я пришлю свой размер и сообщу, какого цвета должны быть штаны. Тут же лежало
послание из Калифорнии, от какой-то шайки монахов, которые предупреждали
меня о своем намерении в течение ста лет ежедневно служить обедни в мою
честь и предлагали оценить их благочестивое рвение, воспользовавшись
вложенным в письмо конвертом с обратным адресом и маркой. С вышеупомянутым
посланием соседствовало письмо от сиротского приюта Келп-Чатл, что в Огасте,
Джорджия. Означенное учреждение было на грани разорения и просило помощи. Из
той же стопы я выкопал плохо отпечатанную записку от какого-то парня из
Балтимора; он сообщал, что сочиняет музыку, и спрашивал, не желаю ли я с ним
объединиться, если, конечно, наделен даром поэта-песенника. Тут же
отыскалось послание от общественной организации Граждане против преступности
(почетный председатель -- сенатор Эрл Данбар). Не у них ли мой дядя Мэтт
подрабатывал "советником"? В письме говорилось, что, если я хочу помочь
извести всех вымогателей и гангстеров, достаточно отправить в ГПП чек,
который очень пригодится для обеспечения дальнейшей самоотверженной работы
этой организации. А еще тут было письмо от страхового агента, который
утверждал, что, если я сообщу ему свой возраст, он тотчас подскажет, сколько
денег я смогу сберечь на взносах по страхованию жизни, и предлагал
воспользоваться приложенным конвертом. Было тут с полдюжины разных, хотя по
сути одинаковых, просьб о денежной помощи. И уведомление, что я выиграл
бесплатный абонемент на занятия бальными танцами. И еще -- корзину
флоридских апельсинов. Какой-то законник сообщал мне, что его клиентка, мисс
Линда Лу Макбеггл, намерена подать на меня в суд за уклонение от исполнения
отцовских обязанностей, если я тотчас не начну их исполнять и не возмещу
добром причиненное ей зло. Тут же было надушенное письмо от мисс Кристел
Сен-Сир, предлагавшей массаж на дому. И предупреждение об огромной
опасности, грозящей мне, если я не пожертвую все свои деньги Мировому
вселенскому собору торжествующих святых, ибо легче верблюду пролезть сквозь
игольное ушко, чем толстосуму -- попасть на небеса. Как бы в подтверждение
дурных пророчеств в самом низу стопки я обнаружил открытку из библиотеки,
напоминавшую мне о необходимости срочно вернуть книгу.
скопом, а по отдельности, я наверняка купился бы на них (особенно в том
случае, если бы мой разум не был занят решением других головоломок). Но вот
так, грудой, они лишь раскрыли мне глаза, ибо я впервые в жизни увидел,
насколько все это нелепо. Ну, вы меня понимаете: одна обнаженная женщина --
это прекрасно, а вот сборище нудистов -- сущий дурдом.
минут девятого. Я ничего не соображал и едва не ответил на звонок. На
нетвердых ногах я вошел в гостиную и спохватился, лишь когда мои пальцы уже
коснулись трубки. Я отдернул руку, словно телефон был раскален докрасна,
задрожал и стоял, как вкопанный, пока один из промежутков между звонками не
начал делаться все длиннее и длиннее и не превратился в тишину, которую
больше не нарушали никакие телефонные звонки.
"Теперь, когда у меня есть триста тысяч долларов, я могу позволить себе
параллельный телефон". Мысль показалась мне приятной, и я улыбнулся, а
потом, чтобы улыбка не пропала зря, пошел в ванную и почистил зубы перед
зеркалом.
по-прежнему закрывали все окна, так что в квартире было только-только за
полночь. Собирая себе завтрак, я не мог избавиться от ощущения, что на самом
деле готовлю поздний ужин. А когда без пяти десять я спустился по лестнице и
очутился в залитом ярким солнцем мире, его сияние показалось мне неуместным,
все равно как после дневного киносеанса -- выходишь, а на улице еще светло.
И это неправильно, но деваться некуда: день еще не кончился.
противным. Это был зуд между лопаток. Я не заметил перед домом поджидавшего
меня лимузина, а на тротуарах мне бросилось в глаза отсутствие бросающихся в
глаза праздных личностей, но тем не менее я испытал неприятное и странное
чувство, когда вышел на солнцепек и разом превратился в самую большую живую
мишень на свете. Спускаясь по ступенькам крыльца, я размышлял исключительно
о мощных винтовках на крышах домов напротив, об автоматах, торчащих из окон
машин, о прохожих, которые вдруг резко разворачиваются и выхватывают
пистолеты. Поэтому, когда я добрался до тротуара, а ничего плохого так и не
случилось, наступила разрядка, и силы почти оставили меня. А разрядка -- она
хоть и приятна, но все же это разрядка.
перевел деньги на мой счет. Я обналичил чек и получил сто долларов, потом
вволю поозирался по сторонам, поскольку боялся, что Добрьяк наблюдает за
банком и поджидает меня. Не высмотрев никакого Добрьяка, я заметил, что
довольно много подозрительных личностей избегают встречаться со мной
взглядами, но для Нью-Йорка это обычное явление, так что едва ли кто-то из
них следил за мной и имел ко мне какое-либо отношение.
позвонить, а домашний телефон могли прослушивать в надежде обнаружить меня.
Почем мне было знать? Я похвалил себя за предусмотрительность, настроение
поднялось, и я едва ли не в прекрасном расположении духа набрал номер
коммутатора и попросил соединить меня с полицейским управлением.
В Нью-Йорке разного рода беды и несчастья должны обрушиваться на вас очень
медленно, только при этом условии от звонка в полицию будет какой-то прок.
Сначала телефонистка дала мне насладиться долгим безмолвием, изредка
нарушаемым тихими отдаленными щелчками, а потом вдруг раздался щелчок совсем
близкий и такой громкий, что у меня едва не лопнула барабанная перепонка.
Щелчок этот оказался предвестником длинной череды гудков. Их было всего
четыре, но с большими промежутками (я уже успел вспотеть в этой будке),
затем послышался похожий на хруст щебня мужской голос с бруклинским
выговором. Этот голос интересовало только мое местонахождение. Я попытался
произнести с десяток разных фраз, но довел каждую из них только до середины
и наконец был вынужден сообщить голосу, на каком перекрестке я стою, после
чего голос тотчас исчез, и меня угостили новой щедрой порцией тишины. Я
привалился к стеклу будки и принялся следить за проезжавшими момо такси.
Потом вдруг снова грянул голос:
отдаленные щелчки, а затем -- и далекие голоса: подключился
мужчина-телефонист, и мой приятель из фаммации велел ему соединить меня с
отделом жалоб. Я с опаской прижал трубку к уху и после очередного короткого
молчания услышал еще один новый мужской голос, который произнес:
правонарушении?
защелкал, давая понять, что говорить с ним дальше бессмысленно. Но я
все-таки заговорил.
похитить весь Нью-Йорк и запродать его Чикаго, а вы узнаете об этом только
через неделю.
испаноязычного слева?
от будки. Я видел, как они спешат прочь, всячески притворяясь, будто никуда
не торопятся. Они так ни разу и не оглянулись.
слушать сам и выслушал общим счетом около миллиона испанских слов. Когда
Мендес иссяк, я почувствовал легкое головокружение, но решил предпринять еще
одну попытку. -- Я не говорю по-испански. Есть там у вас человек, который
знает английский?
произнес Мендес.