жить, когда они давным-давно угасли. Можете мне поверить. Возвышенная
любовь могла бы возникнуть и независимо от разделения полов, - например,
между блондинами и брюнетами, если бы они предназначались для разных со-
циальных ролей.
родным" мужским свойством: у некоторых народов считается почетным быть
мужем женщины, побывавшей во множестве рук: большой спрос означает хоро-
шее качество.
итогов своей жизни, Сабуров по ниточке распутывал каждое наше чувство,
каждое влечение и снова, и снова уверялся, что ничего "прирожденного" в
нас нет: все самое интимное в нас - не наше. Томы эти были бесконечно
богаты фактическим материалом, отобранным безупречной логикой и тонкой
наблюдательностью, были написаны живым и ясным языком - и обладали
только одним недостатком: они были доказательны. Потому почти никто не
дочитываал их до конца.
логике - этой служанке чувства! А ведь в руках Сабурова было средство
потрясать: его судьба. Может быть, именно она осталась главным его про-
изведением. Теории устаревают, факты обесцениваются, но пережитая чело-
веком боль или радость вызывает волнение и через тысячу лет. Шансы на
бессмертие имеют только чувства.
своей жизни обратить себе на пользу, и законченным неудачником, потер-
певшим крах решительно во всех своих начинаниях. Моральной личности Са-
бурова в разные времена тоже давались самые противоположные оценки - от
пламенного революционера до воинствующей беспринципности; правда, новей-
шие исследователи примирились, как будто, на имени "утопист".
стены, из другой ячейки в двухтысячный раз (и в сороковой сегодня) до
меня доносится бодрая музычка: фальшиво-развеселые голоса бесконечно
твердят какое-то иностранное слово, нечто вроде: "Вале-вале-вале-ва-
ле-вале-вале...".
чья неродившаяся душа сейчас блуждает в долинах туманной страны, куда
отлетают души некрещеных младенцев. Когда "Вале-вале-вале-вале..." сти-
хает, она немедленно ставит пластинку заново, пытаясь создать у себя
впечатление, будто она участвует в каком-то празднике. Но в каком празд-
нике можно участвовать, если ты одинок... Но если уж рядом с нею не наш-
лось щедрой души, чтобы включить ее в серебристую паутину личных связей,
остается последняя надежда: осветить ее жизнь прямой связью с бессмерт-
ным. Вдруг искорке, отлетевшей от костра Сабуровской судьбы, удастся
согреть и осветить вечно пасмурную бетонную ячейку, в которой вечно мо-
росит унылый осенний дождичек, оплакивающий нескончаемое "Вале-вале-ва-
ле-вале...".
Это огонек, к которому вы бредете по снежному полю сквозь тьму и вьюгу -
или сквозь серенькую изморось, - ожидая найти там светлый чертог, - и
останавливаетесь перед брошенным костровищем. Но заснеженное поле, одна-
ко, осталось позади...
согреваться огоньком ложной надежды - об этом нужно спросить тех, кто
блуждает во тьме. Или сидит в вечно пасмурной ячейке, в тысячный раз пы-
таясь возбудить давно утерянную и забытую радость развеселой мелодийкой,
уже обманувшей девятьсот девяносто девять раз.
что породили на свет несчастных людей. Папу с мамой самих держит на пла-
ву примитивная, но прочная связь с людьми: желание быть не хуже других -
поэтому они готовы топить тех, у кого оборвалась и эта нить.
жит того, от кого отвернулись смертные. Человек, причастившийся бессмер-
тия, не впадет в отчаяние, если даже его труды не увенчаются скороспелы-
ми плодами: бессмертным некуда спешить. Посему аз недостойный, самозван-
ный апостол, дерзну еще раз коснуться самодельным божественным глаголом
слуха людей, замкнутых для человеческого слова, попытаюсь одушевить хотя
бы единственную людскую плоть бессмертным чеканом Петра Николаевича Са-
бурова. И под развеселый похоронный марш "Вале-вале-вале-вале..." дерзну
вывести на чистом бумажном листе самонадеянное название с самоуничижи-
тельным подзаголовком:
году из Орды к великому кн. Иоанну Калите. Правнук Четы, Федор Иванович,
носивший прозвище Сабур, сделался родоначальником имени Сабуровых. Вмес-
те с последним из того же рода происходят Годуновы и Вельяминовы-Зерно-
вы. Сабуровым случалось состоять в самом высоком родстве: Соломония
Юрьевна Сабурова на продолжении двадцати лет была женой великого кн. Ва-
силия Ивановича; впоследствии, правда, была пострижена им в Рож-
денственском монастыре по причине безнадежного бесплодия. Затем Евдокия
Богдановна Сабурова сделалась первой женой царевича Иоанна, сына Иоаннна
Грозного, и тоже была пострижена в Суздальско-Покровском монастыре.
ются в "Истории" Карамзина.
Сабурову рано умершую мать, а душу его вскормили ожидания безвестных
крестьян и дворовых. Фридриха Ницше, призвавшего интересоваться лишь ге-
ниальными побегами человеческого древа, Петр Николаевич встретил бук-
вально с недоумением: ведь утро жизни гения проходит среди людей самых
ординарных, и если эти "рядовые" будут мало отличаться от животных...
Петруше казалось чем-то само собой разумеющимся, что незнакомая баба в
поле ласково подзывает его: "Кваску испить не хотите? Как на маменьку
свою похожие! Маменька ваша нас жалела, и вы будете жалеть: глазки вон
какие добренькие", - таковы были обращенные к нему ожидания. Память о
добрых людях живет вечно, отпечатываясь в детях и внуках, восклицал в
своих "Записках" Петр Николаевич: какого еще бессмертия нужно людям!
Может быть, его прославленное бесстрашие уходит корнями в эти годы:
где-то в самой глубокой глубине души он не мог поверить, что конвойный
солдат может всерьез застрелить его при попытке к бегству, а дикарь, ис-
пытывающий его храбрость, своим копьем всерьез пригвоздит его к пальме,
а не возьмет в последний миг вершком повыше. Не потому ли Сабуров всегда
недооценивал все надличное, что где-то на самом донышке его души в нем
сохранился неизгладимый чекан Феклуши: даже и бессмертные достижения че-
ловеческого таланта ничто перед аттестацией: "Хороший такой, жалости-
вый".
сударя, был, по его собственному шутливому определению, "военной костью
вплоть до мозга костей", хотя ему довелось обнажить свою саблю лишь еди-
ножды в жизни, отбиваясь от собак по дороге в Арзрум в 1829 году. Но да-
же и эту схватку Николай Павлович считал излишней в своей военной
карьере, полагая истинным обиталищем Марса Штаб главнокомандования. Точ-
но так, идеалом общественного устройства он считал отлично вымуштрован-
ный полк, доведенный до размеров Империи. Однажды он захватил с собою на
плац-парад своего юного первенца, - тогда-то Петру Николаевичу впервые
пришло в голову, что все солдаты в строю неотличимы друг от друга, а по-
тому надо судить их по мечтаниям и помыслам, а не по неразличимым пос-
тупкам.
действовать по раз и навсегда установленному уставу, совершенно не инте-
ресуясь целью своих действий. Преследуя расстегнутые воротники и волно-
образные линии в шеренгах, Николай Павлович нисколько не беспокоился о
военном могуществе Российской империи. Тщательно исполняя обряды правос-
лавной церкви и всем сердцем ненавидя католиков и лютеран, он решительно
не интересовался различиями между ответвлениями христианства и даже по-
лагал такой интерес делом бабьим, недостойным звания офицера и дворяни-
на.
соблюдала положенные ритуалы, и однажды вывел за бороду из церкви своего
поддворецкого, вздумавшего там почесать, деликатно выражаясь, спину. Од-
нако на расспросы о назначении того или иного предписанного действия он
только сердился: нынешние фармазоны ни во что не верят, на все им резоны
нужны, и к добру это не приведет.
в глубине души всегда завидовал отцу, ибо человек может быть счастлив
лишь в качестве автомата, не знающего ни сомнений, ни ответственности.
Это в юности, снимая слой за слоем случайности внешних форм и условных
ритуалов, мы надеемся вылущить главную суть, как ядро ореха из скорлупы.
И только после многих лет поисков и сомнений начинаем понимать, что
смысл человеческого существования похож не на орех, а на луковицу: сни-
мая слой за слоем, в конце концов оказываешься перед пустотой: слишком
поздно убеждаешься, что условности и ритуалы были самой сутью, а не ее
оболочкой.
у великого человека в минуту отчаяния
. . . . . . .
но оба они сходились в отвращении к шкурничеству, которое служит только
самому себе.
Мурич Виктор
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Андреев Николай