сообщил об этом Кампилли.
признать, что дело как таковое больше не существует, существует ведь
письмо твоего отца к монсиньору Риго, на которое он обещал откликнуться.
Невежливо было бы не дождаться.
пребывания и Риме. Быть может, самое большее еще один-два дня.
завтра. Кстати, я подобрал дела, которые можно передать твоему отцу в
Торуни. У меня кое-что заготовлено. Два моих и несколько чужих. Но вернее
всего, они вообще не понадобятся. Письмо твоего отца пойдет ad acta1 [1 В
архив (лат)], и о нем больше не будут говорить. Что же касается твоего
пребывания в Риме, то мы с женой не отпустим тебя так быстро. - Тут он
засмеялся. - Мы должны теперь спокойно насладиться твоим обществом!
прошлый раз; теперь Кампилли не допытывался о вкусах отца и предложил
ехать туда без предварительных церемоний. За едой мы, как и тогда, нс
говорили о деле. Вообще весь обед напоминал тог, первый. Кампилли, так же
как и тогда, долго изучал карточку вин, точно так же не позволил мне есть
то, что мне хотелось, а выбирал более дорогие блюда. В ритуале, однако,
изменение-наша общая открытка отцу. Первая, которую мы то ли из Рима, то
ли из Остии подписали имеете с Кампилли.
его молчание смертью епископа, а иначе говоря- желанием монсиньора
немножко выждать и лишь позднее известить меня о том, что он принял к
сведению письмо МОРГО отца, состоявшего в конфликте с покойным. На вилле я
был один. Адвокат поехал в Абруццы проследить, все ли в доме готово к
приезду остальных членов его семьи. В Риме становилось все жарче. С
раннего утра до конца дня жгло солнце. Я возвращался с обеда отяжелевший и
нотный. По-прежнему ходил в тот же самый ресторан, в нескольких сотнях
шагов от Ватиканской библиотеки. Поев, шел теневой стороной под стенами.
Но и они были раскалены. Небольшой подъем по виале Ватикане становился
мучительным. Всюду жара, зной, духота.
меня, если я забывал их опустить в моей комнате.
лестнице к себе, принимал душ, а потом босиком возвращался в комнату,
утопавшую во мраке. На всей вилле полы были каменные. Поэтому я с
удовольствием ходил бы даже по всему дому босиком. Так все же прохладнее.
После душа-кровать.
Кампилли, прогулки по памятным местам и опять тот же ресторан. А после
ужина кино или снова библиотека.
стола с фотографиями. Иногда я исправлял заметки, сделанные утром. Иногда
разглядывал фотографии. Их было очень много. Больше всего на огромном
столе в центре комнаты.
был запечатлен весь мир супругов Кампилли. Мир хозяйки дома, урожденной
Згерской. По уверениям лакея в полосатой куртке, семья синьоры Кампилли
была principesca'[' Княжеская (итал.).], однако отец ничего мне об этом не
говорил. Про то, что Згерские были люди богатые, я слышал. Что они были
магнаты-знал определенно. Повсюду на стенах висели изображения их дворца в
имении нод Житомиром, помпезного здания с башнями по углам; изображения
этого дворца, выполненные в различной техникефото, литографии и акварели,
- попадались мне и в других комнатах, помимо библиотеки Кампилли. На
фотографиях род Згерских представлял не только бедный Анджей, которого
убили солдаты, отступавшие с фронта, но и разные другие, близкие и
дальние, родственники синьоры Кампилли. Кроме родственников, друзья.
Многочисленные снимки политических деятелей, князей, премьеров, министров,
послов; всё это были важные персоны, выдвинувшиеся главным образом в
начальный период формирования польского государства непосредственно после
первой мировой войны.
монсиньоров-тоже с дарственными надписями, - вне всякого сомнения,
составляли вклад синьора Кампилли в этот пантеон.
умным, несколько ироническим взглядом, устремленным в объектив. Подпись
мелким почерком, слегка стилизованным под готический, что, впрочем, как я
слышал от отца, принято в курии. Я взял в руки снимок, вставленный в
солидную серебряную рамку, и поднес к свету. Так я лучше мог рассмотреть
лицо монсиньора, потому что тогда в Роте мне было неудобно это делать, да
к тому же я очень волновался. И вот я вгляделся в него теперь: симпатичное
лицо, внушающее доверие.
моисиньор, пора! Где сигнал?
или торжественных одеяниях, она-в домашних платьях или бальных нарядах,
наконец Сандра-в детстве, в" девичестве, замужняя дама; внуки, ну и на
двух снимках Весневич: в польском мундире и в мундире какого-то
рыцарского, вернее всего ватиканского, ордена-пелерина, большая шапка,
роскошный пояс и высокие театральные сапоги.
Кампилли переселялись на август. Прекрасный каменный дом в стиле ренессанс
на лесистом крутом склоне. Замечательное место, ничего не скажешь!
Свободно там дышится после раскаленного, знойного Рима.
ничего, но часам к одиннадцати совсем плохо. Поэтому я берег время и точно
в половине девятого одним из первых садился за свой стол; раскладывал
заметки, доставал из кармана лупу, взятую в кабинете Кампилли, а затем
отправлялся в маленький зал с каталогами, где выдавали затребованные из
архива материалы. С ними получилось не очень хорошо. Четыре исследованных
документа, которые я уже сдал, вернулись ко мне.
нового выжать из них не удалось. На печатях по-прежнему лучше или хуже
сохранившиеся фигуры патронов Роты, только и всего! В глубине души я
досадовал. Разумеется, я ни в чем не винил ни документы и древние печати,
которые не приносят мне ничего интересного, ни научную работу, которая
подвигается очень медленно, ибо таков уж ее ритм. Скорее я сердился на
работников каталога за то, что они не торопятся, когда мне так некогда.
Однако я не проявлял нетерпения, о нет.
пребывания в Риме мог еще сократиться, а также за то, что приехал я летом,
когда копаться в запыленных и душных хранилищах, наверное, очень
мучительно.
устраивал между часами занятий, заходил в архив-в отдел каталогов. Я
выписывал новые названия и присоединял их к прежним заказам, то есть к
тем, которые еще не выполнили. Я разыскивал их в поте лица, едва не ослеп,
роясь в различных указателях со списками документов. Прочитать их было
трудно из-за темноты. Всюду опущены жалюзи и даже тяжелые шторы, так как
окна выходят на южную сторону. Я подсовывал указатель под лучик света,
которому удалось пробиться сквозь все препятствия, либо подносил к
свисавшей с потолка лампе, которую то и дело кто-нибудь гасил, считая, что
от нее становится еще жарче. Надо было бы с самого утра приходить сюда,
рыться в каталогах и списках. Воздух с ночи еще свежий и шторы не
задвинуты-значит, светлей. Но это также и лучшие рабочие часы, и жаль
тогда отрываться от своего стола в читальне. Однако придется. Проклятая
спешка! Если бы я знал, что еще с месяц посижу в Риме, то ко всему
относился бы спокойнее. Научная работа не терпит торопливости. Розыски
документов-тем более. К тому же в такой фантастически богатой библиотеке,
в которой за многие века ее существования выработалось особое отношение к
понятию времени. И значит, в данных обстоятельствах нужно быть терпеливым
и не распускать нервы!
отделе каталогов, - лоджия, а в ней священник из Сан-Систо. Его имя и
фамилия дон Евгений Пиоланти. Он представился мне, а я ему. Я прихожу в
библиотеку раньше, чем он. Пиоланти появляется значительно позднее. Вскоре
он объяснил мне почему: живет далеко. Ему приходится ехать до Термини
поездом, а оттуда автобусом. Дорога отнимает полтора часа. Уйдя из
библиотеки, он выпивал кофе с молоком, съедал булку и какие-нибудь
фрукты-он привозил их с собой, - после чего пускался в обратный путь. Обо
всем этом он мне рассказал. А когда я пригласил его обедать, он даже
продемонстрировал сверток с булкой и фруктами и термос с кофе. Произошло
это на третий день после отъезда Кампилли. Я чувствовал себя немного
одиноким, и мне было бы приятно общество Пиоланти, но он не принял
приглашения. Извлек свои запасы в доказательство, что еда у него есть.
его знаю, он показался мне загадочным, а его слова не лишенными намеков.
Высказывался он тогда сдержанно, спрашивал кратко. Но назавтра, после того
как я первый ему поклонился, а потом, в лоджии, подошел к нему и он
разговорился со мной, таинственность исчезла. Должно быть, он был из
робких и, безусловно, такой же одинокий, как и я. Он нуждался в
собеседнике, встретил меня и, однажды себя переломив, стал обыкновенным
священником из глухой провинции, который застрял в городе на более долгий
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Верещагин Олег
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Лондон Джек