Чтение 22–й страницы книги ~Апельсины из Марокко~

в книгах. Глупости это, тысячи неодолимых преград встают перед любовью,
об этом тоже написано в книгах. Но ведь Катя - это не любовь, это часть
меня самого, это моя юность, моя живая вода.

Толпа пришла в смутное движение. Размахивали руками. Кажется, кто-то
уже получил по зубам. Несколько парней из нашего треста пробежали мимо,
на ходу расстегивая полушубки.

- Что там такое, ребята? - крикнул я им вслед.

- Бичи без очереди полезли!

- Вперед, Калчанов! - засмеялась Катя. - Вперед, в атаку! Труба зо-
вет! Ты уже трепещешь, как боевой конь.

- Знаешь, как меня называли в школе? - сказал я ей. - Панч Жестокий
Удар.

- В самом деле? - удивилась Катя. - Тогда вперед! Колька, не смей!
Колька, куда ты?!

Но я уже бежал.

Ох, сейчас мне достанется, думал я. Ох, сейчас мне отскочит битка!
Сейчас я получу то, что мне полагается за все сегодняшние фокусы. Я
втерся в толпу. Пока еще не дрались. Пока еще только напирали. Пока еще
шел суровый разговор.

- Сознание у вас есть или нет?

- А ты мои гроши считал?

- Чего ты с ним разговаривааешь, Люнь! Чего ты с ним толковище ве-
дешь? Дай ему по кумполу!

- Трудящиеся в очереди стоят, а бичам подавай апельсинчик на блюдеч-
ке!

- А это не простые бичи, а королевские!

- Спекулянты!

- Я тебя съем, паскуда, и пуговицы не выплюну!

- Люнь, чю ты с ним разговариваешь!

- Пустите меня, я из инфекционной больницы выписался!

- Назад, кусочники!

- А тебе жалко, да? Жалко?

- Жалко у пчелки...

- Я тебя без соли съем, понял?

- Пустите меня, я заразный!

Косматый драный бич вдруг скрипнул зубами и закричал визгливо, заве-
рещал:

- Всех нерусской нации вон из очереди!

На секунду наступило молчание, потом несколько парней насело на кос-
матого.

- Дави фашиста! - кричали они.

- Давайте-ка, мальчики, вынесем их отсюда! - командовал Витька Колты-
га.

Конечно, он уже был здесь и верховодил - прощай любовь в начале мар-
та...

Засвистели кулачки, замолкли голоса, только кряхтели, ухали, давились
снегом дерущиеся люди. Меня толкали, швыряли, сдавливали, несколько раз
ненароком мне попадало по шее, и слышался голос: "Прости, обознался".
Никто толком не знал, кого бить, на бичах не было особой формы. Со всех
сторон к нашей неистовой куче бежали люди.

- Делай, как я! - закричал какой-то летчик своим приятелям, и они
врезались в гущу тел, отсекая дерущуюся толпу от весов, возле которых
попрыгивали и дули себе на пальцы равнодушные продавщицы. Я полез вслед
за летчиками и наконец-то получил прямой удар в челюсть.

Длинный бич, который меня стукнул, уже замахивался на другого. Я за-
метил растерянное лицо длинного, казалось, он действует словно спро-
сонья. Двумя ударами я свалил его в снег.

Толпа откачнулась, а я остался стоять над ворочающимся в снегу телом.

- Дай руку, борода! - мирно сказал длинный.

Я помог ему встать и снова принял боксерскую стойку.

- Крепко бьешь, - сказал длинный.

Я ощупал свою челюсть.

- Ты тоже ничего.

Он отряхнулся.

- Пошли шампанского выпьем?

- Шампанского, да? - переспросил я. - Это идея.

Глава ХI

КОРЕНЬ

В общем-то никто из нашей компании апельсинами понастоящему не инте-
ресовался, но Вовик обещал выставить каждому по полбанки за общее дело.
Апельсинчики ему были нужны для какого-то шахер-махера.

Сначала он передал через головы деньги своему корешу, который уже
очередь выстоял, и тот взял ему четыре кило. По четыре кило выдавали
этого продукта. Потом к этому корешу подошел Петька, и тоже взял четыре
кило. Очередь стала напирать. Кореш Вовика лаялся с очередью и сдерживал
напор. Когда к корешу подлез Полтора-Ивана, очередь расстроилась и окру-
жила нас. Началось толковище. Вовик стал припадочного из себя изобра-
жать. Такой заводной мужик, этот Вовик. Ведь гиблое дело, когда тебя ок-
ружает в десять раз больше, чем у тебя, народу и начинается толковище.
Ясно ведь, что тут керосином пахнет, небось уже какой-нибудь мил- чело-
век за милицией побег, а он тут цирк разыгрывает.

Надо было сматываться, но не мог же я от своих уйти, а наши уже кида-
лись на людей, Вовик их завел своей истерикой, и, значит, вот-вот должна
была начаться "Варфоломеевская битва".

Значит, встречать мне своего папашку с хорошим фингалом на фотогра-
фии. Скажу, что за комингс зацепился. Навру чего-нибудь. А вдруг на пят-
надцать суток загремлю?

Ну надо же, надо же! Всегда вот так: только начинаешь строить планы
личного благоустройства, как моментально вляпываешься в милую историю.
Стыд-позор на всю Европу. А еще и Люська здесь. Я ее видел с тем парень-
ком, с Витенькой Колтыгой.

Смотрю, Вовик берет кого-то за грудки, а ПолтораИвана заразного из
себя начинает изображать. Чувствую, все, сам я завожусь. Чувствую, лезу
к кому-то. Чувствую, заехал кому-то. Чувствую, мне каким-то боком отско-
чило. Чувствую, дерусь, позорник, и отваливаю направо и налево. Прямо
страх меня берет, как будто какой-то человек пролез в мой организм.

Тут посыпались у меня искры из глаз, и я бухнулся в снег. Кто-то сшиб
меня двойным боксерским ударом. Тут я очухался, и все зверство во мне
мигом прошло, испарилось в два счета.

Сбил меня паренек, вроде даже щупленький с виду, но спортивный, боро-
датый такой, должно быть, геолог из столичных. Те, кто в наши края при-
езжает, сразу запускают бороды. Вовремя он меня с копыт снял.

Наши уже драпали во все стороны как зайцы. Вовик убежал, и Петька, и
Полтора-Ивана, и другие.

- Пойдем шампанского выпьем, - предложил я бородатому.

Свой парень, сразу согласился, веселый паренек.

- Пошли в "Маяк", угощаю, - сказал я ему.

Денег у меня, конечно, не было, но я решил Эсфирь Наумовну уломать.
Пусть запишет на меня, должен же я угостить этого паренька за хороший и
своевременный удар.

- Пошли, старик, - засмеялся он.

- А ты с какого года? - спросил я его.

- С тридцать восьмого.

- Совсем пацан, ей-Богу. Действительно, я старик. Небось десятилетка
за плечами? - спрашиваю я его.

- Институт, - отвечает. - Я строитель. Инженер.

И тут подходит к нам девица, такая, братцы, красавица, такая стиляга,
прямо с картинки.

- Катька, знакомься, - говорит мой дружок, - это мой спарринг-парт-
нер. Пошли с нами шампанское пить.

- А мы очередь не прозеваем, Колька? - говорит девица и подает мне
руку в варежке. А я, дурак, свою рукавицу снимаю.

- Корень, - говорю, - тьфу ты, Валькой меня зовут... Валентин Костю-
ковский.

Пошли мы втроем, а Катюшка эта берет нас обоих под руки, понял? Нет,
уговорю я Эсфирь Наумовну еще и на шоколадные конфеты.

- Крепко бьет ваш Колька, - говорю я Катюше. - Точно бьет и сильно.

- Он у меня такой, - смеется она.

А Колька, гляжу, темнеет. Такой ведь счастливый, гад, а хмурится еще.
На его месте я бы забыл, что такое хмурость. Пацан ведь еще, а институт
уже за плечами, специальность дефицитная на руках, жилплощадь небось
есть, и девушка такая, господи Боже.

В хвосте очереди я заметил Петьку. Он пристраивался, а его гнали, как
нарушителя порядка.

- Да я же честно хочу! - кричал Петька. - По очереди. Совесть у вас
есть, ребята, аль съели вы ее? Валька, совесть у них есть?

- Кончай позориться, - шепнул я ему.

А Катя вдруг остановилась.

- Правда, товарищи, - говорила она, - что уж вы, он ведь осознал свои
ошибки. Он ведь тоже апельсинов хочет.

- В жизни я этого продукта не употреблял, - захныкал Петька. - Со-
весть у вас есть, или вас не мама родила?

- Ладно, - говорят ему в хвосте, - вставай, все равно не хватит.

- Однако надежда есть, - повеселел Петька.

В столовой был уют, народу немного. Проигрыватель выдавал легкую му-
зыку. Все было так, как будто снаружи никто и не дрался, как будто там и
очереди нет никакой. С Эсфирь Наумовной я мигом договорился.

Люблю шампанское я, братцы. Какое-то от него происходит легкое кру-