Чтение 22–й страницы книги ~Лицо под шерстью~

Низкое солнце освещало силует собора Святого Павла позади Дойля, когда о"
устало тащился по Темз-стрит назад к Биллингсгет. Пинта пива, которую он
выпил десять минут назад, почти избавила его от неприятного привкуса во рту
и от некоторой доли смущения.

Толпа народа на улице уже была не столь многочисленной, как утром. Дети
играли в мяч, случайная карета прогромыхала мимо, пешеходы обходили фургон,
откуда рабочий выгружал бочки. Дойль изучал прохожих.

Через несколько минут он увидел насвистывающего человека, который шел ему
навстречу. Прежде чем тот успел пройти мимо, Дойль обратился к нему усталым
голосом, ибо это был уже четвертый человек, которого он останавливал.

- Извините, сэр, не могли бы вы мне сказать, где сегодня вечером Хорребин
дает Представление Панча? Человек осмотрел Дойля с ног до головы.

- Что за беда? Да я, приятель, никогда не видел этого представления
ночью, но любой нищий сможет проводить тебя к Хорребину. Здесь ты не
встретишь много нищих в воскресенье вечером, но, мне кажется, я видел одного
или двоих ниже по Биллингсгет.

- Спасибо.

"Хищная стая Хорребина, - припомнил он по дороге, прибавляя шагу. - Но с
другой стороны - "Фунт в день, если вы готовы пойти на определенные жертвы".
Что это за жертвы, хотел бы я знать?" Он вспомнил о своем разговоре с
издателем "Морнинг пост" и тут же заставил себя не думать об этом.

Нищий старик сидел у стены на углу Сент-Мэри-хилл. Дойль остановился,
увидев на его груди табличку с надписью. "Некогда я был усердным портным, -
прочитал он, - теперь я неспособен к этому ремеслу, так как слеп, и вынужден
продавать мятные леденцы, чтобы прокормить жену и больного ребенка.
Христиане, будьте милосердны".

Старик держал поднос с грязными леденцами. Дойль замешкался перед ним, и
нищий выдвинул поднос вперед. Если бы Дойль не остановился, то непременно
толкнул бы нечаянно поднос и рассыпал леденцы.

Казалось, старика несколько разочаровало то, что Дойль все-таки не
рассыпал леденцы. Посмотрев по сторонам, Дойль догадался, почему старик
расстроился. Мимо прогуливались прилично одетые люди. Несомненно, они бы
прониклись жалостью к старику, увидев, как рассыпались леденцы.

- Не купит ли господин несколько прекрасных мятных леденцов у бедного
слепого? - прохныкал он, жалобно подняв глаза к небу.

- Нет, благодарю вас, - сказал Дойль, - мне нужно найти Хорребина.
Хорребина, - повторил он, когда нищий поднял голову с искренним недоумением.
- Я думаю, он что-то вроде старшины нищих.

- Я продаю мятные леденцы, сэр, - заметил нищий. - Я не могу отвлекаться
от торговли и припоминать что-либо без соответствующего вознаграждения. С
вас пенни.

Дойль нехотя опустил один пенс в руку старика. Уже наступала ночь, и он
отчаянно нуждался в ночлеге.

- Хорребин? - спросил нищий уже спокойнее. - Да, я его знаю. И так как
сейчас воскресный вечер, то он должен быть в Парламенте.

- В Парламенте? Что вы имеете в виду?

- Я мог бы проводить вас туда и показать, сэр, но это значило бы потерять
по крайней мере шиллинг из возможного заработка от продажи леденцов. -
Шиллинг? - с отчаянием спросил Дойль. - У меня есть только десять пенсов!

Рука нищего взметнулась с протянутой ладонью вверх.

- Вы останетесь мне должны два пенса, сэр. Дойль сомневался.

- Сможет ли Хорребин дать мне кров и пищу?

- О, конечно, из Хорребин-холла никого и никогда не прогоняли.

Он продолжал протягивать Дойлю дрожащую ладонь. Дойль, вздохнув, порылся
в кармане и осторожно положил шестипенсовую монетку и четыре пенни старику
на ладонь.

- Ну, показывай дорогу.

Старик смел в карман монеты и леденцы, засунул поднос под пальто, поднял
палку с мостовой и встал.

- Ну, пошли, - сказал он и проворно зашагал на запад, туда, откуда Дойль
только что пришел.

Дойль должен был прибавить шагу, чтобы поспеть за ним. Пошатываясь от
голода, после того как он даром потратил на посещение конторы "Морнинг пост"
весь свой суп и картофельное пюре, Дойль, щурясь от лучей заходящего солнца
и стараясь не отстать от нищего, совершенно не обращал внимания на человека,
следующего рядом с ним, до тех пор, пока хорошо знакомые руки не схватили
его за штанину. Он потерял равновесие и упал на мостовую, больно ударившись
руками и коленями.

Он гневно обернулся и увидел заросшее лицо Бенжамина Ролика. Тележка
безногого остановилась, сильно ударившись о щиколотку Дойля.

- Проклятие, - воскликнул Дойль, с трудом переводя дыхание, - отпустите!
Я не просил милостыню, и мне надо идти за...

- Тебе не по пути с Хорребином, парень, - сказал Ролик, и серьезная
настойчивость прозвучала в его шепоте. - Ты недостаточно плох для того,
чтобы преуспеть в этой команде. Пошли.

Старый нищий обернулся и поспешил назад, так пристально посмотрев на
Ролика, что Дойль с опозданием сообразил, что слепота его была притворной.

- Для чего ты вмешиваешься, Бенжамин? - прошипел старик. - Капитану Джеку
понадобились рекруты?

- Оставь его, Клоп, - сказал Ролик. - Ему с вами не по пути. И нечего
ерепениться, вот твоя плата за находку, в знак учтивости, от Копенгагенского
Джека. Он извлек две шестипенсовые монеты из кармана жилета и кинул слепому.
Клоп одной рукой поймал на лету обе монеты.

- Ну ладно, - сказал он, пряча монетки вместе с леденцами. - Так
вмешиваться ты можешь всегда.

Он гаденько захихикал и повернул обратно к Биллингсгет. Резво пробежав
сотню футов, он вдруг спохватился и вспомнил свою роль слепого.

Дойль поднялся, с опаской наступая на ушибленную ногу.

- Прежде чем он уйдет, - сказал Дойль, - ответьте мне, действительно ли
ваш Копенгагенский Джек может дать мне пищу и кров?

- Да, и притом эта пища куда лучше того, что ты мог бы получить у
Хорребина. Э, да ты, похоже, совсем беспомощный? Ну ничего, ничего... Пошли
со мной.

***

Столовая в доме нищих на Пай-стрит была длинной и узкой, восемь окон
вдоль длинной стены смотрели на улицу квадратиками непрозрачных стекол в
свинцовых рамах. Тусклые отблески уличных фонарей растворялись в мутных
окнах, но комната освещалась яркими лампами, свисавшими с потолка на цепях,
и свечами - на каждом из восьми длинных столов стояло по два подсвечника.
Узкая часть зала была приподнята на четыре фута над уровнем пола, и туда
вели четыре ступеньки. Перила, тянувшиеся к стене с двух сторон от ступеней,
придавали комнате сходство с палубой корабля.

Нищие у длинных деревянных столов являли пародию на современное платье:
здесь были официальные сюртуки и белые перчатки, заштопанные, но безупречно
чистые, принадлежавшие Гнилым Джентльменам - нищим, которые выклянчивали
подаяние, выдавая себя (впрочем, иногда оно так и было) за высокородных
аристократов с прекрасной родословной, потерпевших финансовый крах из-за
происков родни или пьянства. Синие блузы и брюки, веревочный пояс и черная
непромокаемая фуражка с полустертыми золотыми буквами - это униформа
Мореходов, Потерпевших Кораблекрушение, которые даже здесь приправляли свою
речь морской терминологией, почерпнутой из представлений мюзик-холла и
народных песен. Здесь были также тюрбаны, серьги и сандалии Бедствующих
Индусов; почерневшие лица шахтеров, предположительно покалеченных подземными
взрывами... И конечно же, неказистые лохмотья обыкновенных нищих. Дойль
нашел свободное место с краю на скамье и, присмотревшись к пестрому сборищу,
обнаружил несколько человек, одетых так же, как он, - в костюм продавца
овощей.

Но самой колоритной фигурой здесь был здоровенный рыжий тип с огромными
усищами - он сидел за отдельным столом на той приподнятой площадке, в конце
зала, и меланхолично покачивался на стуле с высокой спинкой. Но вот он встал
и, подойдя к перилам, оглядел всю компанию. Одет он был весьма
экстравагантно, но нельзя сказать, что уж совсем нелепо: зеленый атласный
сюртук, неимоверно много тончайших кружев, свисавших с запястий и шеи, белые
атласные панталоны до колен и белые шелковые чулки. На ногах - белые туфли,
которые, если убрать золотые пряжки, могли сойти за бальные. Болтовня
стихла, как только он встал.

- Это сам Копенгагенский Джек, - гордо прошептал Ролик, который устроился
на своей тележке на полу позади Дойля, - капитан нищих с Пай-стрит.

Дойль рассеянно кивнул, но тут он встрепенулся, почувствовав запах
жареной индейки.

- Добрый вечер, друзья мои, - сказал капитан, подняв высокий бокал.

- Добрый вечер, капитан, - хором ответили присутствующие.

Капитан протянул бокал, и мальчик в красном мундире подбежал к нему и
плеснул в бокал красного вина из графина. Капитан попробовал, затем кивнул.

- Сухое вино "Медок" с ростбифом, - объявил он, когда мальчик убежал, -
ас птицей мы, вероятно, допьем "Сотерн", который привезли на прошлой неделе.

Все зааплодировали, и Дойль громче всех.

- Доклады, обсуждение дисциплинарных вопросов и прием новых членов
состоятся после обеда.

Это объявление также понравилось нищим, и как только капитан сел за стол,
двери кухни распахнулись и оттуда вышли девять человек - каждый держал на
вытянутых руках поднос с жареной индейкой. На каждый стол поставили по
индейке, и сидевшие во главе стола взяли длинные ножи и вилки и
приготовились разделить индейку между всеми присутствующими.

Дойлю посчастливилось оказаться во главе стола, и он постарался с блеском
решить эту задачу, призвав на помощь весь свой опыт рождественских обедов и
празднований в честь первых колонистов Массачусетса. Затем он положил в
каждую тарелку, в том числе и в тарелку Ролика, по куску индейки. В