утопичен в условиях нашего мира. С этим связан самый главный вопрос - вопрос
свободы. В сущности утопия всегда враждебна свободе. Утопии Томаса Мора,
Кампанеллы, Кабэ и др. не оставляют никакого места для свободы.
Парадоксально можно было бы сказать, что свобода, свободная жизнь
оказывается самой неосуществимой утопией. Свобода предполагает, что жизнь не
окончательно регулирована и рационализирована, что в ней есть зло, которое
должно быть побеждено свободным усилием духа. С этими свободными усилиями
социальные утопии не считаются, совершенство и гармония осуществляется не
через свободу. Мы встречаемся тут с парадоксом исторического движения. В
истории действуют иррациональные силы, с которыми мало считаются сторонники
разумной политики. Но как раз иррациональные, стихийные силы могут принять
формы крайней рационализации. Таковы свойства революции. Революция всегда
лишь результат взрыва иррациональных сил. И вместе с тем революция всегда
стоит под знаком рациональных идей, тоталитарной рациональной доктрины. То,
что называется безумием революции, есть рациональное безумие. Миф революции,
которым она движется, есть обыкновенно рациональный миф, он связан с верой в
торжество социального разума, с рациональной утопией. Эта движущая сила
рационального мифа огромна. Как уже было сказано, революция двойственна по
своей природе и двойствен революционный миф.
неосуществимы. Они настолько осуществимы, что их почти невозможно
остановить. И они неосуществимы потому, что в них никогда не реализуется то,
к чему стремилось первое поколение делавших ее революционеров. Так всегда
происходит. Это не значит, что революции происходят в пустоте и есть лишь
кипение страстей. Революция - огромный опыт в жизни народов, и она оставляет
неизгладимые социальные последствия. Но это совсем не то, о чем мечтали.
Революция, удавшаяся революция, есть всегда неудача, как неудачей надо
признать все религиозные революции истории, может быть, более всего
христианство. Поэтому революция должна вызывать двойственное к ней
отношение. Ей нельзя поклоняться, как богине. Социальная утопия всегда
заключает в себе ложь, и вместе с тем человек в своей исторической судьбе не
может обойтись без социальных утопий, они являются движущей силой.
Революционный миф всегда заключает в себе бессознательный обман, и вместе с
тем без революционного мифа нельзя делать революций. Поэтому история
заключает в себе непреодолимый трагизм. В чем заключается ошибка социальных
утопий? Почему их осуществление - а осуществление их возможно - совсем не
есть осуществление того, к чему стремились и за что боролись, принося
страшные жертвы? Социальная утопия Маркса не менее, чем Фурье, заключает в
себе идею совершенного, гармонического состояния общества, т.е. веру в то,
что таким может быть царство Кесаря. Но это и есть коренная ошибка.
Совершенным и гармоничным может быть лишь царство Божие, царство Духа и не
может быть царство Кесаря; мыслить его можно лишь эсхатологически.
Совершенный и гармоничный строй в царстве Духа вместе с тем будет царством
свободы. Совершенный же и гармонический строй в царстве Кесаря будет всегда
истреблением свободы, что и значит, что он не может быть осуществлен в
пределах этого мира. Необходимо понять с этой точки зрения социализм.
Социализм есть социальная утопия, и он опирается на мессианский миф. В этом
смысле он никогда не будет осуществлен в пределах этого мира, в царстве
Кесаря. Но с другой стороны, социализм есть суровая и прозаическая
реальность, есть необходимость в известный час истории. В этом смысле
социализм, вне утопии и мифа, есть очень элементарная и маленькая вещь -
устранение безобразной эксплуатации и непереносимых классовых неравенств.
Поэтому можно сказать, что мир вступает в социальную эпоху. Это должны
признать и те, которые не верят в утопию и миф, столь необходимые для
борьбы. Социалистическое общество, которое в результате образуется, не будет
ни совершенным, ни гармоничным, ни лишенным противоречий. Трагизм
человеческой жизни в нем еще возрастет, но станет более внутренним,
углубленным. Явятся новые противоречия, совсем иные. Борьба будет
продолжаться, но примет иное направление. Именно тогда начнется главная
борьба за свободу и за индивидуальность. Царство мещанства окрепнет, и его
блага получат всеобщее распространение. И предстоит напряженная духовная
борьба против царства мещанства. Борьба за большую социальную справедливость
должна происходить независимо от того, во что выльется царство Кесаря,
которое не может не быть мещанским царством и не может не ограничивать
свободы духа. Окончательная победа царства Духа, которая ни в чем не может
быть отрицанием справедливости, предполагает изменение структуры
человеческого сознания, т.е. преодоление мира объективации, т.е. может
мыслиться лишь эсхатологически. Но борьба против власти объективации, т.е.
власти Кесаря, происходит в пределах царства объективаций, от которого
человек не может просто отвернуться и уйти. Мы подходим к последней сфере
мистики, которой я хочу посвятить специальную книгу. В мире создается ложная
форма мистики, которую нужно разоблачить. Наряду с этим существуют старые
формы мистики, и пока еще немногие обращены к новой форме мистики, мистики
грядущего.
широком и более узком смысле. Во Франции сейчас слово "мистика"
употребляется в столь широком смысле, что оно теряет свой старый смысл. Это
походит на употребление слова "революция". Но во всяком случае сфера мистики
означает сферу предельную, выходящую за границы объективного,
объективированного мира. В прошлом существовало много типов мистики.
Христианство, употреблявшее это слово в более строгом смысле, называло
мистикой лишь путь души, который вел к соединению с Богом. Геррес,
написавший в первой половине XIX в. многотомное сочинение о Мистике19,
предлагает различать мистику божественную, мистику натуральную и мистику
дьявольскую. Я не предполагаю следовать в этом за ним. Можно дать
философское определение мистики, объединяющее ее разнообразные формы.
Мистикой можно называть духовный опыт, выходящий за пределы
противопоставления субъекта и объекта, т.е. не подпадающий власти
объективации. В этом существенная разница между мистикой и религией. В
религиях духовный опыт объективирован, социализирован и организован.
Предлагаемому определению мистики подпадает и лжемистика, которая по
сознанию людей не допускает существования Бога и Духа. Особенно это надо
сказать про мистику коллективизма, которая сейчас играет большую роль. Но
самое существенное в мистике коммунизма то, что это мистика мессианского
типа. Она выходит за пределы объективированного мира, изучаемого наукой. Она
покоится на коллективном опыте, в котором нет противоположения субъекта и
объекта. Это характерный тип ложной мистики. Также ложной была старая
мистика сакральной монархии, а также более новая, но уже постаревшая мистика
демократии якобинско-руссоистского типа. Ложной является также
натуралистическая, дионисического типа мистика, которая преодолевает
противоположение субъекта и объекта не вверх, а вниз. Это мистика не
сверхрациональная, а иррациональная, не сверхсознательная, а
бессознательная. В ней есть притяжение низшей бездны. Ложь коллективизма,
натурализма или социализма, в которых исчезает личность и образ человека,
может порождать разнообразные формы мистики. Подлинная мистика духовна и
означает духовный опыт, в котором человек не подавлен объективацией.
рассматривают ее как силу, идущую сверху, извне. Но для мистики благодать
есть обнаружение из глубины, из первооснов божественного начала в человеке.
Объективированная благодать оставляет противоположение субъекта и объекта.
Мистический духовный опыт символизируется в организованной религии. И очень
важно понять этот символический характер; это понимание ведет к духовному
углублению. Экстаз, который считают характерным для некоторых форм мистики,
есть выход из разделения на субъект и объект, есть приобщение не к общему и
объективированному миру, а к первореальности духовного мира. Экстаз есть
всегда выход за пределы того, что порабощает и подавляет, есть выход к
свободе. Мистический выход есть духовное состояние и духовный опыт. Мистика,
которая не есть углубленная духовность, есть лжемистика. Таковы коллективные
формы мистики, космические или социальные. В прошлом можно установить три
типа мистики: мистика индивидуального пути души к Богу, это наиболее
церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отожествлять с
гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной
только душе, но также к жизни космической и божественной; мистика
пророческая и мессианская - это мистика сверхисторическая и
эсхатологическая, предела конца. Каждый из этих типов мистики имеет свои
границы.
быть аскетического миросозерцания, отворачивания от множественности и
индивидуальности мира. В ней аскеза будет лишь методом и средством очищения.
Она будет обращена к миру и людям, но объективированный мир она не будет
считать подлинным миром. Она одновременно будет более обращена к миру и
более свободна от мира. Это процесс духовного углубления. В новой мистике
должен быть силен профетически-мессианский элемент, и в ней должен
раскрыться подлинный гнозис, который не будет заключать в себе космического
прельщения старых гностиков. И все мучительные противоречия и раздвоения
найдут себе разрешение в новой мистике, которая глубже религии и должна
объединить религии. Это вместе с тем будет победа над ложными формами
социальной мистики, победа царства Духа над царством Кесаря.
всеобщего (или автоматического) краха империализма. Ее приверженцами были
марксисты, переоценивающие объективные (прежде всего экономические) факторы,
неизбежно ведущие, по их мнению, империализм к всеобщей гибели (см.,
например, Люксембург Р. Накопление капитала. Т. 1 ( 2. 1913; Введение в
политическую экономию, 1925). Истоки этой теории в произведениях самих
основоположников марксизма).
Каменистый Артем
Березин Федор
Лондон Джек
Махров Алексей
Орлов Алекс
Акунин Борис