нотр-Дам!
<Собор Парижской богоматери.> - Каких таких еще дам, мусью! - вскричал
Бенджамен. - Да кто же это собор с бабами сравнивает! Эдак вы еще скажете,
что наш фрегат "Королевский Билли" хуже вашего "Билли Депари" <Искаженное
французское "Виль де Пари" - "Город Париж".>, а он таких хоть два побьет в
любую погоду! - И Бенджамен принялся размахивать кулачищами - каждый из них
был величиной чуть ли не с голову француза.
того, ты забываешься... А, вот и мистер Грант! Значит, служба сейчас
начнется. Войдемте же!
может только пожалеть невежду; теперь же он наклонил голову в знак согласия
и последовал за мистером Джонсом.
дворца, который шел бы в сравнение с собором святого Павла. Да кто же это
стерпит, чтобы французишка так поносил английскую церковь! Я своими глазами
видел, сквайр Дулитл, как мы потопили два ихних фрегата, да еще с новыми
пушками! А ведь будь такие пушки у англичан, они бы побили хоть самого
черта!
Глава 11
представлял собой удивительно убогий храм. Вдоль него тянулись ряды грубо
сколоченных, неуклюжих скамей для прихожан, а священника вместо кафедры
ожидал неказистый помост, приткнутый у середины стены. Перед этим
возвышением было установлено что-то вроде аналоя, сбоку от которого виднелся
покрытый белоснежной скатертью столик красного дерева, принесенный из дома
судьи. Он заменял алтарь. В щели, которыми зияли косяки, притолоки и мебель,
наспех сооруженные из плохо высушенного дерева, были воткнуты сосновые
ветки, а бурые, скверно оштукатуренные стены были в изобилии украшены
гирляндами и фестонами. Зал смутно освещался дюжиной скверных свечей,
ставней на окнах не было, и, если бы не яркий огонь, трещавший в двух
очагах, расположенных в его дальних концах, более унылое место для
празднования сочельника трудно было бы придумать. Но веселые отблески огня
плясали на потолке, скользили по лицам прихожан, и от этого становилось
как-то уютнее.
прямо перед кафедрой; в этом проходе стояли скамьи, предназначенные для
самых влиятельных жителей поселка и его окрестностей. Надо сказать, что
обычай этот был введен скорее беднейшей частью жителей, а привилегированная
верхушка вовсе не настаивала на таком праве.
его друзья, и, кроме доктора Тодда, никто больше не посмел сесть в этой
святая святых длинного зала, потому что никому не хотелось, чтобы его
обвинили в чванстве.
стояло возле стола неподалеку от кафедры, а Бенджамен, подбросив дров в
огонь, устроился поблизости от мистера Джонса, чтобы быть под рукой, если
понадобится.
скамьи, ибо костюмы их были столь же разнообразны, как и лица. Женщины были
одеты просто и бедно, как обычно одеваются в лесной глуши, но почти каждая
постаралась как-то принарядиться ради такого торжественного случая, вытащив
из сундука украшение или какой-нибудь предмет туалета, хранившийся там с
незапамятных времен. Одна облачилась в выцветшее шелковое платье, которое
носила еще ее бабушка, а из-под него выглядывали грубые черные шерстяные
чулки; другая поверх скверно сшитого платья из дешевой коричневой ткани
накинула шаль, пестротою напоминавшую радугу. Короче говоря, и мужчины и
женщины постарались чем-нибудь приукрасить свою грубую будничную одежду,
сшитую из домотканой материи. Какой-то мужчина облачился в мундир
артиллериста (некогда он служил волонтером в восточных штатах) только
потому, что другой парадной одежды у него не было. Несколько молодых людей
щеголяли синими панталонами с красным суконным кантом (часть формы
темплтонской легкой пехоты), желая похвастать "купленной одеждой". А кто-то
даже вырядился в "стрелковую рубаху" такой безупречной белизны, что при
одном взгляде на нее становилось холодно; однако скрытая под ней теплая
куртка из домотканого сукна вполне согревала ее владельца.
принадлежал к сливкам местного общества. Лица у них были обветренные от
постоянного пребывания на воздухе, держались все степенно, но к обычному
хитроватому выражению в этот вечер примешивалось сильное любопытство. Однако
кое-где можно было заметить лицо и наряд, совершенно не похожие на описанные
выше. Краснолицый рябой толстяк в гетрах и хорошо сшитом сюртуке был,
несомненно, английским эмигрантом, которого судьба занесла в этот глухой
уголок, так же как и бледного костлявого шотландца с резкими, суровыми
чертами лица. Невысокий черноглазый мужчина, смуглостью лица напоминавший
испанца, который то и дело вскакивал, чтобы дать дорогу местным красавицам,
входившим в зал, был сыном зеленого Эрина <Эрин - поэтическое название
Ирландии.>; несколько лет он торговал по округе вразнос, но недавно открыл в
Темплтоне постоянную лавку.
Северной Европы, но они ни платьем, ни наружностью уже не отличались от
коренных американцев - никто, кроме англичанина, А этот последний не только
сохранял свой национальный костюм и привычки, но некоторое время даже
пытался пахать свое усеянное пнями поле точно так же, как он когда-то
проделывал это на равнинах Норфолка. Но в конце концов дорого купленный опыт
убедил его, что местные жители лучше случайного пришельца знают, как вести
здесь хозяйство, и что ему следует поскорее побороть свое предубеждение,
забыть упрямство, высокомерие и учиться у них.
мистера Гранта и на нее. Поэтому, охваченная смущением, она вначале лишь
украдкой оглядывала зал и тех, кто в нем находился; но когда шарканье ног
прекратилось, кашель замер и прихожане приготовились слушать службу с
надлежащим благоговением, она осмелела и посмотрела вокруг. Постепенно шум
совсем затих, и в наступившей глубокой тишине никто уже не решался громко
откашляться. Слышно было только потрескивание дров в пышащих жаром очагах, и
все лица и глаза обратились к священнику.
отряхнуть снег, прилипший к обуви. Затем все стихло, не было слышно ничьих
шагов, но тем не менее в зал вскоре вошел индеец Джон в сопровождении
Кожаного Чулка и молодого охотника. Их ноги, обутые в мягкие мокасины,
ступали совсем бесшумно, и даже теперь, когда они вошли, звук их шагов можно
было различить только благодаря полному безмолвию, царившему в зале.
судьей, неторопливо уселся, сохраняя все то же спокойное достоинство. Он
плотно укутался в одеяло, закрыв нижнюю часть лица, и в этой позе сидел
неподвижно до конца проповеди, которую, впрочем, слушал очень внимательно.
Натти прошел мимо скамьи, на которой так бесцеремонно расположился его
краснокожий товарищ, и примостился на толстом чурбаке, лежавшем возле самого
очага. Зажав ружье меж колен, он погрузился в размышления, очевидно не
слишком приятные. Молодой охотник нашел место на одной из задних скамей, и
снова наступила глубокая тишина.
такой торжественный, что все присутствующие встали бы и без того примера,
который поспешил подать им мистер Джонс. После короткого молчания мистер
Грант продолжал молитву, и некоторое время слышался лишь его звучный и
выразительный голос, но, к несчастью, Ричард в эту минуту заметил какое-то
упущение в убранстве зала и, вскочив с места, на цыпочках выбежал за дверь.
на скамьи, и до самого конца службы большинство продолжало сидеть, несмотря
на все усилия священника. Кое-кто по временам вставал, но остальные не
считали нужным даже склонять голову, и, хотя все слушали священника
внимательно, это было скорее внимание зрителей, присутствующих на спектакле,
нежели благочестие верующих. Мистер Грант продолжал службу, но причетник
покинул его, и некому было повторить за ним слова молитвы, а прихожане и не