преданным патриотом на фоне диссидента Михайловского, которого он бы
публично осудил. Понимаешь, Второй - одаренный человек, и он устал воевать
с кретинами. Чеське там, за границей, было бы уже все равно, кто и как его
здесь поливает. И еще пока мы, все пятеро, были вроде бы вместе, нам бы
никто ходу не дал. А поодиночке - как знать? Тем более, если не будет
главной заводиловки, Чеськи...
подумав, спросил Валька.
и улицы одно слово - "госцирк". Ну, и фамилия. Когда все это случилось,
умотал с первым попавшимся коллективом. Он же и до этого в униформе
работал.
быть только в свободное от основных занятий время. В порядке хобби, на
уровне чуть ниже выращивания кактусов и чуть выше собирания оберток от
мыла. Ибо на гонорары помрешь с голоду. Вон Чесс пробовал...
буркнул Валька. - Мало ли что Второй советовал Чессу уехать? Он же ему не
кулаком в лоб советовал!
ссоры между пьяными не видел? Между прочим, я могу тебя сейчас одним
пальцем толкнуть в плечо - и кувырнешься ты с подоконника во-он туда, в
песочницу. И следов не останется. Понял? А в комнате Чесса было
французское окно, которое от самого пола. Ему и кувыркаться не через чего
было.
вернулся и выкинулся. Все очень просто. Правда, про вызов почему-то ни
слова. И неизвестно, куда он подевался. Вообще задачка с кучей
неизвестных. Не ломай над ней голову, мальчик-Вальчик. Напрасно я тебе
рассказываю... Да и чай стынет...
обратно.
И ничего я не могу поделать...
приму. Валька поймал его взгляд, приласкавший смуглую гитару. Видно,
Широков обрек ее на пожизненное молчание.
серебрятся переборами, точно звончатыми шпорами... Теплым телом
лакированным дрожат, струнной дрожью завлекают-ворожат, ах, с такими бы
гитарами быть нам добрыми гусарами...
просто! Вот тебе жизнь, вот тебе честь, вот тебе стихи... И сколько же они
в себе силы чувствовали, эти ребята, Валька!
Чтобы соблазна не было.
бесполезно. Чесс порвал в клочья вызов за несколько дней до явления
Второго. Он уже знал, что добром не кончится, но решил идти навстречу всем
неприятностям. А потом - не выдержал? Или его чем-то подрезал Второй?
себя этот Александр Пушкин из серии "Литературные памятники", что и Чессу
было стыдно решить иначе... но что?..
широковской пьесы, и они совершенно не вязались с тем, что он думал обо
всем этом на самом деле, они только мешали думать.
серьезные - где копать новые грядки под клубничник, и если переносить его
на песчаный склон, то куда девать кусты малины, а также будут ли расти
огуречная трава с киндзой в тенистом и сыром месте?
ранних вещичек Изабо и взялся за работу. Дело заладилось. Хотя Изабо почти
не давала ему советов и никогда не критиковала, он чувствовал - понемногу
начинает видеть так, как увидела бы она. Хорошо это или плохо - Валька
пока не знал. Но под возню с глиной легко думалось о совсем посторонних
вещах.
разберу. Так ты что, был у Пятого?
дал тебе за это по шее? - спросил Валька, прицеливаясь стеком, чтобы снять
корявый слой глины с нужного ему изгиба.
сказала, фыркнув, Изабо. - Должно же у человека быть самолюбие! Понимаешь,
он весь был как будто сделан из того, что осталось от Чесса. Тень Чесса.
Он и тогда ничего из себя, боюсь, не представлял. Не стало Чесса - и его
не стало. Решительно все, что он написал за эти пять лет, неинтересно.
Когда я поняла, что просто Чеська пригрел симпатичного графомана, мне
стало очень невесело. Понимаешь, пять лет назад у них куда ни глянь -
сплошные оправдания. Период застоя виноват, журнальная критика виновата,
КГБ виноват, плохая погода виновата! А теперь нужны новые оправдания...
теперь довоевалась, огородничаю. Застой и прогресс тут ни при чем. Просто
я иссякла. Имею я право иссякнуть или не имею?
Широков не такой уж безнадежный. В его пьесе не хватает направления, что
ли? Ну, вот как если бы надел Чесс рюкзак, набитый книжками про
декабристов, и зашагал направо, а Широков взял тот же рюкзак и зашагал
налево.
то же ощущение.
говорила про тайный знак судьбы. И она, похоже, лучше его самого знала,
что с ним творится...
признался он. - Знаешь, иногда говорят: "У меня в голове мысль, и я ее
думаю!" Ну так я теперь думаю какие-то не свои мысли.
надеждой - вдруг растолкует, вдруг успокоит? Найдет объяснение, ведь кому
же, как не ей, всю эту чушь понять!
во сне.
улыбнулась и она - возможно, впервые за всю весну.
понять, что там, у меня в голове, должно получиться...
разочаровалась. Ты был какой-то плоский... понимаешь? Двухмерный. Не очень
интересный.
сказан тогда, на берегу, ему просто хотелось услышать его заново, но
другими словами.
раз показал свои рисунки, мне понравилась та женщина - за пианино и у
окна.
где-то далеко ее слушает Пушкин. Я хотел рассказать это Широкову, но не
получилось.
а может лепить распятие.
после этой сцены. Он угадал, угадал - но такие догадки обязывают...
Пытаясь усмирить смятение, Валька прикоснулся пальцами к пластилиновому
распятию.
Спасителя - промежуточный миг движения, а нужен окончательный. Спаситель
замер на первом вздохе воскресшего, а он должен дышать. Валька еще немного
приподнял его скрытое прядью волос лицо, поправил ноги. Теперь Спаситель
отталкивался от невидимого креста перед взлетом. И дышал.