и немного повяжу?
они оставались ее малышами, ее очаровашками. Совсем как в первый день,
когда она кормила их грудью. Клементина опустила голову и погрузилась в
воспоминания.
валось. Отныне я буду говорить о себе в третьем лице. Это меня вдохнов-
ляет.
гагачиным пухом (гагачи - птенцы гаг, как аристократичи - дети аристок-
ратов), и все это маленькое гагачье, набившееся в кусты боярышника, что-
бы поклевать себе пузо, казалось скоплением сугробиков из искусственного
снега. Холодные зеленые канавы, залитые водой с лягушками, томились в
ожидании юльтабрьской засухи.
Когда я здесь только появился, я был молодым энергичным психиатром, а
теперь я по-прежнему молодой, но совершенно не энергичный психиатр. От-
личие, несомненно, разительное. А все из-за этой поганой деревни. Этой
чертовой гнусной деревни. Воспоминание о первой ярмарке стариков теперь
меня веселит. Скрепя сердце я отвешиваю затрещины подмастерьям и уже
отыгрался на Сляве, чтобы не чувствовать своей вины. Ладно! Теперь все.
Я активно примусь за работу". Все это говорил себе он, Жакмор. И чего
только в голову не придет, просто невероятно, всего и не передумаешь.
В небе каркали живописные вороны, но их было не слышно, так как психиатр
находился с подветренной стороны.
рыбачат? Море же рядом, а в нем полно крабов, ракопедов и прочей чешуй-
чатой снеди. Почему же? Почему же? Почему же? Причала нет, вот почему!"
поздороваться; она была повернута в другую сторону, и он окликнул ее.
Подойдя вплотную, он понял, что голова была отрублена и посажена на кол
- не иначе как в наказание. Соответствующая табличка лежала рядом в ка-
наве. Жакмор поднял ее и прочел смешанные с грязью слова: "В сле-дую-
щий-пятно-разпятно-ты-да-пятно-шь-пятно-больше молока-пятно-пятно-пят-
но".
Подмастерья еще куда ни шло... Но животные - нет. Он бросил табличку.
Летающая живность уже успела пожрать глаза и нос проштрафившейся коровы;
морда - что раковая опухоль. Обхохочешься.
ему. За что он и получит золото. От которого никакой пользы, поскольку
он ничего не сможет на него купить. А значит, только оно и ценно. То
есть бесценно".
лое красноречие. Хотя суть последней сентенции была начисто лишена инте-
реса, поскольку Слява оказался механически введенным в ситуацию, при ко-
торой его золото ни с чем не рифмуется. А потом, какое мне дело до золо-
та, разве что еще сотня метров пройдена".
отбросов лодка Слявы. Жакмор окликнул его. Когда судно подплыло к психи-
атру, тот запрыгнул на борт.
его разум с самого утра.
несколько вопросов.
ния!
ки. Тяжело дыша и дрожа от холода, он с трудом подплыл к какому-то куску
и ловко схватил его зубами. Оказалось, что это довольно маленькая отруб-
ленная кисть. Испачканная чернилами. Он залез в лодку.
выполнил задание по чистописанию.
лядывая себя в зеркале. Он только что постриг бороду.
за обедом, отдавая все силы на закармливание тройняшек. Она подошла к
двери и заперла ее на ключ. Так спокойнее. Никто не войдет. Она вышла на
середину комнаты и чуть ослабила пояс на платье. Украдкой посмотрела на
себя в зеркало шкафа. Подошла к окну, закрыла его. Потом вернулась к
шкафу. Она не торопилась, смаковала проходящие минуты. Ключ от шкафа ви-
сел у нее на поясе на плетеном кожаном ремешке. Она посмотрела на ключ и
вставила его в скважину. Из шкафа неприятно пахнуло. Пахло настоящей
гнилью. Запах исходил из картонной коробки для обуви. Клементина взяла
ее в руки и принюхалась. В коробке стояло блюдце с остатком догнивающего
бифштекса. Гнил он чисто, без мух и опарышей. Просто зеленел и вонял.
Гадость. Она потрогала мясо пальцем. Мягкое. Она понюхала палец. Доста-
точно гнилое. Она аккуратно взяла его большим и указательным пальцем и
впилась зубами в мякоть, стараясь оторвать ровный кусок. Мясо было неж-
ным, кусалось легко. Она медленно жевала, поглощая плесневелую - с
мыльным привкусом - кашицу, от которой пощипывало десны, и упивалась
резким запахом, исходившим из коробки. Она съела половину, положила мясо
в коробку, а коробку задвинула на прежнее место. Рядом на тарелке сирот-
ливо лежал треугольный кусочек сыра почти в таком же состоянии. Она по-
ковырялась в нем пальцем, а потом этот палец долго облизывала. С явным
сожалением закрыла шкаф, прошла в туалет и вымыла руки. Затем растяну-
лась на кровати. На этот раз ее не вытошнит. Она знала это наверняка.
Все усвоится. Надо только как следует проголодаться. Теперь она будет за
этим следить. Так или иначе правило должно неукоснительно соблюдаться:
все лучшее - детям; она даже не могла вспоминать без смеха, как вначале
ограничивалась объедками, подъедала бараний жир и пленки ветчины, остаю-
щиеся в их тарелках, собирала намокшие в молоке бутерброды, разбросанные
по столу за завтраком. Это может делать кто угодно. Любая мать. Дело
привычное. Очистки персиков - это уже сложнее. Из-за ощущения бархатной
кожицы на языке. Но и очистки персиков - тоже не велика заслуга; ведь
многие едят их, не срезая кожи. Но только она одна оставляла гнить все
эти остатки. Дети заслуживали подобной жертвы, и чем омерзительнее это
было, чем хуже это пахло, тем крепче, сильнее ей казалась ее любовь к
ним, как если бы из страданий, которым она себя подвергала, могло ро-
диться что-то чистое и настоящее, - вот и приходилось восполнять все
пробелы, платить сторицей за каждую минуту, прожитую без осознания мате-
ринского долга.
опарышей по-прежнему не решалась. И ведь понимала, что мошенничала, зак-
рывая от мух объедки в продуктовом шкафу. Не случится ли так, что это
может отразиться на детях?
Каменистый Артем
Андреев Николай
Шилова Юлия
Белов Вольф
Орлов Алекс
Суворов Виктор