дома, - подложил Гена и укрепил острейшее лезвие от старого ножа, да еще и
надрезал напоследок половину волокон проклятой веревки. Ломаются ветки
окружающих дом деревьев, выскакивают на свои балконы перепуганные жильцы
тихого и небогатого кооператива, все обходится без вскрика даже - потому
что сразу и насквозь проходит через падающее с двадцатиметровой высоты
человеческое тело металлический шест-подпорка, оставшаяся неведомо с каких
времен от воздушки, протянутой еще строителями для своих надобностей. А
ведь если бы просто на деревья - может, и ничего, руки-нот поломал бы, и
обошлось бы... Эх! А ты, что же, Хромченко?! Проспал-таки звездочку? Да
если бы только ее... И до земляков с-под Донецка дойдет теперь слух не о
закрытой награде за выполнение спецзадания, а о закрытом заседании
спецтрибунала - эх, бедняга Хромченко...
Едва слышно стонал, распрямляясь после чемодана, Сергей Ильич, прикусив
губу, массировала руки и нот Ольга. Сомсику было легче всех: угревшийся в
специальном мешке под платьем Валечки, он так и продолжал мирно спать
калачиком - укол должен был действовать еще около суток, только каждые
четыре часа надо было еще вводить питательный раствор, да время от времени
греть бедного пса - лучше всего на чьем-нибудь животе - все это по совету
какого-то знакомого ветеринара Сергея Ильича, который, кстати, и шприцем
ссудил, и нужными растворами...
сильнее - коробка хоть и была самым просторным из всех их передвижных
вместилищ но все равно для ста семидесяти пяти сантиметров и семидесяти
пяти килограммов Елены Валентиновны места там было сверхъестественно мало.
голосом без пяти минут молодой матери ответила Валечка. Гена тем временем
быстро распаковывал сумку - тащил оттуда и распихивал по углам фирменные
тряпки. Сергей Ильич примерился: вроде бы получалось улечься под скамью, в
пространство, остающееся от ящика для багажа. Если закрыть потом чемоданом
- спрятаться можно. Ольга сумела полностью улечься в антресоли над
коридором, да еще прикрыться запасными одеялами - если специально не
заглядывать, ничего не заметишь. Передохнули. Сергей Ильич, трижды
извинившись, выкурил полсигареты - больше не мог терпеть. Потом он
повторил инструктаж для девушек, шаг за шагом порядок их действий. Гена
тем временем проверил свое изумительное оружие, вынул из обоймы
патроны-пугачи, выбрасывающие длинное пламя, оставил только с парализующим
газом, потом еще раз осмотрел главное - дурацкий корпус от автомобильного
аккумулятора с водопроводным вентилем и множеством свисающих проводов -
вся эта бутафория была выкрашена в милитаристский цвет, темный хаки с
тревожно-багровыми обводами.
сверху платья накинула широкий халат, подложила подушку - пошла вроде бы
умыться и через пять минут привела скрюченную Елену Валентиновну, заслоняя
ее полами халата. Наконец улеглись - Гена на полу, Сергей Ильич и Валечка,
обнявшись, чтобы не свалиться, - на одной полке, Оля с Еленой
Валентиновной - на противоположной. Сомсика пристроили на столике,
обложили подушками. Елена Валентиновна почти ничем не соображала, заснула
сразу же и только постанывала во сне - голубые таблетки действовали, но
затекшее в коробке тело ныло. Оля лежала с открытыми глазами, глядела в
потолок, по которому проносились тени от бегущих за окном фонарей. Ей не
было страшно, она верила в то, что завтра все закончится благополучно,
будто предстояло самое простое дело - вроде не слишком сложного школьно
экзамена, не опаснее. Думала она о той жизни, что должна наступить
потом... Гена вытянулся, насколько позволяло место, на спине, закрыл
глаза, несколько раз глубоко вдохнул по какой-то специальной системе,
расслабился - и через пять минут уже глубоко спал. Сергей Ильич и Валечка
шептались неслышно, одним дыханием в ухо, посреди ночи Валечка тихо
заплакала, и Сергею Ильичу стало нехорошо - прижало сердце, но он
справился - осталось только ощущение непоправимой беды. Время от времени
мимо пролетали освещенные станционные строения, длинные рампы, высокие
ворота депо, зеленые вокзальные фасадики с полуколоннами и надписями
каким-то специальным железнодорожным шрифтом - прямыми черными буквами. С
воем оставался позади несчастный маневровый тепловоз, ванн неохотно плыл в
сторону на стрелке, ярко вспыхивала черт ее знает с какой стати и
срочности ночная сварка - и снова становилось темно в душном купе, еще
темнее, чем было, и уносились назад невидимые в темноте деревья, пустые
бесснежные окоченелые пространства, сильно уже прихваченные поздней
осенью, и поезд колотился о рельсы тряской и тяжелой змеей - как колотится
о проселок цепь, тянущаяся по невниманию возницы за лихо раскатившейся
телегой. Снова вспыхивал проносящийся свет, снова плотнела тьма, и они
уезжали все дальше и дальше - от той жизни, что все-таки была, к той, что,
может быть, будет...
ничто ей не мило... Весь вагон сочувствовал. Валечка действительно, пока
дверь в купе была приоткрыта - запертая все время могла вызвать
подозрение, приходилось все учитывать - лежала под одеялом. Рядом с нею,
старательно укрывшись с головой, примостилась Елена Валентиновна, никто
особенно беременную не рассматривал, не удивлялся тому, что она едва
умещается на полке. Сомсик перед самым рассветом очнулся, чуть было не
начал скулить - Гена очень ловко сделал ему еще один укол со снотворным, а
потом - еще, поддерживающий работу сердца и питательный. Сергей Ильич,
пока было открыто купе, маялся под скамьей, Ольга довольно свободно лежала
на антресоли. Потом снова заперли дверь, отдыхали, а ближе к вечеру стали
готовиться.
него провели в пустые багажные ящики под полки, к водопроводному вентилю
сел Сергей Ильич - вид у него, в темных очках, черном свитере, с
растрепанной седой шевелюрой был достаточно решительный. Оля и Валечка
переоделись в железнодорожную форму, кокетливо надвинули пилоточки -
проводницы международного поезда получились отличные. Гена сменил обувь,
вместо туфель надел удобнейшие старые кроссовки, газовый пистолет сунул
сзади за пояс брюк, под куртку. Сергей Ильич посмотрел на часы: "Ну,
господа, храни нас Бог, через четыре часа Вадул-Сирет, начали".
смеркаться.
Елена Валентиновна. О ней все как-то забыли, ее просто везли как ценную
вещь, оберегая. "Все в порядке, Елена Валентиновна, - с легкой одышкой
ответил Гена, - без крови". Он проделал все строго по плану - просунул
голову в дверь служебки, сказал "Добрый вечер", тут же, прикрыв рот и нос
платком, предварительно смоченным тут же, из титана, выстрелил вглубь купе
- хлопок газовой игрушки и без грохота колес был бы едва слышен.
Отшатнувшись, резко закрыл дверь, взял стакан, стал наливать воду: кто-то
прошел в уборную. Через минуту, снова прикрывшись платком, скользнул в
служебку, заперся изнутри, открыл окно, девушек-проводниц, сползших в
обмороке на пол вялыми кулями, быстро связал полотенцами, рты перетянул
подвернувшимися под руку наволочками - на верхней полке лежали
неиспользованные комплекты постелей. Обеих, словно нетяжелые поленья,
положил на верхнюю полку, привалил постелями и матрацем...
пусто. Пошли по купе. Валерика пониже надвинула пилотку, говорила с
пойманным еще при посадке у проводницы мягким "г" - очень похоже. А свет
Гена еще из служебки по всему вагону переключил на малый, многое умел Гена
- в том числе и работать проводником пассажирского вагона... И форма,
кое-как, на живую нитку сшитая Валечкой по результатам ее собственных
наблюдений - два раза ездила специально к варненскому поезду, к
отправлению, приглядывалась, искала подходящую синюю ткань, - теперь ни у
кого подозрений не вызвала. Валечка шла от двери к двери, говорила
вполголоса одно и то же: "Хто захрыцю, паспорта, будьте так любэзненьки!"
Ольга молча, держась в тени, складывала паспорта стопкой, локтем
придерживала под жакетиком газовый пистолет, теперь он был нужнее им, чем
Гене. Так обошли весь вагон, поезд тем временем давно уже миновал станцию,
до которой были билеты у Гены и Валечки, и вошел в запретную для них всех
приграничную зону. Оля и Валечка сели в служебке рядышком, стараясь не
слышать, как на верхней полке кто-то, кажется, ворочается и стонет. Поезд
уже вкатывался тем временем на станцию, на перроне в густых сумерках
замелькали зеленые фуражки, проехала мимо окна крупная надпись "Интурист".
Самое страшное начиналось, и только теперь Оля почувствовала, как ужасно
может быть то, что случится через несколько минут. В купе Сергей Ильич
отчаянным шепотом будил Елену Валентиновну - она ничего не могла с собой
поделать, глаза слипались, голубые таблетки, в течение двух суток
принимаемые регулярно, давали себя знать непредусмотренным образом. Гена
догадался - схватил шприц, вкатил прямо через брюки, в которых Елена
Валентиновна ходила практически всегда, забыла уже, как и надевают-то
юбку, укол, ввел то же стимулирующее средство, которым поддерживалась
жизнь Сомсика, - неожиданно подействовало, Елена Валентиновна немного
оживилась...
вагоны и открыла тамбур. "Новенькая?" - спросил, взлетая по ступенькам,
перетянутый, как танцор, сержант. "Ну", - ответила Валерика. Ольга молча,
строго по плану, протянула пачечку паспортов. Сержант покосился на нее: "А
разноску по купе?" "Вот же и тая разноска, под хазэтой, - тут же
вывернулась из-под его локтя Валечка, актерских данных у нее оказалось не
на кордебалет в Станиславского, а на хорошую Сатиру. - Вот же и тая
разноска, товарищ сержант!" Сержант хмыкнул, взял по форме заполненную
бумажку, паспорта, вышел. "Хто желает похулять - пожалуйста, будэмо через
час на этой же пути!" - прокричала Валечка в коридор. Пассажиры повалили
на вокзал к сувенирным киоскам и буфетам, Сергей Ильич, Гена и Елена
Валентиновна сидели в закрытом купе с задернутыми занавесками. За окном
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Корнев Павел
Ковальчук Вера
Шилова Юлия
Шилова Юлия