с тобой я его не забуду.
Глава 20
солнце, освещавшее красные листья дикого винограда. Я опасался, что у Мины
будет нервный криз, когда она войдет в дом, но она сохраняла спокойствие.
Только на минуту остановилась перед пятном охры на веранде.
которые должны были служить образчиками его великого таланта!
решалась наступить на это место.
стеклом, чтобы увековечить его.
изводили друг друга колкостями, словно два дикаря, не способных совладать со
своими инстинктами. Я начинал привыкать к этому. В минуты ярости Мина была
безобразной. Выражение ее лица становилось невероятно жестоким, и я начинал
замечать первые признаки ненависти в своей любви.
Доминика и закрывала дверь на ключ. У нас больше не было близости, да я к
этому и не стремился. Она была настолько поглощена мыслями о мертвом, что я
не смог бы ею овладеть.
который он забыл, книга, которую он бросил... Наша ярость вспыхивала с такой
же быстротой, с какой воспламеняется охапка хвороста, облитая бензином.
видом на Нотр-Дам-де-ла-Гард застала меня врасплох. Это был молчаливый ответ
на мою открытку, которую я послал ему, чтобы заставить действовать. На ней
был только мой адрес.
заканчивал завтракать.
Таким образом он сообщает, что помнит обо мне.
Бланшен. Немного отсыревшее, оно все еще лежало на полке возле флакона с
ядом. Я перечитал его. Подумать только, что это письмо убило двух человек! Я
вложил листок в конверт и надписал адрес Бланшена. Затем положил его в
карман домашней куртки, решив отправить его как можно скорее. Теперь я
ощущал себя должником Бланшена. Хоть его поступок и не принес никакой
пользы, все же сделка была сделкой.
полотенцем. Я вошел после нее, разделся и встал под холодный душ, чтобы
успокоить нервы. Через секунду Мина вернулась.
себя бесконечно одиноким, ненавидя сам себя, понимая, что наша совместная
жизнь не принесет ничего хорошего. Я подумывал расстаться с Миной и
возвратиться в Африку. В Бакуме был мотель, принадлежавший одному французу,
такому же толстому и болезненному, как Бланшен. Он сидел все время в баре,
вспоминая детство, проведенное в Бельвиле, и рассказывая о Телеграфной
улице, о красивых местах, о сиреневой дымке, постоянно плавающей над
Парижем.
бар и медленно убивал печень. Откуда-то издалека до нас доносились звуки
тамтама. Это действовало на нервы, но позволяло ощутить себя вне обычной
жизни, сохранить душевное равновесие, а остальное доделывал алкоголь. Да, я
отправлюсь добивать свою печень в Бакуму, снова увижу скучающих белых дам,
покорных негритянок, всегда готовых к примитивному сексу, услышу музыку,
навевающую тоску, попаду на чопорные приемы.
ее. Она снова займет место, на которое ее воздвигла моя любовь и откуда она
начала опускаться.
куртку. Не знаю почему, но я сразу же инстинктивно полез в карман: письма не
было. Я вспомнил о неожиданном появлении Мины, когда принимал душ, и
выскочил из ванной.
достала письмо. Рядом лежала заметка из газеты с описанием гибели Доминика.
Она изучала эти документы как школьница, которая учит трудный урок. Ее брови
были сведены от напряжения. Я вошел и, закрыв дверь, прислонился к ней
спиной. Наконец Мина подняла глаза. Но это была уже не прежняя Мина. Она
совершенно преобразилась: лицо вытянулось, глаза запали, подернулись
мертвенным блеском и напоминали потускневшие камни. Я ничего не говорил. Она
и так все поняла.
преступление!
беретесь за дело.
законной защиты.
приговор. Мина убьет меня, это неизбежно... Странное спокойствие овладело
мной. Я смирился... Смерть казалась мне идеальным и разумным выходом.
кивнула головой.
понять...
включил магнитофон, который все еще стоял здесь.
мужчина, слушая такое...
уже мертв, были невыносимы. Я заткнул уши, чтобы их не слышать. Мина
зарыдала. Она плакала и дрожащими руками сжимала себе виски.
жду тебя! Я жду... Приходи... Доминик, дорогой, мне нужны твой голос, твое
тепло, твоя улыбка...
любовь перемешались... И обе были глубоко выстраданы.
спускается, прыгая через ступеньки. Я решил, что она пошла за оружием, чтобы
меня убить. Я ждал...
Солони, покрытое мелкими облаками, сухие листья, гонимые ветром... Итак, она
убьет меня. Я умру здесь, на этом душном чердаке... Так будет даже лучше.
они были более спокойными. Я оставался совершенно равнодушным и думал только
об одном: какое оружие она принесет.
держала маленький флакончик с ядом, который нашел Доминик, копая землю. Он
задолго опередил меня, приготовив мне смерть.
конца, и запись началась со стона Доминика. Это был стон наслаждения,
сладострастный и ненасытный. Мина слушала молча. Она больше не плакала. Я же
не отрывал глаз от флакона. Не думает ли она, что заставит меня это выпить?
Акунин Борис
Буджолд Лоис
Лондон Джек
Никитин Юрий
Афанасьев Роман
Чернецов Андрей