ребят - все едут на каникулы домой встряхнуться, у них там танцы,
родители, всякая всячина. Эх, была бы Леора здесь, мы бы с ней пошли
сегодня в театр!
разыскал Клифа Клосона (который проводил каникулы у Барни за покером, а
когда не играл, то спал) и набросал проект вылазки в город с основательной
выпивкой. Программа была выполнена, - и с таким успехом, что за время
каникул они ее повторяли каждый раз, когда Мартину вспоминалась
предстоящая пытка безвдохновенной работы, каждый раз, когда он отдавал
себе ясный отчет в том, что его удерживают здесь только Готлиб и Леора.
После каникул, к исходу января, он убедился, что виски облегчает ему
одуряющую работу, облегчает ужас одиночества, а потом легкость исчезает, и
остается еще большая усталость, еще большее одиночество. Он вдруг
почувствовал, что стар. "Тебе уже двадцать четыре года, - напоминал он
себе, - а ты еще сидишь на школьной скамье, твоя настоящая работа еще не
началась". Он искал прибежища подле Клифа; Клиф был в восторге от Леоры и
охотно слушал его излияния о ней.
основателя медицинского факультета при Уиннемакском университете, ежегодно
ознаменовывалось банкетом, на котором лились обильные потоки речей и
отеческих наставлений, но крайне скудные потоки вина. Весь факультет
приберегал к этому вечеру свои ценнейшие высказывания, и все студенты
обязаны были присутствовать.
ХАМЛа - благолепном зале с красными обоями, с портретами усатых питомцев,
которые по выходе из этих стен сделались миссионерами, с длинными узкими
ящиками из сосновых досок, долженствовавшими походить на обнаженные
дубовые балки. Вокруг именитых гостей - чикагского хирурга доктора
Раунсфилда, специалиста по диабету из Омахи и терапевта из Питтсбурга -
толпились профессора и доценты. Они старались напустить на себя
праздничный вид, но были измотаны после четырех месяцев занятий. Лица их
были в морщинах, глаза глядели устало. На всех были их обычные сюртуки,
большею частью даже не отутюженные. Говорили по-ученому и как будто бы с
увлечением. Употребляли такие слова, как флебартериэктазия и
гепатохолангиоэнтеростомия, и спрашивали гостей: "Так вы только что из
Рочестера? Что там делают, гм, по части ортопедии Чарли и Вилли?" Но сами
чувствовали голод и грусть. Время подходило к половине восьмого, а все они
обедали обычно в половине седьмого или самое позднее - в семь.
громовержец в великолепии белоснежной манишки, громадного лба и огненных
глаз, горевших гением или безумием. Могучим голосом с налетом немецкого
акцента он спросил доктора Сильву и врезался в окружавшую декана группу,
как фрегат в стаю рыбачьих лодок.
нарастающей толпе вокруг декана Сильвы и загадочного незнакомца, который
представился как доктор Бенони Кар, фармаколог.
профессуры, благодушно басил о своей работе с Шмидебергом в Германии над
осаждением дигидроксипентаметилендиамина, о перспективах химиотерапии и
быстрого излечения сонной болезни, об эре научного врачевания.
говорю по-немецки и потому, быть может, способен лучше понимать работу
моего дорогого друга Эрлиха. Я видел, как он принимал орден из рук его
императорского величества кайзера. Старый, добрый Эрлих, он был, как дитя!
перемену) многие профессора были ярыми германофилами. Они склонились перед
этим ураганом эрудиции. Ангус Дьюер позабыл, что он Ангус Дьюер; Мартин
слушал с напряженным волнением. В Бенони Каре было все, что отличало
Готлиба - его презрение к преподавателям "машинного производства", дыхание
большого мира, обращавшее Могалис в провинцию, - но без готлибовской
нервной взвинченности. Мартину было жаль, что Готлиб отсутствует; ему
хотелось бы увидеть столкновение двух гигантов.
удивлением заметил, что выдающийся фармаколог, разочарованно отведав
прокисшего цыпленка и неудачный винегрет, составлявший основу обеда,
подлил что-то в свой стакан из большой серебряной фляги - и подливал потом
неоднократно. Он сделался буен. Он перегнулся через двух профессоров и
хлопнул по плечу возмущенного декана; перечил своим соседям; пропел куплет
из "Влечет меня в бури к далекой Миссури".
поведение доктора Бенони Кара.
Сильва встал огласить список ораторов, Кар поднялся во весь рост и
прокричал:
песни. Хью-лили-хо-хо! Тирли-ли, отирли-ли! Эй, леди! Эй вы, профессора!
Экие вы чудаки!
с помощью двух профессоров и одного футболиста, и тогда, среди тишины
веселого ужаса, Клиф шепнул Мартину:
Ох, и влетит же мне от декана!
Карковским. Он кончил двухгодичную медицинскую школу. Был широко начитан,
но в жизни не бывал в Европе. Он давал объяснения на медицинских
выставках, был мозольным оператором, медиумом у спиритов, проповедником
тайных учений, директором увеселительного санатория для нервных дам. Клиф
познакомился с ним в Зените, когда они оба были пьяны. Не кто иной, как
Клиф, сообщил декану Сильве, что в Зените остановился на несколько дней
знаменитый фармаколог, вернувшийся из поездки в Европу, и что он,
возможно, не отклонит предложения, и т.д.
сообщение доктора Раунсфилда о методах стерилизации кетгута.
замечаниями Мартина. На следующий день (Клиф умел обходиться с женщинами,
когда соизволял взять на себя этот труд) он подъехал к секретарше декана и
узнал свою участь. Заседание учебного комитета уже состоялось: вина за
скандал с Бенони Каром возложена на Клифа, декан сказал все, чего ожидал
Клиф, и вдобавок еще множество таких вещей, предвосхитить которые у Клифа
не хватило таланта. Но декан не собирался вызвать его сразу же; он решил
дать ему потерзаться, а затем казнить всенародно.
привлекала профессия врача, - сказал Клиф Мартину. - Из меня, пожалуй,
получится хороший маклер.
бросить медицинский факультет. Мне предлагают хорошую работу в... гм... в
Чикаго - да и вообще-то мне не нравится, как у вас поставлены занятия.
Слишком много зубрежки и мало подлинно научного духа. Всего хорошего, док.
Пока!
улицу он сменил на каморку в том же пансионе, и в этой тесной берлоге, в
унынии и одиночестве сидел и клял свою жизнь. Он глядел в оконце на
незастроенный участок, где на покосившейся доске болталось полуободранное
объявление о свинине с фасолью. Он видел глаза Леоры, слышал бодрящий
вздор Клифа, и тишина становилась нестерпимой.
Мартина к окну лаборатории. Мартин глянул вниз и увидел умопомрачительный
автомобиль: длинный, с громадными фарами - и выкрашен в кремовую краску.
Мартин не сразу сообразил, что шофер, молодой человек в свободном
кофейного цвета спортивном пальто, лихорадочном клетчатом кепи и огненном
кашне, не кто иной, как Клиф Клосон, и что Клиф вызывает его.
этого костюма? Шотландский шевиот, лиловый в искру, а? Дядя Клиф подцепил
работу на двадцать пять кругляков в неделю, плюс комиссионные - продает
автомобили. Эх, парень, я же тут пропадал в вашем медицинском болоте. Я
могу продать кому угодно что угодно. Через год буду зашибать восемьдесят
долларов в неделю. Садись, старик, везу тебя в Гранд и ставлю роскошнейшую
жратву, какой ты сроду не запихивал в свой тощий организм.
- считалась в 1908 году отчаянной. Мартин открыл нового Клифа. Шумливый,
как всегда, он был более самоуверен, он горел проектами немедленного
приобретения крупных денежных сумм. Волосы его, еще недавно вихрастые и
жирные спереди, а сзади имевшие тенденцию топорщиться ершом, теперь
лоснились от помады, и лицо было розовым, как после массажа. Он лихо
затормозил у пресловутого Гранд-Отеля; перед тем как соскочить на тротуар,