Чтение 22–й страницы книги ~Меч космонавта~

уходом на пенсию:

- Довольно легко согласиться с тем, что мир был сотворен Высшим
Разумом, что Творец сделал это ради самопознания, что Он придумал законы,
по которым развиваются природа, звезды, планеты и все такое, что Он создал
матрицы для появления всякой жизни, что существует Единство всех
естественных и сверхъестественных сил...

- А как же насчет зла и мерзости всякой, Ваше Превосходительство. Они
тоже украшают Единство? - поддел я философствующего начальника.

- Можно вполне согласиться и с тем, что зло необходимо, что нельзя
жаловаться на вулканы и наводнения, на микробов и глистов, ведь без них не
появился бы, в конце концов, сам человек. Легко признать, что убийцы и
садисты нам тоже нужны, иначе мы не соблюдали по контрасту правила
хорошего поведения. Нельзя не подтвердить то, что Бог дал нам хорошую
возможность плодиться и овладевать Землей, да и другими планетами и
планетоидами. Но очень трудно согласиться с тем, что Единый любит людей,
даже тех, кто старается соблюдать его Заповеди. Наградой за продуманное
крупномасштабное идеологически обоснованное преступление как будто
становится долгая счастливая жизнь, а вот трупы невинно убиенных
превращаются в безымянный чернозем, на котором пришлые люди собирают
прекрасный урожай. Ни одна религия, ни один вероучитель убедительно не
доказал иного.

А этот Чертковиц не очень прост, не какой-то истукан-бюрократ. Даже
Катя с удивлением почти с испугом поглядывает на него. Тем временем
начальник службы не без вдохновения продолжил:

- Ботаник, в принципе, сказал следующее: не надо ждать Милости от
Единого, надо добиваться ее, как это делал праотец Авраам. То есть, не
стучать лбом об пол, а стучаться к Богу, за какой бы стеной он не
находился, и зудеть, напоминать о Милости, убеждать в том, что любить
человека - это хорошо. Вот, дескать, и мы сами себя любим, несмотря на все
свои недостатки. Да, несколько парадоксальным образом Ботаник требовал в
первую очередь любви к самим себе. Главная его заповедь: "Возлюби самого
себя насколько сможешь."

- Ну, тогда я здорово исполняю эту заповедь, как впрочем и любой
нормальный космик, за исключением проклятых фанатов сатурнян. Я встречал
немало паскудных мужиков, этаких мелких фюреров, которые очень себя любят,
прямо-таки торчат от собственной персоны, а других регулярно суют других
под танк. Эти подлые бздуны в любой войне уцелеют, при любой революции
взлетят как голуби сизокрылые.

- Ошибаешься, парень. Мы себя не любим и не уважаем. Особенно эти
паскудные бздуны, которые, на самом-то деле, себя в грош не ставят. У них
комплекс неполноценности, чувство ничтожности, синдром мелкости, оттого
они пакостят, мстят, подличают, гнусничают. И конец у них всегда жалкий,
даже если они пробиваются в вожди мировой революции и генералиссимусы...
Так вот, Фома, разве каждый из нас не возлюбил бы себя, научись он
управлять своим сознанием, своим временем, своей жизнью? У Ботаника это
называется вырастить Крестное дерево, то есть Древо Жизни, оно и должно
донести человеческую душу до Единого. Ведь Бог - это самопознающий,
развивающийся мировой разум, который еще далеко не все осознал.

- Ну и что, получилось это у Ботаника?

- Как бы не так. Профессиональные вероучители быстро прикончили его,
чтобы не путался под ногами, слепили религию под названием
второевангельская вера, сделали ее государственной, и начали грести
десятину... А мы, кстати, уже подлетаем окрестной тропой к Озеркам, -
сообщил, закругляясь, Чертковиц. - Надеваем гермокомбезы.

То, что мы приземлились где-то на задворках - я сразу понял. Помойка
она и есть помойка. Под красновато-оранжевым небом навалены грудами трубы,
цистерны, контейнеры, баллоны, какие-то обломки и остовы, которые
мало-помалу засыпаются дюнами и прочими эоловыми отложениями. Там и сям
видны следы обитания - особенно в районе "канала", где не так вредничают
пылевые бури, которые частенько случаются летом. Сквозь окна-иллюминаторы
маячат огоньки жилья, яркими кляксами выглядят для моих тепловизорных глаз
атомные реакторы. Все они, как один, жуткое барахло, теплоноситель и то
протекает, застывая желтыми ледяными космами. Провода электропитания
тянутся к насосным вышкам, которые добывают воду из-под слоя вечной
мерзлоты, к большим бакам, где, видимо, располагаются оранжереи и
плантации по выращиванию грибков и водорослей, к чанам-дезинтеграторам,
где перегнивают и разлагаются объедки, чтобы превратиться затем в белковую
массу.

- Дальше вы, Фома, путешествуете один. Вам и посох в руки. Инструкции
уже введены в ваш мемокристалл, - сказал, поеживаясь, Чертковиц. - А вот и
проводник.

К нам, помигав инфракрасным маячком, подвалил какой-то шестипалый
поц.

Я все-таки осведомился у начальника:

- Эй, шеф, все-таки за какую идею вы людей на хрен посылаете?

- За великую идею научно-технического прогресса. У нас застой, Фома.
Мы с каждым годом все сильнее отстаем от сатурнян. У них к тому же есть и
фанатизм, и воинственная религия, и верховный водитель. Космику покамест
спасает количественное превосходство, но если мы не найдем потраву на этих
фанатов, у нас будет бледный вид.

Приятно, когда начальник разговаривает с тобой на одном языке, однако
возникает ощущение, что тебе уговаривают стать затычкой в чужой бочке.

- Я слыхал про их верховного водителя. Сатурняне поклоняются
какому-то темному божеству, которое взяло на себя их грехи, требуя взамен
преданность и послушание. И на эту задницу мы найдем болт с резьбой с
помощью братьев-плутонов, которые теперь нам уже не кажутся такими
страшными? Так?

- Эх ты чудак, - почти ласково протянул Чертковиц и сделал вид, что в
дальнейшем разговоре не заинтересован. - Но, прощай, Хома Брут.

Хома Брут? Я, кажется, понимаю, на что намекает начальник, но все
равно внимание придется перенаправить на даму.

- И ты прощевай, Катя, хоть ты меня и подставила, а зла на тебя не
таю. Видно работенка у тебя такая.

- Отвернитесь, - цыкнула женщина на своего начальника и шестипалого
мутанта, - и к тому же переключитесь на другой радиоканал.

Она подошла ко мне ближе некуда.

- Фома, чего ж ты вытаскивал меня из "Бета", если поверил Мелику?

- Сама знаешь "чего"? Чтобы у Сони когда-нибудь появилась настоящая
мамаша.

- Откуда эти семейные атавизмы, Фома? Глядишь, они и меня заразят.

- Я думал, что они у тебя есть, Катерина. С чего ты бы стала звенеть,
куда в итоге приплыл мой живчик?

Женщина замялась и я стал догадываться, что меня опять накололи.

- Хотела бы иметь лучшее мнение о себе, но, тем не менее... ошибочку
допустил все-таки компьютер, а я уж просто не стала отнекиваться. Сам
понимаешь, всякие семейные узы и связи-привязи вызывают только
дополнительное нервное истощение - это при нашей суматохе-то.

- Компьютер, блин! - очередное разочарование, а так хотелось
надеяться, что хоть в чем-то сделано для меня исключение.

- Если точнее, Фома, это виновата киберсистема, заведующая карьерой.
Суетиться и извещать о приплоде надлежит только высокоранжированных людей,
ну, а она чего-то напутала.

- Значит, просто ошибочка вышла, поскольку куда уж мне, сопливому,
высокого ранга сподобиться. Хотя можно понадеяться, что карьерная
киберсистема за какие-нибудь немеркнущие подвиги и заслуги разом
произведет меня в генералы.

- На это тоже не надейся, - сказала "псевдоженушка". - Функция твоя
сугубо секретная. Чем меньше людей о ней знают, тем ты дольше протянешь.

По-моему, в этой Солнечной Системе все сговорились опустить меня.
Пора переселяться куда-нибудь на Альдебаран.

- Ну, ладно, красавица, разбежались.

Я уже хотел было отвернуться, но Катя еще попридержала меня за руку.

- А, может, Фома, карьерная кибероболочка и в самом деле имеет
какие-то далеко идущие виды на тебя.

Неверная Катя чмокнула меня через пластик и бодро отправилась вместе
с Чертковицом к коптеру. Скоро будет отдыхать в своей уютной квартирке
вместе с этим хиляком. А я поплелся вслед за шестипалой муташкой в
неизведанную даль.

Поползали мы с шестипалым среди всякого мусора где-то с час, ну и
наконец достигли промежуточного финиша. Это был потрепанный контейнер для
живых грузов, вернее жилой дом, несмотря на то, шлюз неслабо с противным
посвистом пропускал воздух. Впрочем компрессор поддувал крепко, с
ветерком. Кроме нас, там была пара давно не мытых мужчин и какая-то баба с
грудным мальцом. Эти коллеги, похоже, без всякого инкубатора обходились.
Поддатые мужики гоняли по столу каких-то кибергномиков-футболистов и
заодно лапали бабу за мясные места. Это ее никоим образом не смущало, как
и то, что ребенок все время кричал и кашлял. Я вынужден был согласиться с
Катериной, что сомнительных семейных связей лучше избегать.

Я не удержался и с тоски принял двести грамм "язвовки", отчего меня
вывернуло еще в челночном коптере. Тот был старый и тряский, но видимо
достаточно мощный, чтобы вынести меня на орбиту. Однако, хорошо, что
вывернуло. Когда я пересел в орбитальный космоплан, меня развезло еще
сильнее. Там я страдал в грузовом отсеке, в окружении цистерн с фекалиями,
вывезенных с какого-то сателлита. Потом меня из отсека выветрили легкой
продувкой, причем безо всякого предупреждения. Хорошо, что в подобных
путешествиях мне всегда тревожно и я шлем не раскупориваю. Вместе со мной
случайно вылетела бочка с дерьмом, которую, наверное, плохо закрепили.

Космоплан улетел, его факелок быстро стал неприметной звездочкой. Я
вместе с дерьмовой бочкой стал совсем уж неразличимой кучкой и
единственное утешение заключалось в том, что мы представляли искусственные