размахивал руками, стоя на месте.
вызвавшей мучения, производило особенно жуткое и разрушающее впечатление.
Вскоре все оказались как-то в стороне и куро-труп внезапно умолк, точно в
его уме захлопнулась какая-то дверца.
тьме.
одиноко плясал перед окном своей комнаты.
остановил на тропинке Клаву.
прошептал:
должны объявить поход против счастья... И тогда они увидят новые миры...
исчез в сторону.
чайку, они разговорились о потустороннем. Аннушка вообще страсть как любила
отдаваться мужчинам, которые отличались наиболее бредовыми представлениями о
загробном мире. А в этом отношении Падов мог дать кому угодно сто очков
вперед.
чуть утихомириться после празднества в Лебедином. И он поначалу погрузил
Аннушку в уютный, мягонький мирок чисто инфантильных представлений о будущей
жизни.
приговаривал:
помереть.. И не пойму, не то сладко становится от этого, не то чересчур
страшно...
истерично, но и с умилением соединились..
Падовым.
отрывались от блаженности тела.
в учениях о нем. Что, дескать, и инстинктивное ясновидение и посвящение и
учения обнимают, мол, только жалкую часть потустороннего, причем и эта часть
- вероятнее всего - неверно интерпретирована. Это неизбежно, подхихикивал
Падов, ведь если люди так часто неправильно понимают этот мир, то что же
говорить о других.
потустороннее еще больше туману и кошмаров, чем в любом самом мрачном и
жестоко-отчужденном учении.
в полу-сладости, очень любили копаться в различных детальках потусторонних
миров, развивая отдельные, известные положения или переделывая все по
собственной интуиции.
с Высшими Иерархиями. А Аннуля кричала: "безумие, безумие!" Великолепен же
был их вид, в кроватке, когда они высовывали из-под одеяла свои голенькие
тела и кричали друг на друга: "безумие, безумие!" Успокоившись, они опять
разжигали воображение, пытаясь представить себе как они будут выглядеть
"там", о чем будут думать, чем станет их сознание; яростно уклоняясь от
"простого" понимания послесмертной жизни, как более или менее адекватного
продолжения (в другой форме) этой, они представляли себя в конце концов
превращенными в некие нечеловеческие существа, живущие черт знает где и черт
знает как, и уже потерявшими всякую связь с теперешним. Они пытались
проникнуть как "они" - теперешние, настоящие - могут быть совсем другими,
как "их" не будет и в то же время "они будут".
целуя друг друга, они пытались предвосхитить все нюансы своего состояния при
переходе из этого мира...
человеку возвращается сознание и он, незримый для живых, еще может видеть
этот мир, но в качестве мира "теней"; ей почему-то до спазмы становилось
жалко свой труп, который она могла бы увидеть с того света.
вперед, вперед... в просторы", - бормотала она в Толино ушко.
собственным трупом; и что он уже сейчас чувствует теплый холод этого акта.
выглядели устало и упадочно.
беспросветный маразм, лежал и не вынимая члена из тела Анны, дремал, попивая
кофеек...
его закутками, шизофренными углами и трансцендентно-помойными занырами,
способствовал появлению "невидимых". К тому же все (под вечер!) собрались
почему-то по грибы в лесок и Падов остался один в этом доме.
выйдет, но не человек, а скорее "нечто" или в лучшем случае выходец с того
света.
предчувствовалось им в душе.
выявляться и существа, обитатели...
раз в миллион лет разрешалось пискнуть причем не более минуты; все же
остальное время, промежду этих писков, он был в полном небытии. Этот
замороченный толстячок как раз и появился на свою единственную минуту;
несмотря на это вел он себя необычайно многозначительно и даже напыщенно;
видно было, что он очень крепко держится за свое право пискнуть и крайне
дорожит этим...
"лежит" за конечным миром всех религий и оккультно-мистических открытий.
тайным уголкам реальности. Но из вне доносился страшный, громовой стук в
ворота.
пошатываясь, пошел на стук.
робко улыбающегося... Евгения Извицкого.
друга.
Извицкий, метая острые взгляды на Падова.
где только что ему виделись "невидимые".
головою, примерно одного возраста с Падовым; глаза его горели каким-то
внутренним, мистическим и вместе с тем сексуальным огнем; кожа лица была
нежная, но не женственно, а как-то по своему, особенно.
треугольник.
религией Я.
день в Москву. Зажглись огни в Сонновско-Фомичевском доме: словно духи
задвигались во тьме.
Петеньки смотрели на Извицкого из щели. Даже куро-труп принес один гриб. А
Извицкому было нехорошо: он рвался к себе, в душу, во внутрь, или на худой
конец к общению с Падовым и Реминым. Даже Клавуша не очень удивила его.
отходил в сторону.
сторону, точно неприкаянные.
чего-то нашептав, Толя.
стонами из-под домов слух. Что, мол, Женя замешан в некой страшной истории,