и доложил. -- Второй месяц не сходите с корабля... Больны? -- Никак нет,
товарищ капитан 2 ранга!.. Разрешите идти? Взгляд, как всегда, прямой и
открытый. Лицо замкнутое, надменное, гладковыбритое. Голос уверенный,
четкий. -- Звонили из редакции, из Дома офицеров: для разных мероприятий
нужны матросы вашего дивизиона. -- Я не уверен, что матросы эти не нарушат
на берегу воинскую дисциплину. И служат они, по докладам командиров и
старшин, плохо. Милютин быстро глянул на Болдырева и отвел глаза. -- Добро!
проекту какого-то авторского коллектива какой-то там архитектурной
мастерской. Командование тыла пригласило опытного градостроителя, женщину,
вложившую в проект всю ненависть к иному полу. Впоследствии, правда, на
листах ватмана появились кое-какие изменения, офицерская часть гауптвахты
стала менее похожей на тюрьму, а камера младшего офицерского состава
превратилась в просторный номер гостиницы при доме колхозника. Объяснялось
это тем, что в поисках верных решений архитекторша пустилась в вояж по всем
гауптвахтам Черноморского флота и надолго застряла в Новороссийске, где на
губе встретила и с "нечеловеческой силой" полюбила штурмана дивизиона
торпедных катеров. Благодаря штурману и были внесены кардинальные изменения
в первоначальный проект. Но уж самоуправления камера севастопольской
гауптвахты добилась тяжелой, многолетней, изнурительной борьбой с
комендантом гарнизона, и старшим в камере становился не тот, на кого
указывал караульный начальник (карнач), а офицер, выдвинутый на этот пост
открытым голосованием, но без широкого демократического обсуждения
кандидатуры.
корабль с запиской об арестовании в кармане рабочего кителя. Это была пятая
гауптвахта в его жизни, и он хорошо знал, что заведения, где содержатся под
стражей военнослужащие, с течением лет всегда обрастают легендами, слухами,
анекдотами. Начальников этой севастопольской гауптвахты можно было обвинять
в чем угодно, только не в формализме и бездушии. Манцева они приняли, хотя в
справке о снятии его с корабельного довольствия стояла дата двухмесячной
давности. Закрыли они глаза и на то, что незаполненной была строчка в
записке об арестовании, и все, в том числе Манцев, были в неведении, за что
он получил 5 (пять) суток. Подобная неряшливость в оформлении важных
документов, сурово заметил принимавший Манцева майор, позорит доброе имя
линейного корабля, ставит под сомнение его успехи в боевой и политической
подготовке. Камера приветливо встретила Олега Манцева. Пять суток ареста да
всего-то от старшего помощника -- это слишком банально, интереса не вызвало.
Олег бухнулся на нары и хорошо поспал. Дух братства и уважения к падшим
царил в камере, вольную беседу офицеры перенесли в коридорчик, чтоб
заморенный службой лейтенант плавсостава мог выспаться и вернуться к
нормальному человеческому общению. Главенствовал в камере капитан из
береговой артиллерии. Он толково разъяснил Олегу правила поведения,
проинструктировал, что можно делать, а чего нельзя. Потом Олега любезно
пригласил к себе капитан 2 ранга, единственный узник камеры старшего
офицерского состава, командир подводной лодки, на пять суток арестованный
комендантом за нарушение формы одежды. (Старпомов и командиров обычно
отправляли на отсидку в Симферополь, но этот командир только что прибыл из
Владивостока, экипажу лодки представлен не был, потому и содержался в
Севастополе.) Подводник живо интересовался делами флота, расспрашивал
Манцева о командире корабля, старшем помощнике, замполите, и Олег дал
блестящую характеристику своим начальникам. От книг не отказался, взял
Диккенса, но не читалось, не читалось на гауптвахте: столько интригующего,
любопытного вокруг! Окна камеры выходили во дворик гауптвахты, лишенный
растительности, будто специально вытоптанный солдатскими сапогами. У
полосатой будки маячил часовой, осаживал и одергивал офицерских жен с
передачами, карнач позволял офицерам на десять -- пятнадцать минут выйти за
будку. Передачи Олегу не нужны были, и никого он не ждал. Перед губою
забежал к Алке в кондитерскую за редкими в Севастополе папиросами
ленинградской фабрики имени Урицкого, но так и не сказал, куда идет. Еще до
ужина власть в камере перешла в более достойные руки. Комендантский газик
бибикнул часовому, ворота распахнулись, газик подрулил к крылечку, из машины
вылез корабельный старший лейтенант. Он улыбался в некотором смущении, как
человек, нечаянно причинивший неприятности вежливым и добрым хозяевам.
Скромно вошел в камеру, представился: крейсер "Кутузов", командир 2-й башни,
10 суток ареста. Рассказал, как мирно шел по Большой Морской, держа курс на
кинотеатр "Победа", как догнал его патруль и сообщил, что он арестован за
попытку дискредитировать руководство. Уже в комендатуре, где заполнялась
записка об арестовании, ему стало известно, что минут за десять до
задержания некий старший лейтенант догнал на такси шествовавшего по
проспекту Нахимова начальника штаба эскадры, поравнялся с ним и крикнул
"Вольно!" -- Значит, -- подвела итог камера, -- десять суток? - Да. -- И
начальник штаба эскадры? -- Так точно... Раздались аплодисменты... И глава
камеры сложил с себя полномочия, передал их командиру 2-й башни "Кутузова",
представил ему офицеров. Подводник покинул свою каморку, застегнул пуговицы
кителя, доложил о себе с предельной лаконичностью: "Комендант, пять суток,
форма одежды". Командир башни недавно прибыл с Севера, рассказал о
столкновении крейсера с эсминцем, приводил известные ему детали. После ужина
камера устроила разбор чрезвычайного происшествия. Капитан из батальона
связи снял с правой ноги сапог, Манцев одолжил ботинок, и на этих макетах
разыграли все эволюции крейсера и эсминца. Больше половины камеры -- из
плавсостава, офицеры вникали во все тонкости маневрирования, в
последовательность сигналов; за справками по правилам совместного плавания
обращались к Манцеву: воспитанник Милютина как-никак, а командир линкора и
старпом его -- лучшие на флоте знатоки ПСП, вахтенных своих они
поднатаскали.
чувством произнес он. -- Получая в Москве назначение, я ознакомился с
обширными материалами по данному ЧП и вынужден сейчас признать: эти макеты,
этот планшет, -- капитан 2 ранга ткнул пальцем в сапог и ботинок на
некрашеном полу, -- дали более объективную, более достоверную и более
квалифицированную трактовку происшествия. Благодарю вас. Весьма рад, что
превратности службы свели меня с истинными специалистами. На нарах уже,
после отбоя, целый час отвели под знаменитую военно-морскую травлю,
фантастическую смесь небывальщины, оголтелой лжи и абсолютной правды. Спали
крепко и беззаботно. Утром кутузовец организовал приборку и проветривание,
придирчиво осмотрел подчиненных, кое-кому посоветовал не забывать о бритье.
Построил офицеров, когда пришел карнач со списком благополучно отбывших
наказание. Камера поредела, чтоб пополниться. Бразды правления твердо держал
в руках командир 2-й башни, никто из пришедших не мог похвастаться тем, что
отмечен благодатью лица более высокого, нежели начальник штаба эскадры...
Манцев дочитал Диккенса, раскрыл Тургенева. Когда выходил в коридорчик
покурить, бросал осторожные взгляды на новичка, старшего лейтенанта с
"Бойкого", командира зенитной батареи. Тот сидел на корточках, курил
беспрестанно, ничего не говоря, ничего не видя и ничего не желая видеть, --
весь подавленный какими-то свалившимися на него бедами. Капитан 2 ранга,
дотошно вникавший во флотские дела, навел обстоятельные справки и шепотом, в
своей камере, прикрыв дверь, поведал Манцеву о событиях, приведших командира
зенитной батареи "Бойкого" на гарнизонную гауптвахту, и в событиях этих
Манцев ничего оправдывающего не находил. Вчера во время учебной минной
постановки от болей в животе скорчился наводчик спаренной 37-миллиметровой
установки -- приступ аппендицита, как выяснилось позднее, и командир
зенитной батареи разрешил матросу спуститься вниз, в лазарет, за что
командиром эсминца Жилкиным был арестован на 5 суток. Розовый шрам
вспомнился Манцеву, хамские какие-то выкрики, накаленные ненавистью глаза,
обещание сбросить в воду, за борт... Больших трудов стоило ему сказать и
себе, и капитану 2 ранга, что Жилкин прав. При минных постановках --
повышенная готовность всей артиллерии, зенитной -- особенно, на палубе ведь
мины со взрывателями. Да, боевая тревога, все люки и горловины задраены, и
все же матроса можно было подменить наводчиком из другой боевой смены и
только тогда разрешить ему уход с боевого поста. -- Но аппендицит! Капитан 2
ранга втягивал Манцева в обсуждение того, что, наверное, давно решено было
обоими, что до них еще доказано было практикою, войною. -- Бой, -- сказал
Манцев. -- Грохот выстрелов, огонь. Уверяю вас, боли от аппендицита
мгновенно исчезнут. Опасность мобилизует, загоняет все болезни вовнутрь,
глушит их... -- У вас были подобные случайна корабле? Подобных случаев на
батарее не было, но в КДП не почитаешь Диккенса и Тургенева, за стереотрубой
мысленно проигрываются все варианты. Он и жалел зенитчика, и не жалел...
Зенитная батарея -- самое многочисленное подразделение эсминца, самое
загруженное корабельными делами, и в 1-й бригаде повелось: помощниками
командиров кораблей назначать командиров зенитных батарей, не менее трех лет
прослуживших на должности, самой уязвимой, самой неблагодарной. Невероятно,
и все же надо верить: ему, Манцеву, отчаянно повезло, в конце декабря его
назначат помощником командира эсминца. Проныра Дрыглюк нашел земляка в
секретной канцелярии линкора, узнал то, чего не знает пока никто: Милютин и
Валерьянов пишут характеристику, командира 5-й батареи решено вознести
высоко. "Достоин повышения. Целесообразно использовать на должности
помощника командира эскадренного миноносца нового проекта -- для более
полного выявления командных качеств". Голова закружится от таких слов, и тем
не менее командир линкора характеристику не утвердил, потребовал такого
набора слов, чтоб в отделе кадров доподлинно знали, кого именно надо
отправлять туда, где строятся новые эсминцы. Не бывать, наверное,
жилкинскому зенитчику помощником командира, и его ли одного винить. Из окон
камеры не утрамбованный сапожищами дворик виделся, а вся эскадра, весь флот
с его разнообразным хозяйством. Кого только не вмещала гауптвахта -- и
проворовавшихся интендантов, и промасленных механиков, и летчиков, и
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Конан-Дойль Артур