клетке с банкой на клюве, и мне стоило большого труда поймать ее и снять с
клюва банку. Мы посадили Трясохвостку в клетку с деревянной решеткой, и она
все время с надеждой выглядывала из-за нее, изредка издавая угрожающее
"арррк".
первый же день ее поступления назвал Дракула. Это был гололицый ибис
величиной с голубя, с короткими, телесного цвета ногами и длинным изогнутым
клювом того же цвета. Все тело ибиса было покрыто траурно-черным оперением,
лишь вокруг глаз и у основания клюва виднелся голый бледно-желтый кусочек
кожи. На этом голом участке выделялись маленькие, круглые, печальные глаза,
смотревшие перед собой затуманенным взглядом. Дракула был очень разборчивым
едоком и приступал к трапезе только тогда, когда мясо подавалось мелко
нарубленным и насыщенным водой. Если к его обычному рациону добавляли
немного сырых мозгов, он приходил в восторг, часто и быстро погружал клюв в
миску с едой и тихо, довольно попискивал. Это была очень покладистая и милая
птица, но в том, с каким упоенным урчанием она поглощала кровянистую смесь
из сырого мяса и мозгов, было что-то жуткое -- в эти минуты ибис напоминал
вампира, с наслаждением впивающегося в очередную жертву.
сокращенно называли Чли. Долгое время он процветал на мясной диете, пока мне
не пришла в голову мысль побаловать его сырыми мозгами. Я убежден, что на
воле Чли знать не знал этого лакомства, но здесь набросился на мозги так,
как будто это была его излюбленная пища. К сожалению, он сразу же решил, что
мясо для него слишком грубая еда, и во все горло требовал мозгов при каждой
кормежке. В то время как Дракула отличался хорошими манерами во время еды,
Чли меньше всего заботился о приличиях. Он предпочитал стоять как можно
ближе к миске с едой (а еще лучше забираться в нее) и забрасывать мозгами
себя и всю клетку с необузданностью сорванца, швыряющего на карнавале
конфетти направо и налево; при этом Чли громко и торжествующе кричал
"бррронк!", хотя клюв у него был набит до отказа.
чтобы они не отвыкали полностью от своей обычной диеты. Организовать это
было довольно трудно, так как в Чако рыбу не едят и на базаре она не
продается. Рано утром, вооружившись длинными толстыми лесками и
страховидными зазубренными крючками, вполне пригодными для ловли акул, мы
спускались к реке. Примерно в полумиле от поселка находилась старая
пристань, которой давно уже никто не пользовался. Ее изъеденный червями
остов был заселен пауками и другими насекомыми и покрыт сплошным ковром
глянцевитых листьев вьюнка, разукрашенным розовыми колокольчикообразными
цветами. Осторожно переступая по бревнам и стараясь не спугнуть крупных
голубых ос, оборудовавших тут множество гнезд, мы постепенно подбирались к
остаткам маленького причала, нависавшего над темной водой; его хрупкие сваи
были украшены листьями лилий. Примостившись на краю, мы насаживали на крючки
наживку и бросали их в коричневую воду. Наше занятие не заслуживало названия
рыбной ловли, так как река буквально кишела пирайями и они немедленно
поднимали лихорадочную возню вокруг кусочка окровавленного мяса, наперебой
стремясь попасться на крючок. Тут не могло идти речи о спорте, так как в
успехе сомневаться не приходилось. Подобные вылазки позволяли нам сидеть на
пристани и любоваться чудесным видом на реку, причудливыми изгибами
уходившую на запад. Закаты же были так великолепны, что даже москиты, тучами
осаждавшие нас, не могли отравить нам удовольствие.
был оставить нас и вернуться в Буэнос-Айрес. Вечером накануне его отъезда мы
отправились на рыбную ловлю и были вознаграждены зрелищем такого
изумительного заката, какого мне еще ни разу не приходилось видеть.
реке заметно прибыла. Безоблачное бледно-голубое небо сияло, словно хорошо
отполированная бирюза. По мере того как солнце садилось, оно из желтого
становилось темно-красным, почти вишневым; темные воды реки мерцали, словно
гладкая шелковая лента, положенная между берегов. Коснувшись горизонта,
солнце как будто застыло на месте, и на бескрайнем чистом небе откуда-то
появились три маленькие тучки, словно состоящие из черных мыльных пузырей с
кроваво-красной каемкой. Они как по команде поднялись над горизонтом и
занавесом скрыли от нас солнце. Потом из-за поворота реки показались
плавучие островки из водяных лилий, вьюнка и травы, обвившихся вокруг
разбухших в воде стволов деревьев из далеких лесов; их несло течением с
верховьев реки. В наступивших сумерках река казалась серебристо-белой, и
сотни островков стремительно и беззвучно проносились мимо нас к далекому
океану; одни из них были не больше шляпы, другие представляли собой прочно
сплетенные циновки величиной с комнату, и каждый нес на себе груз семян,
побегов, луковиц, пиявок, лягушек, змей и улиток. Мы наблюдали за этой
необычной флотилией до тех пор, пока стало совсем темно и на реке ничего уже
нельзя было различить: мы догадывались о продолжающемся движении множества
островков лишь по мягкому шуршанию листьев и травы, когда один из них
задевал за сваи причала. Вскоре, искусанные москитами и окоченевшие, мы
молча направились к поселку. Травяные островки, вероятно, всю ночь плыли по
реке, но наутро ее гладь была такой же пустынной, как обычно.
прибытии за полмили от лагеря. Я увидел индейца, который бежал по дороге к
поселку и одной рукой придерживал на голове большую соломенную шляпу, а
другой прикрывал довольно потрепанную плетеную корзину. Сидевшее в корзине
существо, негодуя на такое ограничение его свободы, издавало низкие
протяжные звуки, как будто кто-то пытался исполнить сложнейшую фугу Баха на
старом автомобильном рожке. Индеец подбежал ко мне, поставил корзину к моим
ногам, отошел немного назад, снял шляпу и широко улыбнулся.
lindo[46].
органные звуки. Стоявшая на земле корзина покачнулась, и яростные крики
раздались вновь.
светло-желтых глаз, смотревших на меня сквозь легкую плетеную крышку. Я
наклонился. отвязал крышку и слегка приоткрыл ее, чтобы лучше рассмотреть
пленника. Я успел лишь мельком увидеть клубок рыжевато-коричневых перьев,
как вдруг в щелку между крышкой и корзиной выскочил длинный зеленый
кинжалообразный клюв, вонзился на полдюйма в мой большой палец и тут же
спрятался обратно. Привлеченная моими воплями и последовавшим потоком
ругательств, на сцене появилась Джеки и спокойно спросила, кто на этот раз
меня укусил.
укусила, а клюнула. Это тигровая выпь.
помоги мне вынуть птицу из корзины, я хочу взглянуть на нее.
но на этот раз я был уже подготовлен и быстро зажал клюв большим и
указательным пальцами. Птица оглушительно запротестовала, начала отчаянно
биться в корзине, но я просунул руку внутрь, крепко схватил ее за крылья и
вытащил.
несомненно, одна из наиболее красочных болотных птиц. Представьте себе
маленькую, слегка сгорбленную цаплю с серовато-зелеными ногами и клювом;
оперение у нее светло-зеленое, испещренное чудесными оранжевыми и черными
пятнами и полосами, напоминающими тигровую шкуру; вся птица пламенеет,
словно маленький костер.
оперение!
странно свисает.
крыла и примерно посредине главной кости обнаружил зловещую опухоль, которая
обычно сопровождает перелом кости. Я ощупал пальцами это место и осторожно
покачал крыло: действительно, кость была сломана, но, к своему облегчению, я
обнаружил, что перелом был чистый, без осколков.
помочь?
создания к перевязкам и всему прочему.
человеком.
птицы сломано крыло. В конце концов он понял и в знак согласия печально
закивал головой. Затем я попытался втолковать ему, что заплачу сейчас лишь
половину цены за птицу, а вторую половину отдам через неделю, если к тому
времени птица будет еще жива. Это была очень сложная задача, мне пришлось
пустить в ход все свои скудные познания в испанском языке. Обычно, когда я
говорю на чужом языке, я широко использую жестикуляцию, восполняя движениями
рук недостающие слова. Но сейчас, прижимая к груди разъяренную выпь, я был
Максимов Альберт
Махров Алексей
Самойлова Елена
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Белов Вольф