остался вдовцом. Умерла моя Голда, царство ей небесное. Женщина была она
простая, без затей, но великая праведница. Пусть уж она там за детей своих
заступницей будет, достаточно она из-за них натерпелась, а может быть, из-за
них она и со свету ушла, перенести не могла, что разбрелись они в разные
стороны -- "кто в лес, кто по дрова". "Что это, прости господи, за жизнь, --
говорила она, -- когда ни дитяти, ни теляти? Корова и та скучает, когда от
нее теленка отлучают..."
вижу я, что женщина тает день ото дня как свеча, и сердце у меня от жалости
сжимается, и говорю я ей, душу изливаю:
-- что с детьми, что без детей... Есть у нас великий бог, милосердый и
всемогущий. А все же, -- говорю, -- столько бы мне счастья, сколько раз
случается: выкинет господь-вседержитель такую штуку, врагам бы моим, такую
долю!..
она и отвечает мне:
по-твоему, против бога, что ли, восстаю? Ведь если господь бог создал свой
мир так расчудесно, что и дети -- не дети, и родители -- трын-трава, стало
быть он знает, что делает...
был бы тронут. Но Тевье -- не женщина, отвечаю ей словцом, изречением и еще
изречением:
старости лет в дураках меня оставишь?
доктора, самого лучшего доктора. Приезжаю домой, -- где там! Лежит моя Голда
на полу со свечой в изголовье и выглядит, покрытая черным, как кучка земли.
Стою я и думаю: "Вот он и весь человек! Эх ты, владыко небесный! Что ж это
ты творишь с твоим Тевье? Что я теперь делать стану на старости лет, горе
мое горькое!" И как сноп повалился наземь. Но -- кричи не кричи! Знаете, что
я вам скажу? Когда видишь перед собой смерть, поневоле вольнодумцем
становишься, начинаешь размышлять, "что мы и что наша жизнь", -- что такое
наш мир с его планетами, что вертятся, с поездами, которые бешено несутся,
со всем этим шумом и треском, и что такое даже сам Бродский с его
миллионами? Суета сует, чепуха и ерунда!
за год вперед. Что же мне оставалось делать, когда господь бог наказал меня,
не дал мне мужчин -- одни женщины, дочери да дочери, будь они неладны! Не
знаю, все ли так мытарятся со своими дочерьми, или я один такой злосчастный,
что не везет мне с ними? То есть против них самих я ничего не имею, а
счастье -- ведь оно от бога. Того, что они мне желают, пошли мне, господи,
хоть половину! Наоборот, они чересчур уже преданы, а все, что чересчур, --
вредно. Вот возьмите мою младшую дочь, ее Бейлкой звать. Если бы вы знали,
что это за человек! Вы меня не первый день знаете, -- год, да год, да еще
денек, -- и знаете, что я не из тех отцов, которые любят расхваливать зазря
своих детей. Но раз зашел разговор о Бейлке, то я вам должен сказать в двух
словах: с тех пор как господь бог Бейлками промышляет, он такой еще не
создавал. О красоте и говорить нечего! Дочери Тевье, сами знаете, по всему
свету славятся как первые красавицы. Но она, Бейлка то есть, всех их за пояс
заткнет, что и говорить, -- всем красавицам красавица! Вот о ней можно
сказать словами притчи "Обманчива красота", -- не в красоте дело, а в
характере. Золото, чистое золото, говорю я вам! Я для нее всегда был первым
человеком в доме, но с тех пор как моя Голда, да будет ей земля пухом,
померла, отец для нее -- зеница ока! Пылинке упасть на меня не дает. Уж я
говорил про себя: господь бог, как сказано в молитве, "предпосылает гневу
своему милосердие" -- посылает исцеление еще до болячки. Трудно только
угадать, что хуже -- исцеление или болячка... Поди будь пророком и узнай,
что Бейлка ради меня продаст себя за деньги и отошлет отца своего на
старости лет в Палестину! Положим, это только так говорится -- отошлет.
Поверьте, она повинна в этом так же, как и вы. Виноват кругом он, ее
избранник, -- проклинать его не хочу, пусть на него казарма свалится! А
может быть, если хорошенько вдуматься да покопаться поглубже, то виноват в
этом больше всех я сам, потому что ведь у нас в талмуде так и сказано:
"Человек повинен..." Но мне ли вам рассказывать, что в талмуде говорится!
выросла, стала, не сглазить бы, девицей на выданье. А Тевье знай свое: возит
в тележке сыр и масло -- летом в Бойберик, зимой в Егупец, чтоб их затопило,
как содом! Видеть не могу этот город и не столько город, сколько его
жителей, и не всех жителей, а одного человека -- Эфраима-свата, пропади он
пропадом! Вот послушайте, что может натворить сват.
товаром. Гляжу, -- "и прииде Аман"* -- идет Эфраим-сват! Я вам о нем как-то
рассказывал. Человечек он хоть и въедливый, но чуть его завидишь, поневоле
остановишься, -- такая уж сила у этого человека...
малость, я тебе пожевать дам.
заключаются.
дедушкина бабушка там не бывала?
Тевье, у меня имеется товарец здесь, на месте...
служила кухаркой в лучших домах...
кнутом и хочу ехать дальше.
имели в виду?
долгие годы!
чего это на вас такая радость напала?
исключительное, счастье, главный выигрыш, богач, денежный мешок, миллионщик,
Бродский. Сам он подрядчик и звать его Педоцур!
Педоцур, он дома строит, мосты, побывал во время войны в Японии, привез кучу
денег, разъезжает на огненных конях, в каретах с лакеями у дверей, с
собственной банькой у себя в доме, с мебелью из Парижа, с брильянтовым
перстнем на пальце, совсем еще не старый, холостой, настоящий холостяк,
прима! И ищет он красивую девушку, кто бы она ни была, раздетую, разутую,
лишь бы красавица!..
мы с вами, реб Эфраим, заедем невесть куда. Если не ошибаюсь, вы уже как-то
сватали того же самого жениха моей старшей дочери Годл.
с ним удар случится...
Тот до войны еще обанкротился и в Америку удрал!
удерет?
этот -- подрядчик со времени войны, ведет большие дела, имеет свою контору,
служащих и... и... и...
ухватил за лацканы да так меня стал трясти, что подошел городовой и хотел
нас обоих отправить в часть. К счастью, я вспомнил, что в писании сказано:
"С чужого бери", -- с полицией надо уметь ладить...
младшей дочери Бейлки, и "недолго тянулись дни", то есть я хочу сказать, что
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Маккефри Энн
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем