Кьетви обернулся. Капюшон черного плаща упал, открывая короткие стриженые волосы цвета соломы. Верзила сделал барону знак прижаться к стене, а сам вышел на середину улицы и, раскрутив веревочную летницу, закинул ее на стену. Два крюка впились в край стены. Барон подумал о том, что сам он вряд ли бы сумел бросить крюк на такую высоту. Кьетви показал ему пальцем на лестницу, и барон осторожно полез наверх. Кьетви держал ее, чтоб она не раскачивалась, и забираться было легко.
Барон взялся руками за край стены, подтянулся и сел, свесив ноги. Крюки держали исправно, они только скрипнули по булыжникам под тяжестью тела Кьетви. Барон ждал командира, подставляя лицо ветру. Ночь пахла лесом — влажной землей, примятыми дождем травами. Ему стоило больших трудов вернуться к действительности и вспомнить о том, что он идет в сердце Города, а не за его пределы.
Хищный профиль Верзилы четко обрисовался над левым плечом барона. Барон кивнул и начал выбирать лестницу.
— Чего улыбаешься? — хмуро спросил Верзила.
Барон пожал плечами, но улыбаться не перестал.
— Лесом пахнет, — пояснил он.
— Это тебе не лес, — сказал Кьетви. — Это запретный квартал. Смотри. — Он протянул руку, указывая на еле различимое темное пятно вдали. — Вон там, слева, — бараки. Их охраняют днем и ночью, особенно ночью. За бараками должна быть тюрьма, там второй пост. Прямо под ними — посевы.
Барон искоса поглядывал на Верзилу. Капитан был серьезен, говорил уверенно и объяснять, откуда он все знает, не собирался.
— Сейчас мы пойдем по полю. Здесь самый узкий участок между пятой и шестой стеной. Двух часов вполне хватит. Патрулей на поле быть не должно. Давай.
Лестница беззвучно канула в темноту. Барон осторожно развернулся лицом к стене и встал на веревочную перекладину. Чем ниже он спускался, тем отчетливее был слышен шелест дождя в траве. Этот звук, спокойный и ровный, отгонял тревогу и наполнял душу доверием.
Кьетви спустился сразу вслед за ним. Держа лестницу за край, он дернул ее на себя и отцепил крюки. Ловко намотав ее на ладонь и спрятав моток под плашом, он повернулся к барону.
— Пошли, — сказал он.
Тонкая зеленая паутина цветущего льна, забрызганная синими цветами, лежала на земле, хрупкая и беззащитная. По этому чуду, поникшему и отяжелевшему под дождем, они пошли сапогами. Глядя себе под ноги, барон испытывал почти физическое страдание. Верзила высился впереди черной горой. Откуда он знает про посты, про бараки? Почему взялся провести его через запретный квартал? Может быть, Кьетви — одинокий бунтарь, кто его знает…
Барон несколько раз споткнулся. Он заметно уставал. Меч в ножнах начал бить его по ногам, тяжелый плащ цеплялся за любую колючку. А дождь все шумел, и Кьетви все шагал. Барон уже подумывал о том, чтобы попросить о передышке, когда Кьетви вдруг остановился. Барон в темноте налетел на него.
— Что?! — спросил он, хватаясь за меч.
— Пришли, — ответил Кьетви.
Шестая стена была выше пятой. В ночном мраке она казалась непреодолимой. Кьетви отступил на несколько шагов и снова принялся раскручивать лестницу. Барон на всякий случай отошел в сторону. Свистнув, лестница взлетела в воздух, крюки царапнули камень и, сорвавшись, потянули веревки вниз, в мокрый лен. Кьетви терпеливо смотал лестницу и постоял немного, собираясь с силами. Неожиданно он повернулся к барону.
— Скажи, Хельги, ты не можешь просто пройти сквозь стену?
— Я же говорил вам, господин капитан, что я не умею…
— Да кто тебя знает, что ты умеешь… — вздохнул Кьетви и швырнул лестницу снова. — Вроде зацепилось, — сказал он, потянув веревки.
Барон торопливо шагнул к стене. Кьетви остановил его.
— А теперь скажи, зачем тебе Башня Светлых Правителей?
— Я хочу, чтобы они нашли и отдали мне одного человека. Он был арестован за поножовщину в Мокрушах…
Даже невозмутимый Кьетви не выдержал.
— Он что, тоже переодетый барон?
— Нет, его зовут Хальдор.
— Подмастерье портного по имени Гисли? — странным голосом уточнил капитан.
— Да, — ответил барон с нехорошим предчувствием в душе. — Вы с ним знакомы?
Он с ужасом заметил на лице капитана кривую улыбку. Точно такую же гримасу скроил Один при воспоминании о его кровном брате.
— А вам-то он что сделал? — с отчаянием спросил барон.
— Ничего особенного. Он просто ударил меня по голове дубиной, когда мы хотели задержать его за безобразный скандал… Зачем тебе этот пьяница?
Барон поднял голову.
— Это мой брат, — хмуро сказал он. — Мы смешали кровь и поклялись быть вместе.
Кьетви помолчал, осваиваясь с этими новыми деталями из жизни баронов, а потом все так же молча начал взбираться по лестнице.
Середина Мира, как называли это место светлогородцы, знавшие о нем только понаслышке, была площадью овальной формы, застроенной двухэтажными каменными домами. Одни из них были расписаны чудищами с озорными мордами, которые резвились на фасадах, разбрызгивая искусно нарисованную воду. Другие были покрыты резными панелями дорогих пород дерева. На карнизах мелькала позолота. Под каплями дождя вздрагивали, наполняя воздух еле слышным перезвоном, тонкие хрустальные колокольчики, свисающие с кровли. Вода стекала по водосточным трубам, которые были сделаны в виде змей, сползающих с крыши. Каждая чешуйка была тщательно раскрашена в свой цвет, а змеиные тела переливались и искрились, залитые водой. Под окнами были разбиты газоны. Резко, назойливо пахли мелкие белые цветы.
Но во всей этой роскоши чувствовалось что-то странное, пугающее. Барон не смог бы объяснить словами, чем отличается пустой дом от дома, где спят, но он видел, что эти дома необитаемы. За окнами не угадывалось жизни, стены не дышали. Площадь молчала, и оттого хрустальный перезвон колокольчиков, почти неуловимый в ровном шуме дождя, казался таким одиноким.
Барон качнул головой, отгоняя наваждение.
— А где же Башня? — спросил он.
В этом безлюдном месте голос прозвучал слишком звонко, слишком грубо. Казалось, что одного его звука достаточно для того, чтобы разрушить мертвое очарование площади и уничтожить причудливые дома с колокольчиками, водостоками-змеями и морскими чудищами.
Но ничего этого не произошло. Кьетви, будучи не столь чуткой натурой, отозвался вполне спокойно:
— А вон, среди деревьев, круглое строение…
Посреди площади росли одичавшие яблони. Они столпились вокруг невысокого каменного задания с белыми отштукатуренными стенами. С первого взгляда было видно, что штукатурка облуплена и по стенам расползлись грязноватые разводы.
— Мне кажется, — шепнул барон, — что здесь давно уже никто не живет. Может быть, мы заблудились?
— Нет, — сказал Кьетви. — Тут негде заблудиться. Это Середина Города. Больше идти некуда.
Барон заметил, что капитан не сказал «Середина Мира».
— А ворота здесь есть? — поинтересовался барон.
— Эта глухая стена, как и внешняя, — сказал Кьетви. — Я точно занаю, потому что не раз обходил ее со стороны запретного квартала.
Барон слегка поежился. Ему постоянно казалось, что он попал в дом с приведениями, словно кто- то невидимо, но ощутимо смотрел ему в спину, и в то же время он чувствовал, что живых людей здесь давно уже нет.
— Идемте в Башню, — сказал он решительно и первый зашагал в сторону одичавших яблонь.
Дверь, обитая медью, была покрыта зелеными пятнами, и к дверному кольцу, продетому в ноздри медного быка, много лет уже никто не прикасался. Барон протянул руку, чтобы взяться за кольцо, но Кьетви оттолкнул его.
— Подожди, — сказал он. — Я тебя позову.
Барон отступил на шаг, глядя, как капитан с усилием тянет на себя дверь, осторожно заглядывая в глубь башни и, сильно сжав зубы, входит. Мальчик остался один в этом мертвом мире, где единственным живым существом, кроме него, был неустанный дождь. От Леса его отгораживали шесть добротных каменных стен. Из Башни не доносилось не звука.
Барон провел всю свою жизнь среди лесного народа и не боялся ни троллей, ни великанов, ни коварных обитателей болот. Но здесь, в пустынном сердце кошмара, созданного людьми для самих себя и именуемого Светлым Городом, он чувствовал себя беспомощным. Чтобы успокоиться хоть немного, он прислонился к стене спиной. Яблони шелестели в темноте, благодарно принимая на себя влагу.
Послышались шаги. Сапоги впечатывались в каменные плиты, и это было совсем близко. Барон замер и перестал дышать — черная тень в мокром плаще, прижавшаяся к белой стене.
На пороге появился Кьетви с горящим факелом в руке. Барон облегченно вздохнул. Если здесь и обитает мелкая дрянь из нечистых, которая имеет привычку селиться в брошенных людьми жилищах, то при виде долговязой фигуры капитана она должна была с писком разлететься.
— Заходи, — сказал Кьетви. — Тут вроде как безопасно.
И снова нырнул в башню. Барон пошел вслед за ним, каждую секунду ожидая удара в спину. Но он остался цел и невредим и безмерно удивился этому.
При свете факела он увидел сложенные булыжниками стены, сплошь завешенные коврами. Синие, красные, золотые нити сплетались в бесчисленные цветы, геральдические фигуры и развевающиеся ленты с девизами. Но от времени и сырости ковры наполовину истлели и превратились в лохмотья, так что разглядеть все эти картины было невозможно, и лишь изредка на лоскутах мелькали раскрытые ладони и удивленные глаза. Ступеньки были еще крепкие, но кое-где барон заметил мох, а в углу, возле рыцарского доспеха, росли мелкие грибы бирюзового цвета на тонких, как струны, ножках.
Из коридора тянуло сыростью, прохладой и затхлым запахом, как из бочки с огурцами. Подняв факел, Верзила шел впереди. Он держался как завоеватель в покоренном городе — по-хозяйски, но в то же время чутко, не забывая поглядывать по сторонам, поскольку от побежденных всегда приходится ждать подвоха.
Они поднялись выше, в жилые комнаты, где их встретили та же роскошь и то же запустение. Потемневшее серебро — круглые щиты, кувшины с узкими горлами, трехгранные кинжалы с рукоятками в виде диких зверей, канделябры. Разбухшее от сырости дерево — столы, стулья.
Тонкие костяные пластинки инкрустаций покрылись сеткой трещин, а перламур выкрошился. Пышная постель под балдахином с облезлыми, некогда позолоченными кистями, совершенно истлела и провалилась. Зеркала помутнели и едва отражали оранжевое пятно горящего факела. Мозаичные полы были покрыты густым слоем пыли.
Заглядывая в каждую новую комнату, барон внутренне содрогался, готовясь увидеть покойника. Одна из них, большая, как площадь, особенно поразила его воображение. Там стояли, плотно придвинутые один к другому, каменные саркофаги. Много саркофагов. Так много, что Верзиле и барону пришлось протискиваться мимо них боком, чтобы пройти вдоль стены к выходу. Крышки, сделанные из полированной яшмы и нефрита, были обвиты золотыми виноградными лозами и покрыты надписями на странном языке. Барон несколько минут вглядывался в точки и скобки, разбросанные в мистическом беспорядке. Верзила потянул его за рукав.
— Уйдем отсюда, — брезгливо сказал он.
— Я встречал похожие рисунки в одной книге у моей матери, — сказал барон. — Она когда-то увлекалась экзотическими языками…
Он осторожно коснулся кончиками пальцев знака, который повторялся чаще остальных.
— Вот единственный знак, который пишется на этом языке всегда одинаково и начинает любую фразу…
Кьетви покачал головой.
— А я-то думал, что больше ты меня ничем не удивишь.
— Вы мне не верите? — спросил барон.
— Верю, верю. И что он обозначает этот знак?
— «Я». — Барон еще раз вгляделся в надпись. — Может быть, здесь разгадка всей тайны, а мы не можем ее прочесть?
— Хватит, пошли отсюда.
Кьетви решительно двинулся к выходу. Барон пошел за ним. Страх его давно рассеялся.
Они остановились в комнате, служившей, видимо, чем-то вроде столовой. Кьетви вставил факел в гнездо на стене, проверил на прочность стул с прямой спинкой и уселся за огромный дубовый стол.
— А ведь Светлых Правителей, оказывается не существует, — задумчиво уронил капитан.
Махров Алексей
Шилова Юлия
Лондон Джек
Свержин Владимир
Василенко Иван
Перумов Ник