хотя это положение должно быть аналитическим, если предполагают свободу
воли..."
законы аналитичны, что они содержат в себе тавтологии, что из них можно
получать дедуктивные выводы. Но, повторяю, для Канта это так, если
предполагают свободу води; то есть после того, как она случилась,
совершилась, любое положение, в том числе разума, может быть рассмотрено как
аналитическое. Скажем, если мы уже предположили причину в явлении или
некоторую первоактивность, то причинная связь явлений аналитична по своему
содержанию. Кант в некоторых местах (и на это также надо обратить внимание
как на аккорд) будет употреблять два термина - "причина в явлении" и
"причинная связь явлений". Продолжу цитату: "...если (уже) предполагают
свободу воли, для которой, однако, как для положительного понятия,
необходимо было бы интеллектуальное созерцание, которого здесь допустить
нельзя. Но для того чтобы рассматривать этот закон без ложных толкований как
данный, надо заметить, что он не эмпирический закон, а единственный факт
чистого разума, который провозглашается таким образом как первоначально
законодательствующий разум"[E29]. В скобках Кант пишет далее по-латыни - sic
volo, sic jubeo так хочу, или так волю и так делаю. Пометим здесь, что тем
самым единственным фактом разума является чистая воля. То есть вне
практического разума теоретическое множество предметов пусто; теоретическое
множество предметов разума пусто, если взять его вне практического. А
практическое состояние - это то, в котором "так хочу, так волю и так делаю".
говорил, что мы изучаем единый организм под названием "Кант", у которого
есть внутренняя форма. И он что хочет, то и делает - так же как божественный
дух веет там, где захочет, не спрашивая у нас и нашей человеческой мании все
представлять в последовательности некоторых этапов и в терминах каких-то
реальных, эмпирических событий в мире, то есть в терминах того, что и как
выглядит, в отличие от некоего закона как внутреннего состояния. Так вот,
ранний Кант зациклен на проблему оснований. Это знаменитая проблема
некоторой первопричины как необходимой связи эмпирически разнородных
явлений. Как мы можем, считая что-то одно необходимым в мире, полагать, что
поэтому необходимо и что-то совершенно иное. Частным случаем этой проблемы
является вопрос о причинной связке. Кант все время крутится вокруг того, что
основания не являются аналитическими. Он хочет ввести проблему синтеза,
которая, собственно, и есть проблема всей кантовской философии. Но вводит он
эту проблему интересным ходом. Он постоянно употребляет слово "уже".
Конечно, когда уже есть причинная связь, я могу показать, что она причинная,
я могу из причины выводить следствия. Когда уже есть. Кант наконец находит
ответ на свою раннюю проблему, указывая, что уже предположено. Там он еще не
знал, а здесь знает - уже предположена свобода воли. Иными словами, когда
Кант говорит, что свобода оказывается необходимой практической предпосылкой
действительности веления разума, здесь звучит нота постулата (этот термин
используется Кантом и в геометрии). Мы постулируем нечто как такое, в
предположении практического выполнения чего можно получить последующие шаги
анализа, или последующие суждения. Именно свобода оказывается такой
необходимой практической предпосылкой. Вводя понятие свободы. Кант дает
ответ на вопрос, который мы уже ставили, когда говорили о предполагаемой
физической реализации (он называет ее практической реализацией) условий, при
которых опыт извлекается в понятиях и нечто воспринимается в качестве
знания. Кант различает две, казалось бы, совершенно тождественные вещи:
знание о чем-то и восприятие этого знания в качестве знания о чем-то - если
практически или физически реализовались условия, при которых извлекается
опыт в понятиях, а опыт извлекается в понятиях. Следовательно, о знании мы
говорим как об имеющем место в мире, как о чем-то таком, что случается по
законам мира, о котором это знание. Тем самым свобода является свойством
мира, или формы мира. Значит, завершив круг, мы пришли к утверждению, что
то, что мы называем формой и выделяем, отслаивая от прочих определений,
обладает еще и свойством, называемым свободой. Свобода есть свойство формы
мира, но свойство далее не разлагаемое - оно не может дистинктно быть
представлено в своих элементах.
хотя он мыслил совершенно конгениально Канту. Или Кант мыслил конгениально
Декарту. Временные их положения здесь обратимы, разновременность не имеет
никакого значения для понимания содержания...
так по аналогии с логическим кругом, содержащим в себе всегда нечто
избыточное. Вспомним более позднюю проблему антиномий и обратим внимание на
способ ее решения. Кант каждый раз будет показывать, что антиномия
складывается и ошибка случается в силу того, что в самом нашем познании, в
идеях, в их связи с опытом всегда есть что-то избыточное, каждый раз
большее, чем эмпирическое содержание, и поэтому мы иногда можем путать
субъективные условия с объективными и получать антиномию. Пометим для себя
эту тему избыточности. Нам придется ее довольно сложным путем раскручивать.
только и начинаем говорить в терминах необходимости законов, в терминах
объективности. В проблеме оснований Кант выходит именно на свободу как
конечное или окончательное, далее неразложимое основание. Следовательно, в
том числе и познание мира основано на феномене свободы, потому что
организуется оно, по Канту, так, что свобода воли уже предположена. Она
отождествляется у него с сознанием, которое мы не знаем заранее, но когда
оно уже случилось, мы можем его предположить, мы предполагаем его. Слова "не
знаем заранее" обозначают, что мы не можем этого измыслить и не можем ввести
путем рассудочного определения. Это должно быть фактом. Вы видите, что в
этот лейбницевский разрыв, в этот промежуток между истинами разума и
истинами факта вклинивается у Канта что-то третье. Нечто, что тоже
называется фактом, но не является в чистом виде ни истиной разума, ни
истиной факта в смысле Лейбница. Эта развилка существовала в истории
философии до XX века, существует эта проблема и по сей день.
так же не может быть не предположена, как и сознание, мы имеем возможность
пойти дальше, еще к одному свойству того, что Кант называет формой. Там, где
Кант формулирует ответ на дилемму Юма, на проблему причинности, у него
фигурирует странный и безумный поворот мысли, своеобразный трюк. Это
александровский меч, разрубающий гордиев узел. В мире Канта гордиев узел -
где замкнуты, сцепившись неразрешимым образом проблемы актуальной и
потенциальной бесконечности, - разрубается произволом или свободой. Для
Канта это проблема, можем ли мы вообще мыслить, принимая за данность
бесконечное многообразие. И он будет показывать, что в опытном познании мы
этого не можем, но тем не менее существует форма и к форме относятся
некоторые представления актуально бесконечного, однако понимать это надо
только в рамках феномена свободы или произвола, в рамках "здесь и теперь".
Ведь есть феномен действия, и можно ясно показать, что в нем не имеет
никакого значения, каким образом сложилась вся предшествующая цепь событий,
приведшая нас к тому состоянию, в котором мы должны действовать.
Действовать, не будучи фанатиками, не будучи метафизиками в старом смысле
этого слова, держа в руках основную кантовскую интуицию, что способность
наша разложить первые данности или выйти к некоторому независимому миру,
миру всех возможных миров, выйти к нему из принимаемых фактов особого опыта
- свободы, опыта Бога - означала бы нарушение закона конкретности и
индивидуации, иди закона моего места в мире, места меня с моим действием.
опыта, в котором есть термины и законы, означала бы заход в некий третий
мир, заход в вещь в себе. А заход в вещь в себе нашей мыслью означал бы,
полагает Кант, разрушение и распад любой возможности познания. В познании
предположена свобода воли, и если бы мы цеплялись своим мышлением за мир в
себе, то, как выражается Кант, это раздробляло бы наше применение разума;
тогда в мире нам не было бы места, мы были бы призраком, был бы нарушен
закон индивидуации и конкретности, говорящий, что должен действовать я сам,
моя экзистенция, или когито, понятое в экзистенциальном смысле слова.
Напомню то, что я уже объяснял в связи с Декартом: когито означает постулат
минимума существования - хотя бы одно, как минимум, существование должно
случиться в мире. Этим существованием является когитальное существование.
Ego cogito, ergo sum. Достаточно, чтобы в мире случилось хотя бы одно
действие сознательного и разумного существа, чтобы можно было вывести и
понять весь мир. И Кант с самого начала отказывается от дедукции из
интеллигибельных объектов. Из долга, лежащего в срезе формы, невыводимо
ничего.
каждого человека, и мы в ней часто оказываемся - ничто никогда ни на что не
похоже. Установить в конкретной ситуации, что есть добро и что есть зло,
нельзя путем простого приложения нашего понятия добра. Потом, когда мы уже
установили, то установленное в конкретной ситуации добро не противоречит
понятию добра, однако оно невыводимо из этого понятия. То же самое Кант
скажет и об антиномиях: когда выведено - не противоречит, нет логического
противоречия, но вывести нельзя. Аналитически показать любой закон разума
можно, когда он уже есть. Эта мысль Канта устанавливается многими
движениями.
руки, на которые оно потом будет опираться, в разные стороны, в разных
направлениях - такова и устанавливающая мысль Канта, тема, которая у нас уже
звучала: измыслить нельзя и в этом смысле нечто является фактом. Тема
невыдуманного, с одной стороны, и, с другой стороны, неполучаемого из
наблюдения предметов - невымышленного и ненаблюдаемого. Вот что нужно
держать вместе. Это как бы имеющая собственную жизнь фраза. Назовем ее
сонатной фразой. У Пруста есть описание такого амальгамного выдуманного
музыкального произведения, он сочинил возможное произведение - это
знаменитая соната Вектейля, композитора, с которым пересекался жизненный
путь Пруста. И у Пруста есть рассуждение о некоей фразе, о внутренней
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Фазиль Искандер
Василенко Иван
Смоленский Вадим