глаза.
в поединок. - Мысленно она добавила ?любящих друг друга людей?, но не
произнесла этого вслух.
верящих во всесилие денег. Они не понимают, что чем больше ты опираешься на
свой счет в банке, тем слабее становишься сам, пока наконец твои мозги не
раскисают от долгого бездействия и все принимаемые тобой решения оказываются
не правильными.
потому что она не теряет своего значения при любых обстоятельствах. Она
заключена в тебе самом и не нуждается ни в чем со стороны. Однако никто не
может научить тебя пользоваться ей. Чтобы постичь эту науку, надо пройти
через нелегкие испытания, вроде тех, которые пришлось пережить мне.
из этой проклятой дыры долог и труден, и чтобы преодолеть его прежде всего
необходимо выжить.
тело, ставшее твердым, точно кусок гранита.
разбитую челюсть... Мне так часто ломали нос, что я сбился со счета, -
Рубенс невесело рассмеялся, издав при этом звук, похожий на лай злой собаки.
- О, как эти украинские ребята любили меня! ?Эй, жид, - кричали они, завидев
меня. - Подойди-ка сюда, жиденок. У меня есть для тебя сюрприз?. Расправа
бывала короткой: удар кулаком под ребра, коленом в пах и кожаными ремнями по
лицу. ?Вот твоя награда за смерть Христа, недоносок!?
ими от родителей, испытавших на себе чудовищные зверства немцев во время
войны. Это походило на кошмарный сон: нацизм продолжал жить, несмотря на
поражение и, обманув смерть, возрождался в детях своих жертв.
какая-то застарелая внутренняя боль. Он молчал так долго, что она решила,
что история закончилась.
вздрогнула, - здоровый парень с вечно взъерошенными волосами и голубыми
светящимися глазами. Даже в разгар зимы он носил только рубаху, расстегнутую
нараспашку, из-под которой выглядывал серебряный крестик. Помнится, мне
всегда казалось, что парень носил его как напоминание о том, кто он такой.
смеялся, когда я оказывался на земле... плевал мне в лицо.
всегда было слишком много. Мать плакала каждый раз, увидев меня вымазанного
в крови, но не говорила ни слова отцу. Однажды, он сам, заметив сломанный
нос, сжал мои ладони в кулаки с такой силой, что мне стало больно. ?Ты еще
не научился защищать себя? - спросил он. - Не забывай, что у тебя тоже есть
кулаки!?
что они поджидают меня там, снаружи. Впрочем, я знал, что ?они? не имели
никакого значения. Здоровый парень с голубыми глазами - вот кто не давал мне
покоя даже во сне, словно являясь наказанием за мои воображаемые грехи.
происходило летом, и я думал, что они возможно отправились на Брайтон Бич. Я
проходил один квартал за другим, не встречая ни единого знакомого лица,
словно чужак в районе, где знал каждую трещину на тротуаре. Пребывая в таком
настроении, я позволил накопившейся во мне злости выйти наружу и поднес к
лицу сжатые кулаки. Мне следовало защитить себя... каким-то образом. Я знал,
что на кулаки мне рассчитывать не приходится, но у меня имелось и кое-что
кроме них.
показывалась в нашем районе раз или два в неделю, и я знал зачем. - Люди,
сидевшие в ней, торговали наркотиками. Белый ?Каддилак? завернул на
Ист-Ферст-стрит, а я остановился на перекрестке у светофора, наблюдая за
автомобилем. Проехав примерно треть переулка, машина затормозила, и я
увидел, как навстречу ей из тени возле двери дома, сдаваемого в аренду,
вынырнула фигура. Я сразу же узнал того самого парня с голубыми глазами. Он
отдал человеку в ?Каддилаке? деньги и получил в замен пару маленьких
бумажных конвертиков.
Ист-Ферст-стрит. Он неизменно останавливался возле того же самого дома, но
голубоглазый парень больше не появлялся. Иногда вместо него к машине
подходил кто-то из его товарищей, но еще чаще они посылали вместо себя
кого-нибудь из младших ребят, вертевшихся неподалеку, причем выбирая всякий
раз нового.
вдоль по Авеню С к Ист-Ферст-стрит. По дороге мне пришлось спрятаться во
фруктовой лавке старика Вцитека, чтобы не попасться на глаза украинцам. Они
направлялись в центр, как я услышал из их разговора, в кинотеатр Лоува
Деланси. Парня с голубыми глазами среди них не было, и я не знал почему.
дома, расположился на крыльце у соседнего подъезда. Через десять минут я
промок до нитки, а еще через десять дрожал от холода, несмотря на летнюю
жару. Однако, наконец, я услышал особенное, непохожее ни на какое другое
урчание двигателя и понял, что белый ?Каддилак? уже завернул за угол и
приближается к своей цели.
места; где я стоял. Боковое стекло опустилось, и я услышал негромкий
оклик: ?Эй, малыш. - Я поднял голову. Сидевший в машине поманил меня к себе
рукой. - Вот тебе пара баксов, а ты отнеси вот этот сверток в квартиру 6ф в
этом доме?. Короткий тупой палец ткнул в направлении дома голубоглазого
парня.
нем оказались три бумажных конвертика. Я вновь упаковал их и стал подниматся
на верхний этаж, задыхаясь от вони и духоты. Где-то гремело радио, заглушая
стук капель дождя на крыше. Спрятав сверток, я постучал в дверь.
предположить появление кого угодно, кроме меня. Поэтому я терпеливо
дожидался, пока это не произойдет. ?Я вижу, урок не пошел тебе на пользу,
жиденок, - сказал он. - Ну что ж, это дело поправимое?. Он кинулся на меня,
но я увернулся и отскочил в сторону. ?Я бы не стал спешить на твоем месте, -
ответил я. - Ведь у меня твое ширево?.
Он не поверил, пока я не высыпал содержимое первого конвертика в раковину и
не спустил воду. Только тогда он поверил мне. ?Не делай этого, - сказал он,
- я не могу без него?.
пакет. Прежде мне не доводилось наблюдать, как люди умоляют о чем-нибудь,
стоя на коленях... я имею в виду буквально. Оглядев его, я заметил следы от
уколов на его руке. Он вызывал у меня непреодолимое отвращение. Я опорожнил
второй пакет точно так же, как и первый. ?Теперь остался только один?, -
сказал я. Он поднял на меня глаза, и я увидел, что их прекрасная голубизна
исчезла, уступив место грязному коричневатому оттенку.
подарок тебе от жиденка?. С этими словами я уронил конверт в его дрожащие
ладони и, следя за мучительным выражением у него на лице, добавил: ?Я в этом
не слишком хорошо разбираюсь. Но как ты полагаешь, что случится с тобой,
когда ты вколешь себе то, что я положил туда?? Сказав это, я повернулся и
вышел, но его лицо навсегда запечатлелось в моей памяти.
Его дыхание замедлилось, и она поняла, что он опять засыпает.
примешал что-то к порошку?
его.
расплакалась.
теперь засыпай, любимая.
***
Здесь сосредоточено больше власти, чем в любом другом городе мира. За
исключением Вашингтона, конечно. - Он саркастически хмыкнул. - Да и там
завидуют тому, сколько у нас денег!
времени оказываясь снизу под объективами трех огромных панорамных камер,
чудовищные корпуса которых вздымались точно тела ископаемых ящеров из
первобытного болота.
Марион, как обычно, говорил с некоторым высокомерием, отделявшем его от
простых смертных, которым не повезло уродиться гражданами Британской
Империи. Тем не менее в этой манере было что-то трогательное, ибо она
являлась частью его особой отсталости - возврата к забытым идеалам
девятнадцатого века. Всякий, кто общался с ним, не мог отделаться от мысли,
что Мариона заботят только проблемы и интересы его собеседника. - Я мог бы
оставаться в театре до конца своих дней. В конце концов, именно об этом я
мечтал в молодости. Я хотел стать частью Вест Энда и, разумеется, Бродвея.