Чтение 22–й страницы книги ~Тихий американец~

- И я мог сочинить что-нибудь в этом роде, когда мне было двадцать лет.

- Ему пятьдесят.

- Любопытно, сколько лет ему дали в армии по умственному развитию?

- Девушка в красном халате была Фуонг?

Я жалел, что он задал мне этот вопрос.

- Нет, - сказал я, - та женщина была раньше. Когда я ушел от жены.

- Что с ней случилось?

- Я ушел и от нее.

- Почему?

В самом деле, почему?

- Когда мы любим, мы глупеем. Меня приводило в ужас, что я могу ее
потерять. Мне показалось, что мы начинаем охладевать друг к другу... Не
знаю, было ли это так на самом деле, но меня мучила неизвестность. Я
поспешил к финишу, как трус, который со страху бросается на врага и
получает за это орден. Я хотел преодолеть смерть.

- Смерть?

- Это было похоже на смерть. Потом я уехал на Восток.

- И нашли Фуонг?

- Да.

- Но с Фуонг у вас этого уже не было?

- Нет, не было. Видите ли, та, другая, меня любила. Я боялся потерять
любовь. Теперь я всего лишь боюсь потерять Фуонг. - К чему я это сказал?
Он вовсе не нуждался в том, чтобы я его поощрял.

- Но ведь она вас любит?

- Не так, как надо. Это не в их характере. Вы убедитесь на собственной
шкуре. Почему-то принято называть их детьми. Это - пошлость, но у них и в
самом деле есть что-то детское. Они любят вас за доброту, за уверенность в
завтрашнем дне, за ваши подарки; они ненавидят вас за то, что вы их
ударили, за несправедливость. Они не понимают, как можно войти в комнату и
влюбиться с первого взгляда. Для стареющего человека, Пайл, это очень
отрадная черта, - Фуонг не сбежит от меня, если дома ей будет хорошо.

Я не хотел причинять ему боль. Я понял, что ее причинил, когда он
сказал мне с плохо скрываемой злостью:

- Но ей могут предложить еще большую доброту или еще большую
уверенность в завтрашнем дне; и она это предпочтет.

- Возможно.

- Вы этого не боитесь?

- Не так, как я боялся с другой.

- А вы вообще-то ее любите?

- Да, Пайл, да. Но только раз в жизни я любил иначе.

- Несмотря на сорок с лишним женщин, которые у вас были, - огрызнулся
он.

- Уверен, что это меньше нормы, установленной Кинси. Знаете, Пайл,
женщины не любят девственников. И я не уверен, что мы любим девственниц,
если не склонны к патологическим извращениям.

- Я вовсе не хотел сказать, что я девственник.

Все мои разговоры с Пайлом принимали в конце концов нелепый оборот.
Потому ли, что он был таким простодушным? Он не умел обходить острые углы.

- Можно обладать сотней женщин, Пайл, и все же оставаться
девственником. Большинство ваших солдат, повешенных во время войны за
изнасилование, были девственниками. В Европе их у нас не так много. Я
этому рад. Они причиняют немало бед.

- Я вас просто не понимаю, Томас.

- Не стоит объяснять. Да и тема мне порядком наскучила. Я уж в том
возрасте, когда половой вопрос интересует меньше, чем старость или смерть.
Проснувшись, я думаю о них, а не о женском теле. Мне не хочется на
старости лет быть одиноким, вот и все. О чем бы я стал заботиться? Лучше
уж держать у себя в комнате женщину... даже такую, которую не любишь. Но
если Фуонг от меня уйдет, разве у меня хватит сил найти другую?

- Если это все, для чего она вам нужна...

- Все? Подождите, пока вам не станет страшно прожить последние десять
лет одному, с богадельней в конце пути. Тогда вы начнете кидаться из
стороны в сторону, даже прочь от той женщины в красном халате, - лишь бы
найти кого-нибудь - все равно кого, кто останется с вами до самого конца.

- Почему бы вам не вернуться к жене?

- Не так-то легко жить с человеком, которого обидел.

Автомат дал длинную очередь, - не дальше, чем за милю от нас. Может,
какой-нибудь нервный часовой стрелял по собственной тени, а может,
началась новая атака. Я надеялся, что там атака, - это повышало наши
шансы.

- Вы боитесь, Томас?

- Конечно, боюсь. Всеми фибрами души. Хотя разумом понимаю, что лучше
умереть именно так. Вот почему я и приехал на Восток. Смерть не отходит
тут от тебя ни на шаг.

Я поглядел на часы. Было уже одиннадцать. Еще восемь часов такой ночи,
и можно будет отдохнуть. Я сказал:

- Кажется, мы переговорили обо всем на свете, кроме бога. Лучше
оставить его на предрассветный час.

- Вы ведь не верите в бога?

- Не верю.

- Если бога нет, для меня все на свете бессмысленно.

- А для меня все бессмысленно, если он есть.

- Я как-то читал книгу...

Я так и не узнал, какую книгу читал Пайл (по всей видимости, это не
были ни Йорк Гардинг, ни Шекспир, ни чтец-декламатор, ни "Физиология
брака", скорее всего - "Триумф жизни"). Прямо в вышке у нас послышался
голос - казалось, он раздается из тени у люка - глухой голос рупора,
говоривший что-то по-вьетнамски.

- Вот и наш черед пришел, - сказал я.

Часовые слушали, разинув рты, повернувшись лицом к амбразуре.

- Что это? - спросил Пайл.

Подойти к амбразуре означало пройти сквозь этот голос. Я торопливо
выглянул - там ничего не было видно, я даже не мог различить дорогу, но
когда я обернулся, то увидел, что винтовка нацелена не то в меня, не то в
амбразуру. Стоило мне двинуться вдоль стены, и винтовка дрогнула,
продолжая держать меня на прицеле; голос повторил те же слова снова и
снова.

Я сел, и винтовка опустилась.

- Что он говорит? - спросил Пайл.

- Не знаю. Наверно, они нашли машину и предлагают этим ребятам нас
выдать или что-нибудь в этом роде. Лучше возьмите автомат, пока они не
решили, что им делать.

- Часовой выстрелит.

- Он еще не знает, как ему поступить. А когда решит, выстрелит
непременно.

Пайл двинул ногой, и винтовка поднялась выше.

- Я пойду вдоль стены, - сказал я. - Если он переведет на меня глаза,
возьмите его на мушку.

Когда я встал, голос смолк; тишина заставила меня вздрогнуть. Пайл
отрывисто прикрикнул:

- Брось ружье!

Я едва успел подумать, заряжен ли автомат - раньше я не потрудился
этого проверить, - как солдат бросил винтовку.

Я пересек комнату и поднял ее. Голос раздался снова, - мне казалось, он
твердит одно и то же. Они, по-видимому, завели пластинку. Интересно, когда
истечет срок ультиматума?

- А что будет дальше? - спросил Пайл, совсем как школьник, которому
показывают на уроке опыт; можно было подумать, что все это не имеет к нему
никакого отношения.

- Выстрел из базуки, а то и вьетминец.

Пайл стал рассматривать свой автомат.

- Тут как будто нет ничего сложного, - сказал он. - Дать очередь?

- Нет, пусть они пораздумают. Они предпочтут захватить пост без
стрельбы, и это позволит нам выиграть время. Лучше поскорее убраться
отсюда.

- А если они поджидают нас внизу?..

- И это возможно.

Солдаты наблюдали за нами; им обоим вместе было едва сорок лет.

- А что делать с ними? - спросил Пайл и добавил с поразившей меня
прямолинейностью: - Пристрелить? - Ему, видимо, хотелось испробовать
автомат.

- Они нам ничего не сделали.

- Но они же хотели нас выдать.

- А почему бы и нет? - возразил я. - Нам тут не место. Это их страна.

- Я разрядил винтовку и положил ее на пол.

- Надеюсь, вы не собираетесь ее здесь оставить, - сказал Пайл.

- Я слишком стар, чтобы бегать с ружьем. И это не моя война. Пойдемте.

Война была не моя, но знают ли об этом там, в темноте? Я задул фонарь и
опустил ноги в люк, нащупывая лестницу. Слышно было, как часовые
перешептываются на своем певучем языке.

- Бегите напрямик, - сказал я Пайлу, - в рисовое поле. Не забудьте, там
вода, - не знаю, глубокая или нет. Готовы?

- Да.

- Спасибо за компанию.

- Это вам спасибо.

Я слышал, как за спиной движутся часовые; интересно, есть ли у них
ножи? Голос из рупора звучал теперь повелительно, словно диктуя последние
условия. Что-то шевельнулось в темноте под нами, но это могла быть крыса.
Я не решался сделать первый шаг.

- Господи, хоть бы чего-нибудь выпить, - шепнул я.