Это тоже было результатом педагогически-просвещенческого и уже в
их гуманизм, очевидно, был совершенно особого типа. Это было
философско-мифологическое, поэтическое и лично-энтузиастическое
свободомыслие. Общественно-политическая значимость этог о гуманизма,
очевидно, была наименьшая. Но если обычно первым гуманистом считают
Петрарку, то и о Петрарке надо сказать, что гуманизм у него был вполне
специфический.
распри, общественная несправедливость и неравенство окружавшей его
общественно-политической жизни. Он написал специально даже целую поэму под
названием "Африка", в которой воспевал
варварским примитивом. Петрарка и для своего собственного времени тоже ждал
какого-то общественно-политического освободителя, который (в самом
обыкновенном практическом смысле слова) сд елал бы всех граждан счастливыми.
Эта общественно-политическая, или гражданская, линия у Петрарки, конечно,
есть его гуманизм, но если не отрываться от реальной исторической
действительности, то необходимо сказать о том, что эти мечты о красоте
справедли вого человеческого общежития вполне совмещались у него с его
глубочайшей внутренней жизнью, с его взлетами и спадами, с его любовью и
ненавистью, с его оптимизмом и разочарованием - и со всем его платонизмом.
Платонизм Петрарки как самоощущение свободомы слящей личности тоже был
гуманистичен, но это уже совсем другой гуманизм, не
общественно-политический. И чтобы не путаться в словах, лучше его гуманизм
вовсе не называть гуманизмом или называть гуманизмом со всей его небывалой
спецификой.
гуманистически-неоплатоническую эстетику Ренессанса, которая в те времена
была все же достоянием теоретической мысли и высококультурной светской жизни
и еще ничего не говорила о том фактическом и ч исто бытовом индивидуализме,
который был тогда тоже явлением стихийным, неудержимым и ничем не
ограниченным. Вероятно, найдутся такие читатели нашей книги, которые будут
трактовать эту область как не эстетическую и потому не подлежащую анализу
при изложе нии эстетики Ренессанса. Против этого, однако, необходимо
категорически протестовать. Во-первых, здесь было много самой настоящей
эстетики. Во-вторых же, там, где не было эстетики в прямом смысле слова,
выступали черты такого самодовления, такого наслажд ения от этого
самодовления, такой изощренной выразительности и такой автономии
выразительных форм, что все это можно сравнить только с чисто эстетической
предметностью. В нашей работе читатель найдет много разнообразного материала
на эту тему. Но сейчас
из этой бытовой области, располагая их, однако, в определенном порядке. Мы
начнем с религиозного быта, перейдем к быту высокому и благородному, затем к
более повседневному быту и з акончим тем разгулом страстей, преступлений и
всякого рода аморального поведения, который хотя и можно находить в самых
разных эпохах, но в эпоху Ренессанса это был результат не чего иного, как
стихийно-земного индивидуализма, уже освобожденного от всяко й принципиально
построяемой культурной жизни. Между благородными представителями
гуманистического неоплатонизма и этими аморальными преступниками эпохи
Ренессанса было нечто общее - стихийный человечески-земной индивидуализм,
резко противопоставлявший се бя всякому другому, т.е. авторитарному,
обществу. Совершенно ясно, что глубочайшим образом ошибаются те историки
эстетики, которые берут в Ренессансе только самое чистенькое, самое
безупречное, самое передовое и закрывают глаза на возрожденческий стихийн ый
индивидуализм, взятый в целом. Если брать возрожденческий стихийный
индивидуализм в целом, то давайте брать его уж без всякой лакировки и без
всяких подлогов. Мы берем его во всей его развернутой широте и глубине,
понимая не только как абстрактный при нцип, но и как бесконечно
разнообразную степень осуществления этого принципа, включая все его
положительные и отрицательные стороны, а в дальнейшем даже всю его
самокритику и все его самоотрицание. Об этой самокритике и самоотрицании
Ренессанса выше мы у же успели сказать несколько слов. В нашей работе,
однако, эта сторона эстетики Ренессанса будет изложена специально и подробно
в главах, посвященных уже не принципиальному, но модифицированному
Ренессансу.
онтологического византийско-московского православия и субъективистического
западного католичества анализировалась в науке уже много раз8. Но в эпоху
Ренессанса, который был эпохой стихи йного разгула секуляризованного
индивидуума, этот субъективизм сказался в небывало резкой форме. Все
недоступные предметы религиозного почитания, которые в средневековом
христианстве требовали к себе абсолютно целомудренного отношения, становятся
в эпоху Ренессанса чем-то очень доступным и психологически чрезвычайно
близким, так что изображение такого рода возвышенных предметов часто
приобретает здесь в самом настоящем смысле натуралистический и панибратский
характер. Даже такой благочестивый человек, к ак Данте, не постеснялся
посадить Беатриче, свою возлюбленную из городских мещанок, отнюдь не
феодальную даму, на вершину той колесницы, которой в конце чистилища он
изображает церковь. О том, что возрожденческие мадонны уже давно перестали
быть иконами, а становились светскими портретами, и притом определенного
типа дам, так или иначе близких к художнику, об этом знают все. Но то, что
мы читаем в произведениях той эпохи, кажется, превосходит собою всякий
натурализм и часто способно вызывать в нас тольк о чувство отвращения и
омерзения.
тогдашней монахине: "Присаживайся, моя любимая, я хочу с тобой понежиться.
Моя обожаемая, моя прекрасная, мое золотко, под твоим языком мед... Твой рот
благоухает, как роза, твое те ло благоухает, как фиалка... Ты мною завладела
подобно молодой даме, поймавшей в комнате юного кавалера... Если бы мои
страдания и моя смерть искупили лишь одни твои грехи, я не сожалел бы о тех
мучениях, которые мне пришлось испытать" (цит. по: 68, 90). Один источник в
изложении В.Н.Лазарева гласит следующее о Деве Марии: "Мария укоряет юного
клирика в том, что он коварно бросил ее из-за другой женщины, хотя она
уготовила его душе богатое ложе в своих небесных чертогах. Она посещает
благочестивого поно маря и в ответ на его просьбу разрешить ему целовать ее
ноги, смеясь, позволяет целовать не только ноги, но и лицо" (там же).
Ренессанса. Уже этих двух примеров будет достаточно для уразумения того, что
такое стихийно-земной индивидуализм в религиозной эстетике Возрождения
(некоторые материалы на эту тему приводятся у нас ниже, на с. 220, 231).
Однако ради справедливости необходимо сказать, что не вся религиозная
эстетика Ренессанса отличалась такими панибратскими чертами. Конечно, были в
эту эпоху и другие типы религиозной эстетики. Но поскольку эти тип ы
существовали и раньше и потому не являются существенно новыми для
Ренессанса, о них не стоит сейчас говорить. Может быть, только об одном типе
религиозной эстетики Ренессанса следовало бы бегло здесь упомянуть. Именно в
лице Франциска Ассизского (XIII
всяком случае созерцательно-любовного и умиленного отношения к природе. О
Франциске Ассизском нам еще придется говорить.
проторенессанса, безусловно, является та куртуазная жизнь, которая связана
со "средневековым рыцарством". Термин этот безусловно устарел. Во-первых,
речь идет здесь уже о конце средневек овья, весьма мало похожем на ту
неприступную крепость католической ортодоксии, какую только и можно было бы
называть настоящим средневековьем. Во-вторых, это даже и не средневековье, а
ввиду развития индивидуализма самый настоящий Ренессанс, хотя, правда , пока
еще в своей зачаточной форме. О рыцарской бытовой практике и о рыцарской
поэзии написано столь много и явление это настолько яркое и общеизвестное,
что здесь достаточно будет только бегло об этом упомянуть. В любых учебниках
средневековой и возрож денческой литературы наш читатель может почерпнуть
все необходимые для этого сведения. "Средневековые" представления о
героической защите возвышенных духовных идеалов в лице культурного рыцарства
(XI - XIII вв.) получили небывалую художественную обработк у не только в
виде изысканного поведения рыцарей, но и в виде изощренной поэзии на путях
растущего индивидуализма. Это рыцарская практика трубадуров, труверов и
миннезингеров. Такая бытовая практика деградирует до богемного и
беспринципного поведения ваг антов.
веселое и легкомысленное, углубленное и художественно красиво выраженное
общежитие, о котором говорят нам документы Платоновской академии во
Флоренции конца XV в.9 Здесь мы находим турни ры, балы, карнавалы,
торжественные въезды, праздничные пиры и вообще всякого рода прелести даже
будничной жизни, летнего времяпрепровождения, дачной жизни, обмен цветами,
стихами и мадригалами, непринужденность и изящество как в повседневной
жизни, так и в науке, в красноречии и вообще в искусстве, переписку,
прогулки, любовную дружбу, артистическое владение итальянским, греческим,
латинским и другими языками, обожание красоты мысли и увлечение как
религией, так и литературой всех времен и всех народов. Невозможно даже
сказать, чего тут было больше, неоплатонизма или гуманизма, религии или
свободомыслия, духовности или светскости, небесных восторгов или простейших,
прелестнейших земных радостей, серьезности или легкомыслия. И среди всего