Чтение 22–й страницы книги ~Колыбель для кошки~

- Привет вам,-сказал "Папа".- Вы прибыли к лучшим друзьям
Америки. К Америке неправильно относятся во многих странах, но
только не у нас, господин посол.- И он поклонился Лоу Кросби,
фабриканту велосипедов, приняв его за нового посла.

- Знаю, знаю, у вас тут отличная страна, господин президент,-
сказал Кросби.- Все, что я о ней слышал, по-моему, великолепно.
Вот только одно...

- Да?

- Я не посол,- сказал Кросби.- Я бы и рад, но я обыкновенный
простой коммерсант.- Ему было неприятно назвать настоящего
посла:- Вот тот человек и есть важная шишка.

- Ara! -"Папа" улыбнулся своей ошибке. Но улыбка внезапно
исчезла.

Он вздрогнул от боли, потом согнулся пополам и зажмурился,
изо всех сил преодолевая эту боль.

Фрэнк Хониккер неловко и неумело попытался поддержать его:

- Что с вами?

-Простите,- пробормотал наконец "Папа", пытаясь выпрямиться.
В глазах у него стояли слезы. Он смахнул их и весь выпрямился:-
Прошу прощения.- Казалось, он на минуту забыл, где он, чего от
него ждут. Потом вспомнил. Он пожал руку Минтону Хорлику:- Вы
тут среди друзей.

- Я в этом уверен,- мягко сказал Минтон.

- Среди христиан,- сказал "Папа".

- Очень рад.

- Среди антикоммунистов,- сказал "Папа".

- Очень рад.

- Здесь коммунистов нет,- сказал "Папа".- Они слишком боятся
крюка.

- Так я и думал,-сказал Минтон.

- Вы прибыли сюда в очень удачное время,- сказал "Папа".-
Завтра счастливейший день в истории нашей страны. Завтра наш
великий национальный праздникДень ста мучеников за демократию. В
этот день мы также отпразднуем обручение генерал-майора
Фрэнклина Хониккера с Моной Эймонс Монзано, самым дорогим
существом в моей жизни, в жизни всего Сан-Лоренцо.

- Желаю вам большого счастья, мисс Монзано,- горячо сказал
Минтон.- И поздравляю вас, генерал Хониккер.

Молодая пара поблагодарила его поклоном.

И тут Минтон заговорил о так называемых ста мучениках за
демократию и сказал вопиющую ложь:

- Нет ни одного американского школьника, который не знал бы о
благородной жертве народа Сан-Лоренцо во второй мировой войне.
Сто храбрых граждан СанЛоренцо, чью память мы отмечаем завтра,
отдали все, что может отдать свободолюбивый человек. Президент
Соединенных Штатов просил меня быть его личным представителем во
время завтрашней церемонии и пустить по морским волнам венок -
дар американского народа народу Сан-Лоренцо.

- Народ Сан-Лоренцо благодарит вас лично, президента
Соединенных Штатов и щедрый американский народ за внимание,-
сказал "Папа".- Вы окажете нам большую честь, если сами опустите
в море венок во время завтрашнего праздника обручения.

- Великая честь для меня,- сказал Минтон. "Папа" пригласил
всех нас оказать ему честь своим присутствием на церемонии
опускания венка и на празднике в честь обручения. Нам надлежало
прибыть во дворец к полудню.

- Какие у них будут дети!- сказал "Папа", направляя наши
взгляды на Фрэнклина и Мону.- Какая кровь! Какая красота!

Тут его снова схватила боль.

Он снова закрыл глаза, скорчившись от мучений.

Он ждал, пока боль пройдет, но она не проходила.

В мучительном припадке он отвернулся от нас к толпе.

Он попытался что-то жестами показать толпе - и не смог. Он
попытался что-то сказать им - и не смог.

Наконец он выдавил из себя слова.

- Ступайте домой!- крикнул он, задыхаясь.- Ступайте домой!

Толпа разлетелась, как сухие листья.

"Папа" обернулся к нам, нелепо корчась от боли...

И тут же упал.

66. СИЛЬНЕЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ

Но он не умер.

Его можно было бы принять за мертвеца, если бы в этой
смертной неподвижности по нему изредка не пробегала судорожная
дрожь.

Фрэнк громко крикнул, что "Папа" не умер, что он не может
умереть. Он был в отчаянии.

- "Папа", не умирайте! Не надо!

Фрэнк расстегнул воротник его куртки, стал растирать ему
руки.

- Дайте ему воздуха! Воздуха "Папе"!- кричал он.

Летчики с истребителей побежали помочь нам. У одного из них
хватило сообразительности побежать за "скорой помощью"
аэропорта.

Я взглянул на Мону, увидел, что она, по-прежнему безмятежная,
отошла к парапету трибуны. Даже если смерть случится при ней, ее
это, вероятно, не встревожит.

Рядом с ней стоял летчик. Он не смотрел на нее. но весь сиял
потным блаженством, и я объяснил это ее близостью.

"Папа" постепенно приходил в сознание. Слабой рукой,
трепыхавшейся, как пойманная птица, он указал на Фрэнка:

- Вы...- начал он.

Мы все умолкли, чтобы не пропустить его слова.

Губы у него зашевелились, но мы ничего не услыхали, кроме
какого-то клокотания.

У кого-то возникла идея, тогда показавшаяся блестящей,-
теперь, задним числом, видно, что идея была отвратительная. Кто-
то, кажется один из летчиков, снял микрофон со стойки и поднес к
сидящему "Папе", чтобы усилить звук его голоса.

И тут от стен новых зданий, как эхо в горах, стали отдаваться
предсмертные хрипы и какие-то судорожные завыванья. Потом
прорезались слова.

- Вы,- хрипло сказал он Фрэнку,- вы, Фрэнклин Хониккер, вы -
будущий президент Сан-Лоренцо. Наука... У вас в руках наука.
Наука сильнее всего на свете. Наука,- повторил "Папа",- лед...-
Он закатил желтые глаза и снова потерял сознание.

Я взглянул на Мону. Выражение ее лица не изменилось.

Но зато у летчика, стоявшего рядом с ней, на лице застыла
восторженная неподвижная гримаса, будто ему вручали Почетную
медаль конгресса за храбрость.

Я опустил глаза и увидал то, чего не надо было видеть.

Мона сняла сандалию. Ее маленькая смуглая ножка была голой. И
этой обнаженной ступней она пожимала, мяла, мяла, непристойно
мяла сквозь башмак ногу летчика.

67. КУ-РЮ-КА

На этот раз "Папа" остался жив.

Его увезли из аэропорта в огромном красном фургоне, в каких
возят мясо.

Минтонов забрал в посольство американский лимузин.

Ньюта и Анджелу отвезли на квартиру Фрэнка в пра-
вительственном лимузине Сан-Лоренцо.

Чету Кросби и меня отвезли в отель "Каса Мона" в единственном
сан-лоренцском такси, похожем на катафалк "крейслере" с
откидными сиденьями, образца 1939 года. На машине было написано:
"Транспортное агентство Касл и Ко". Автомобиль принадлежал
Филиппу Каслу, владельцу "Каса Мона", сыну бескорыстнейшего
человека, у которого я приехал брать интервью.

И чета Кросби, и я были расстроены. Наше беспокойство
выражалось в том, что мы непрестанно задавали вопросы, требуя
немедленного ответа. Оба Кросби желали знать, кто такой Боконон.
Их шокировала мысль, Что кто-то осмелился пойти против "Папы"
Монзано.

А мне ни с того ни с сего вдруг приспичило немедленно узнать,
кто такие "сто мучеников за демократию".

Сначала получили ответ супруги Кросби. Они не понимали сан-
лоренцского диалекта, и мне пришлось им переводить. Главный их
вопрос к нашему шоферу можно сформулировать так: "Что за
чертовщина и кто такой этот писсант Боконон?"

- Очень плохой человек,- ответил наш шофер. Произнес он это
так: "Осень прохой черовека".

- Коммунист? - спросил Кросби, выслушав мой перевод.

- Да, да!

- А у него есть последователи?

- Как, сэр?

- Кто-нибудь считает, что он прав?

- О нет, сэр,-почтительно сказал шофер.- Таких сумасшедших
тут нет.