чисто теоретического рассмотрения степень критичности любого мировоззрения
всецело соответствует степени критичности в установлении исходного пункта -
разумеется, при условии имманентной логичности, проникающей развитие тех или
иных положений из данного исходного пункта.
философской мыслью, каждый философ обязан вернуться к этому основному
вопросу, должен отдать отчет в критичности своего исходного пункта, должен
измерить всю совокупность своих воззрений масштабом соответствия тому, что в
начале исследования критической мыслью было установлено как нечто
безусловное.
всякой философии и во всякое время, представляется особенно настоятельным в
наше время.
предпосылок? Как поступить, чтоб добраться до пункта, абсолютно свободного
от предшествующих утверждений?
наиболее раздельно и с наибольшею интенсивностью мысли пытался ответить
Декарт.
постановке вопроса столь исключительной философской важности. Мы не думаем
также, что следующие за Декартом философы, как ни велики они, взятые сами по
себе, разрешили на достаточных основаниях те глубочайшего смысла недоумения,
которые Декартом были отмечены в самых начальных моментах рассуждающей
мысли.
наиболее ярко выразил эти недоумения, имеет не только исторический, но и
глубоко-современный интерес.
истинными много ложных мнений, и что поэтому все, что я основывал на
принципах, столь мало удостоверенных, необходимо должно быть очень
сомнительным и неверным. С тех пор я решил, что мне нужно постараться
серьезно, хоть раз в моей жизни освободиться от всех мнений, принятых мною
раньше на веру, и если я хочу установить что-нибудь твердое и действительно
прочное в науках - начать все совершенно заново - с самых оснований" .
несколько истинно-философских шагов.
чувств или через чувства; но я испытал, что иногда эти чувства обманывают.
Значит, благоразумие требует не доверяться всецело тому, что нас обмануло
хоть раз".
что я сижу, например, сейчас в комнате около огня с бумагой в руках - в этом
усомниться нельзя? Почему же? Потому ли, что я уподоблюсь безумным и
сумасшедшим, которые уверяют постоянно, что они - короли, в то время как они
бедны, или что они одеты в пурпур и золото, в то время как они совершенно
наги, или воображают, что они кувшины (cruches) и имеют стеклянное тело? Но
ведь и я во сне представляю вещи не менее странные и еще менее вероятные,
чем сумасшедшие представляют наяву. А какая же разница между сном и
бодрствованием? Как установить ее?
и около огня, а я лежал совершенно раздетый на постели!
головой, которая вовсе не спит, что я намеренно протягиваю руку и это
чувствую. Во сне не может быть такой ясности и отчетливости!
поддавался подобным же иллюзиям. Этой мысли достаточно для того, чтобы ясно
увидеть, что нет точных признаков, по которым можно было бы установить
разницу между сном и бодрствованием.
видим, слышим и делаем, - происходит во сне. Допустим, что ни руки наши, ни
тело наше не таковы, какими мы их себе представляем. Что ж, может быть, и
тогда у нас останутся твердые пункты, в которых усомниться нельзя? Может
быть, мы скажем, что подобно тому как живописцы создают фантастические
картины из красок и линий, которые взяты ими из действительности, подобно
этому и те картины, которые мы видим во сне, суть различные комбинации тех
элементов, которые в другом виде существуют реально? Например, не отнести ли
сюда самые общие свойства материальной природы: протяжение, фигуру, число? И
не сказать ли, что если физику, астрономию, медицину и другие науки,
изучающие вещи в их сложных соотношениях, можно подвергнуть сомнению - то
арифметика, геометрия и вообще математика как наука, имеющая предметом самые
общие и простые свойства вещей, - сомнению подвергнута быть не может? И что
сплю ли я или бодрствую, все равно: два плюс три всегда будут равны 5 и
квадрат всегда будет иметь лишь 4 стороны? Не суть ли это положения,
заподозрить которые в ложности или недостоверности никак нельзя? И нельзя ли
таким образом выбраться на твердую почву?
если он сотворил меня так, чтобы я всегда ошибался? Что если нет ни земли,
ни неба, никакого протяжения, никакой фигуры, а все это кажется мне, потому
что я так устроен Богом, чтоб это мне призрачно казалось? Что если и при
сложении 2 и 3, и при счете сторон квадрата по воле Бога я ошибаюсь?
эта благость допустила же меня ошибаться иногда. А что я ошибаюсь иногда -
это для меня несомненно. Что же? Я должен признать: нет вещи, в которой
нельзя было бы усумниться . Ничего достоверного, ничего несомненного нет.
всемогущий обманщик, отнимает всякую достоверность у всего.
То, что он говорит о себе в заключение своего первого героического
"Размышления", хотя носит несколько "литературную" форму, заключает в себе
глубокую истину: "Замысел этот тяжел и труден, и известная леность увлекает
меня незаметно на обычный путь моей жизниї Я снова незаметно для себя впадаю
в прежние мнениям .
"Размышления" Декарта.
начинаются "прежние мнения". Декарт находит мнимую Архимедову точку. Он
говорит: Если все можно подвергнуть сомнению, то только не то, что я
сомневаюсь. Но если я сомневаюсь, то я существую. Dubito ergo sum - заменяя
dubito - более общим термином, получаем его знаменитую формулу: Cogito ergo
sum - je pense donc je suis.
во всей истории философии случай, когда философ во всеоружии гениального
дарования подошел к самому корню рассуждающей мысли и заглянул в ее темную
глубину, окончился безрезультатно. Об этом можно с тем большей силой жалеть,
что разрешение вопроса о самой сущности философии, о ее характере и задачах
всецело обусловлено разрешением тех вопросов, которые связаны с принципом
универсального сомнения. И вся неопределенность представлений о цели,
методах и характере философии, неопределенность, столь свойственная нашему
времени, всецело зависит от того, что ни Декарт, ни последующие философы не
уяснили себе недоумений, клубком связанных в первом "Размышлении".
ясностью. Я бы сказал: гносеология Платона не может быть поколеблена
сомнениями Декарта о недостоверности знаний, полученных из чувства или через
чувства (des sens ou par les sens). Точно так же эмпирическое отличие сна от
бодрствования не подлежит никакому сомнению и должно быть утверждаемо с
такою же абсолютностью, с какой утверждается эмпирическое отличие, напр.,
красного цвета от зеленого. Далее можно усомниться, не сон ли вся наша
жизнь, если мы переживаем что-нибудь более действительное, чем все, что мы
знаем из обычного опыта. И только в свете этого нового постижения может
открыться обманчивость наших обычных жизненных восприятий. Менее всего
необходимо, чтобы это новое постижение непременно было по существу
скептическим. Так в буддизме метафизически "пробужденному" подлинная
действительность открывается с полной достоверностью. Итак, ни
сомнительность чувственного опыта, ни возможность того, что вся наша жизнь
только сон, не суть еще достаточные основания для радикального сомнения во
всем.
резко меняется. Пусть начальные - средние моменты его рассуждения условны,
недостаточны. Пусть сам Декарт без достаточной силы и, очевидно, не вполне
сознавая всю важность поднятого вопроса, высказывает идею о Всемогущем
Обманщике, идею глубоко оригинальную и не встречающуюся больше во всей
истории философии. Громадное значение самой идеи от этого не изменяется.
который все может, которым я создан и который сотворил меня таким, каков я
есть. Но почем я знаю, не сделан ли он так, что нет никакой земли, никакого
неба, никакого протяженного тела, никакой фигуры, никакой величины, никакого
места, и что тем не менее я воспринимаю чувствами подобные предметы, и что
эти предметы мне кажутся существующими именно так, как я их вижу? И далее,
так как я знаю, что другие ошибаются в вещах, считаемых ими совершенно
известными, - почем я знаю, не сделал ли Он так, чтобы я ошибался всякий
раз, когда произвожу сложение двух и трех, или когда считаю стороны
квадрата, или когда я сужу о чем-нибудь еще более легком, если только
возможно представить что-нибудь более легкое?"
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Гуль Роман Борисович
Бажанов Олег
Каргалов Вадим