Чтение 22–й страницы книги ~Зона~

- Интересно, что за люди - жокеи?

- Вот не знаю.

- Физкультурники?

- Что-то вроде...

Токарь приходит домой. К его ногам, приседая от восторга, бросается
черный спаниель.

- Брошка, Брошенька, - шепчет Токарь, роняя в снег ломти докторской
колбасы.

Дома - теплая водка, последние известия. В ящике стола - пистолет...

- Брошка, Брошенька, единственный друг... Аникин демобилизовался...
Остальные в люди повыходили. Идиот Пантелеев в Генштабе... Райзман - до-
цент, квартиру получил... Райзман и в Майданеке получил бы отдельную
квартиру... Брошка, что же это мы с тобой?.. Валентина, сука, не пи-
шет... Митя лошадь прислал...

Холод и тьма за окном. Избу обступили сугробы. Ни звука, ни шороха,
выпил и жди. А сколько ждать - неизвестно. Если бы собаки залаяли или
лампа погасла... Тогда можно снова налить...

Так он и засыпает - портупея, диагоналевая гимнастерка, сапоги... И
лампочка горит до самого утра...

А утром я снова иду мимо оскверненного плаца к воротам. Резко вскиды-
ваю ладонь к фуражке. Потом вяло роняю ее и голосом, дрогнувшим от неж-
ного чувства, спрашиваю:

- Как ночь, дядя Леня?..

Когда-то я был перспективным армейским тяжеловесом. Одновременно -
спортивным инструктором при штабе части. До штаба - надзирателем произ-
водственной зоны. А всему этому предшествовала давняя беседа с чиновни-
ком райвоенкомата.

- Ты парень образованный, - сказал комиссар, - мог бы на сержанта вы-
учиться. В ракетные части попасть... А в охрану идут, кому уж терять не-
чего...

- Мне как раз нечего терять.

Комиссар взглянул на меня с подозрением:

- В каком это смысле?

- Из университета выгнали, с женой развелся... Мне хотелось быть отк-
ровенным и простым. Доводы не убедили комиссара.

- Может, ты чего-нибудь это самое... Чего-нибудь слямзил? И смыться
норовишь?

- Да, - говорю, - у нищего - жестянку с медяками.

- Не понял, - вздрогнул комиссар.

- Это так, вроде шутки.

- Что в ней смешного?

- Ничего, - говорю, - извините.

- Слушай, парень! Я тебе по-дружески скажу, ВОХРА - это ад!

Тогда я ответил, что ад - это мы сами. Просто этого не замечаем.

- А по-моему, - сказал комиссар, - ты чересчур умничаешь.

Отчаявшись разобраться, комиссар начал заполнять мои документы.

Через месяц я оказался в школе надзорсостава под Ропчей. А еще через
месяц инспектор рукопашного боя Торопцев, прощаясь, говорил:

- Запомни, можно спастись от ножа. Можно блокировать топор. Можно
отобрать пистолет. Можно все! Но если можно убежать - беги! Беги, сынок,
и не оглядывайся...

В моем кармане лежала инструкция. Четвертый пункт гласил:

"Если надзиратель в безвыходном положении, он дает команду часовому -

"СТРЕЛЯЙТЕ В НАПРАВЛЕНИИ МЕНЯ..."

Штрафной изолятор, ночь. За стеной, позвякивая наручниками, бродит
Анаги. Опер Борташевич говорит мне:

- Конечно, всякое бывает. Люди нервные, эгоцентричны до предела...
Например? Раз мне голову на лесоповале хотели отпилить бензопилой "Друж-
ба".

- И что? - спросил я.

- Ну, что... Бензопилу отобрал и морду набил.

- Ясно.

- С топором была история на пересылке.

- И что? Чем кончилась?

- Отнял топор, дал по роже...

- Понятно...

- Один чифирной меня с ножом прихватывал.

- Нож отобрали и в морду?

Борташевич внимательно посмотрел на меня, затем расстегнул гимнастер-
ку. Я увидел маленький, белый, леденящий душу шрам...

Ночью я спешу из штаба в казарму. И самый короткий путь - через зону.
Я шагаю мимо одинаковых бараков, мимо желтых лампочек в проволочных сет-
ках. Я спешу, ощущая родство тишины и мороза.

Иногда распахиваются двери бараков. Из натопленного жилья с облаком
белого пара выскакивает зек. Он мочится, закуривает, кричит часовому на
вышке:

- Але, начальник! Кто из нас в тюрьме? Ты или я?!

Часовой лениво матерится, кутаясь в тулуп... Из южного барака разда-
ется крик. Я бегу, на ходу расстегивая манжеты. На досках лежит в сапо-
гах рецидивист Купцов, орет и указывает пальцем. По стене движется тара-
кан, черный и блестящий, как гоночная автомашина.

- В чем дело? - спрашиваю я.

- Ой, боюсь, начальник! Кто его знает, что у таракана на уме!..

- А вы шутник, - говорю я, - как зовут?

- Зимой - Кузьмой, а летом - Филаретом.

- За что сидите?

- Улицу неверно перешел... С чужим баулом.

- Прости, начальник, - миролюбиво высказывается бугор Агешин, - это
юмор такой. Как говорится, дружеский шарж. Давай лучше ужинать...

"Поем, - думаю я, - они ведь такие же люди... А человек от приро-
ды..." И так далее...

Ели мясо, зажаренное в бараке на плите. Потом курили. Кто-то взял ги-
тару, сентиментальным голосом напевая:

...Выше голову, милый, я ждать не устану, Моя совесть чиста, хоть
одежда в пыли, Надо мной раскаленный шатер Казахстана, Бесконечная степь
золотится вдали...

" Милые, в общем-то, люди, - думал я, - хоть и бандиты, разумеется...
Но ведь жизнь искалечила, среда заела..."

- Эй, начальник, - сказал бугор Агешин, - знаешь, кого ты ел?

Все засмеялись. Я встал.

- Знаешь, из чего эти самые котлеты? Я почувствовал, как в моем же-
лудке разрывается бомба.

- Из капитановой жучки... Шустрый такой был песик...

...Надо мной раскаленный шатер Казахстана, Бесконечная степь золотит-
ся вдали, И куда ни пойду,

я тебя не застану, О тебе рассказать не хотят ковыли...

- Вот ты и скажи ему, - говорит Фидель.

- Капитан этого не переживет. У старика,

кроме пса, и друзей-то нет.
Не могу, ей-богу...

- Ты же боксер. У тебя нервы крепкие.

- Ей-богу, ке могу.

- Сказать-то надо все равно.

- Тебе полегче. У тебя с капитаном и дел

никаких.

- При чем тут я? Кто съел, тот пусть и говорит.

- Зачем ты напоминаешь?!.. Меня и так выворачивает каждую секунду.

- Он пистолет в кармане носит. Как бы он не это самое... Узнав про
такое дело...

- Что и говорить, старик на пределе. Жена не пишет, сын - какой-то
гопник... Брошка у него - единственный друг.

- А если телеграмму послать?

- Это не пойдет.

- Все равно сказать придется. А ты человек образованный, умеешь с
людьми разговаривать.

- То есть?

- Не зря тебя при штабе держат. Со всеми находишь общий язык.

- Что ты этим хочешь сказать?

- С тобой половина офицеров на "вы".

- Ну и что?

- Вот и говорят, что ты - композитор.

- Чего?

- Ничего. Композитор. Оперу пишешь. В смысле оперуполномоченному. Ку-
му...

Перегнувшись через стол, я ударил Фиделя железной линейкой. На щеке
его остался багровый след. Фидель отскочил и крикнул:

- Ах ты, штабная сука! Шестерка офицерская!.. Тут я почувствовал, как
накатывает волна спасающего от раздумий бешенства. Фидель двигался мед-
ленно, как пловец. Я ударил слева, потом еще. Увидел на расстоянии шага
- круглый, четко оформленный подбородок. Я вбивал туда свои обиды, го-
речь, боль... Из-под ног Фиделя вылетела табуретка. Дальше - кровь на
листах продовольственного отчета. И хриплый голос капитана Токаря, поя-
вившегося в дверях:

- Отставить! Я кому говорю - отставить!.. Опустив глаза, я сказал ка-
питану Токарю все. Он выслушал меня, расправил гимнастерку и неожиданно
заговорил быстрым старческим шепотом:

- Я с них вычту. Непременно вычту. Я за Брошку в Котласе тридцать рэ
уплатил...

Вечером капитан Токарь напился. Он буйствовал в поселковом шалмане.
Порвал фотографию лошади. Ругал последними словами жену. Такими словами,
которые давно уже значение потеряли. А ночью шел куда-то мимо электрос-
танции. И пытался, роняя спички, закурить на ветру...