глаза, и снова, как вчера с Наташей, проваливаясь в мягкую пропасть. Но на
этот раз он не скоро оттуда выбрался. Сколько времени они сидели не
шелохнувшись, объединенные только дыханием, нельзя точно сказать. Может
быть, пять минут, а может быть, час. Во всяком случае, когда Пирошников
открыл глаза, он как бы заново увидел эту комнату с желтым светом в углу, с
такими уютными, старыми, пожившими вещами, на которых лежала тонкая и
светлая пыль, и лицо мальчика в тени с голубыми ото сна веками, и руки
Наденьки, невесомо лежащие на столешнице красного дерева, и свои руки,
лежащие рядом и словно отъединенные от него. Боясь стряхнуть ощущение покоя,
он прислушался к звукам, доносившимся из-за стены. А они становились все
интенсивнее. Некоторые из них не поддавались расшифровке, тогда как другие
-- звон сдвигаемых стаканов, женский смех, хлопанье дверьми и шарканье
ногами в танце -- были очень хорошо знакомы Пирошникову. Кстати, танцы,
по-видимому, и начались, поскольку музыка доносилась все громче.
Наденька, и Пирошников вышел в коридор.
доносилась сразу отовсюду. Игралось старое танго "Брызги шампанского". Но
все как-то отодвинулось в сторону, как только Владимир узрел человека в
зеленой шляпе с обвисшими полями, который уже попадался ему на глаза перед
спуском по черной лестнице. Он уже успел оставить где-то пиджак и теперь был
в майке и брюках. Однако дело было совсем не в этом! Человек в шляпе стоял,
извините, вниз головою на потолке! Да, на высоком потолке коридора,
неподалеку от лампочки, которая торчала перед ним, подобно экзотическому
цветку, приводя, по всей видимости, его в немалое недоумение. Он стоял,
успевая при этом покачиваться в ритме танго, с видом печальным и задумчивым.
Пирошников по инерции сделал несколько шагов вперед, и человек в майке
заметил его, а заметив, обрадовался. Однако что-то тут же омрачило его
мысли. Он шагнул по направлению к Владимиру и погрозил ему пальцем, задравши
голову. Молодой человек, тоже задравши голову смотрел на эквилибриста,
медленно наливаясь злобой. Человек, заметив это, испугался и отступил назад,
но задел плечом лампочку, которая как ни в чем не бывало начала
раскачиваться. Вдобавок она обожгла человеку голое плечо, отчего он
подпрыгнул, если можно так выразиться по отношению к предмету, находящемуся
на потолке. Затем он выругался, осторожно поймал лампочку за патрон и
успокоил ее.
черта.
потолочнику за подмышки, повисая на них. Человек задергался, стараясь
сбросить Пирошникова, и схватил его за руки, но от потолка не оторвался ни
на сантиметр. Владимир подтянулся на руках, и глаза его оказались на уровне
перевернутых глаз пьяницы, абсолютно бессмысленных, какими и полагается быть
перевернутым глазам.
Пирошникова, скользнув по его коже, упустили зацепку, от чего наш герой тоже
грохнулся, но на пол. Не помня себя, он подбежал к двери на лестнице,
распахнул ее и стал выгонять посетителя в шляпе, как муху, размахивая руками
и крича: "Кыш! Кыш!" Гость неохотно поднялся, последовал к двери, перелез
через притолоку и скрылся в темноте. Пирошников захлопнул дверь и вытер пот
со лба.
открылась следующая картина. В центре комнаты, рядом с газетой-самобранкой,
на которой стояли пустые уже бутылки, располагался граммофон, поблескивающий
крутящейся и шипящей пластинкой. Рядом с ним танцевали дядюшка с бабкой
Нюрой, -- танцевали, взявшись за руки, как танцуют кадриль, причем бабка
Нюра поминутно хихикала в кулачок. Приятели Кирилла сидели, обнявшись, на
одной раскладушке, а сам Кирилл лежал на другой, закинув ногу за ногу и
закрыв глаза. Георгия Романовича в комнате не было.
крякнула и сломалась.
пробормотав свое обычное "господи!", засуетилась, приводя граммофон в
порядок и закрывая его.
которую, впрочем, тут же уронил обратно на подушку. В мастерской воцарилась
тишина.
дядюшка, который, вывернув шею, сунул лицо под кран, одновременно умываясь и
поглощая ртом воду. Пирошников повернул обратно и зачем-то приоткрыл дверь в
комнату Ларисы Павловны. На этот раз пол имел форму вогнутой поверхности,
попросту говоря, ямы, в нижней точке которой, у столика с горящей свечей,
сидели в креслах Георгий Романович и соседка. Лариса Павловна обернулась и,
вынув изо рта сигарету, сказала презрительно:
Нюрой, которая все еще находилась в прекрасном расположении духа. Она
поманила Владимира к себе и, не говоря ни слова, выдвинула верхний ящик
комода. Внутренние его стенки оказались оклеенными серебряной бумагой, но
интерес был не в этом. Ящик показался Пирошникову слишком уж глубоким, и,
подойдя ближе, он заглянул в него, надеясь увидеть дно. Дна он не обнаружил,
но зато в конце этой длинной, покрытой серебром прямоугольной трубы ему
открылся миниатюрный мирок, напоминавший репродукцию какой-то картины
Брейгеля-старшего, однако с движущимися фигурками. Фигурки эти в полном
молчании предавались веселью: они наливали друг другу вино, чокались, кивали
головами, улыбались, падали под столы, снова улыбались, пошатывались,
засыпали, улыбались опять и опять наливали себе вино. Это напоминало вечное
движение.
старушка и задвинула ящик. -- А ты, батюшка, иди-ка спать. Притомился
небось.
при свете ночника нашел одеяло, расстеленное на полу рядом со шкафом, а на
одеяле подушку. Наденька уже спала на самом краешке дивана, лежа в халатике
поверх одеяла Толика. Владимир скинул ботинки и повалился на приготовленную
постель.
-==Глава 18. История Наденьки==-
потолок и заново переживая только что происшедшие события. Господи, как это
все надоело! Как хочется простой и счастливой жизни! Ведь кто-то, по всей
вероятности, живет полно, занимает свое -- и только свое -- место, у него
есть дом, близкие люди, работа; этот кто-то выполняет свое прекрасное
предназначение -- да! да! -- а не валяется где-то в чужих домах, на чужом
полу. Пирошников сел и обхватил руками колени. Тоска, тоска!
не так. Вот посмотри: рядом спит мой сын, а ему даже не снится, что я его
мама. Тебе это понятно?
неожиданным было признание. То есть, конечно, после слов Ларисы Павловны
можно было бы что-то предположить, но, во-первых, слова эти могли быть
лживыми, а во-вторых, -- при чем здесь Толик? Да и по возрасту вряд ли могла
Наденька быть его матерью.
выпуская дым в приоткрытую форточку. Пирошников молча ждал продолжения,
которое, как он чувствовал, должно было последовать. Наденька выкинула
сигарету, не докурив, и подошла к молодому человеку.
кому-то рассказать, понимаешь?
начала свой рассказ ровным и, казалось, совершенно спокойным и бесстрастным
голосом.
обыкновенна. Лет семь назад, когда Наденьке было пятнадцать лет, она
полюбила. В ту пору она только начала девятый класс, а полюбила, как водится
в пятнадцать лет, впервые в жизни.
работал рентгенотехником в районной поликлинике. Там, собственно, они и
познакомились, когда Наденька со своим классом проходила сеанс флюорографии.
Надобно сказать, что Наденька воспитывалась в семье чрезвычайно строго,
поскольку ее родители были учителями в той самой школе, где она училась.
Отец был директором школы и преподавал историю в старших классах, а мать
Наденьки учила детей литературе и русскому языку. Таким образом, Наденька с
детства была воспитана на примерах романтической любви из литературы
девятнадцатого века, что само по себе, конечно, прекрасно. Однако вопросы,
сопутствующие, если можно так выразиться, романтической любви, в семье не
обсуждались, они находились под запретом, а вне дома Наденька никаких
сведений не почерпнула. Так уж случилось... То есть она знала, конечно,
каким путем продолжается человеческий род, но только так, в общих чертах.
Родная сестра Наденьки Вера, будучи на девять лет старше ее, тоже не внесла
в этот вопрос ясности, поскольку находилась на позициях матери. Тем более
Вера как раз в то злополучное время вышла замуж и уехала на Крайний Север.