инквизиции. Узкие окна, закрытые резными железными решетками, глубоко
сидели в широком массивном бетонном фасаде. Освещенное окно на втором
этаже образовывало высокий желтый прямоугольник с вертикальными
перекладинами. Мне была видна часть потолка комнаты и смутные тени,
плясавшие на нем. Потом тени приблизились к окну и стали более
определенными. Я прижался спиной и прикрыл рубашку пиджаком до самой шеи.
и плечи. На размытом лунным светом лице под спутанными волосами блеснули
черные глаза. Они были подняты к небу. Я тоже посмотрел в его темную
глубину, где купалась луна и откуда капали звезды, и с удивлением спросил
себя, что видел там или что искал стоящий у окна человек.
вцепились в решетку, обрамлявшую его лицо. Он стал раскачиваться из
стороны в сторону, и я увидел, как в волосах его мелькнула седая прядь.
Его плечи согнулись. Он, казалось, пытался вырвать решетку из бетонных
стен. При каждой своей неудачной попытке, он бросал слово низким капризным
голосом:
как его тело дергалось и напрягалось, с яростью раскачиваясь из стороны в
сторону. Потом он отошел от окна так же внезапно, как появился у него. Я
наблюдал, как его тень медленно скользнула прочь по потолку, постепенно
теряя очертания человеческого тела.
слабый свет. За окном тянулся длинный коридор со сводчатым потолком. Свет
шел из открытой двери в дальнем конце его. Прислушавшись, я уловил
какую-то музыку, слабое царапанье и постукивание джаза по крышке молчания.
теннисного корта, заросшего высокой травой, и запущенного сада, за которым
никто не ухаживал. За ним местность уходила к крутому берегу, а тот
обрывался в океан. Море, подобно железной гофрированной крыше, косо
уходило к горизонту.
плитками патио, окаймленное ящиками с песком. Его столы и кресла заржавели
и были засыпаны песком - старые реликвии умерших лет. Из окна с цветными
стеклами падал свет. Джаз за стеной зазвучал громче, словно музыка к
танцу, на который меня приглашали.
увидеть комнату. Виден был лишь потолок и часть дальней стены. Ее дубовые
панели были густо покрыты картинами, изображавшими женщин с куриными
грудями и в кружевных наколках, а также узкоплечих упитанных мужчин с
бакенбардами в черных викторианских пальто. Чьи-то предки, но не Уны,
подумал я. Сама-то она была отштампована машиной.
каракулем, короткими черными завитушками. Она сидела у окна, безупречно
прямо. Напротив нее, профилем к окну, сидел молодой мужчина. Профиль был
тяжелый и бесформенный, хотя в складках под его подбородком и вокруг рта и
глаз таилась сила. У него были светло-каштановые волосы, подстриженные
коротко и небрежно. Центр его внимания находился где-то между ним и Уной,
ниже уровня подоконника. По движениям его глаз, я догадался, что они
играют в карты.
пластинка "Сентиментальная леди" игралась снова и снова. Сентиментальная
Уна, подумал я, и тут началось завывание. Отдаленное и приглушенное
стенами, оно вдруг повысилось, подобно ночному вою койота. Или человека?
По спине моей поползли мурашки.
нем был белый халат доктора или санитара, но в лице его не было
компетентности, присущей первому и второму.
ней последовало тело. Он отошел от окна и скрылся из поля зрения. Уна
встала и двинулась в том же направлении. Ее плечи обтягивала хорошо
пошитая пижамная куртка. Уна увеличила громкость музыки, и та покатилась
по дому незримой волной. Вой человека тоже возвысился, как голос тонущего,
и вдруг умолк. Музыка продолжала победоносно греметь.
сказанного Уной:
перекрыл ее:
остановить!
чтобы он всю ночь орал?
через цветочный куст в патио, подошел к заржавленному столу и испытал его
прочность. Вроде он держался крепко. Я встал на стул, затем ступил на
стол. Он покачнулся и, пока он выравнивался, я чувствовал себя неважно.
Когда я выпрямился, голова моя оказалась почти на уровне подоконника,
только я стоял теперь на три метра дальше.
пошла прямо к окну. Я инстинктивно пригнулся, но она не смотрела на меня.
С выражением гнева и нетерпения на лице она наблюдала за стоящим посреди
комнаты человеком, в волосах которого светлой лентой вилась седая прядь.
свисавший крупными складками, словно был взят с плеча какого-то более
крупного человека. Даже лицо мужчины, казалось ссохлось под кожей. Вместо
щек у него были две белые складки, колыхавшиеся при движении губ.
папу. Я вылез из трубы в холле и увидел гвозди на его руках. Он сказал,
убей их всех. Это была его последняя машина, и я спустился в туннель под
рекой, а мертвые мальчики, лежащие под тряпками, ходили повсюду с палками
в руках.
итальянского.
спиной придавал нереальность его фигуре.
были глубоко посажены, как кусочки угля на лице снеговика.
реке были крысы. Крысы в красном поле. Он сказал, убей их. Крысы в воде,
они плавают по крови в моих венах. Мистер районный прокурор, я обещаю их
выгнать.
этим.
холме, когда вылез из трубы. Огромные гвозди в его руках. Он сказал,
воткни их себе в ладони, мальчик, у тебя в крови крысы. Я сказал, я их
выгоню.
пусты.
забрали?
полную мощность, она вернулась к Дюрано, борясь на каждом шагу с невидимым
ветром, который, казалось, хозяйничал в комнате. Толстый санитар распахнул
халат и вынул из кармана пистолет. Дюрано ухватился за него нетвердой
рукой. Санитар не сопротивлялся. Дюрано выхватил из его рук пистолет и
отскочил на несколько шагов.
словно они скопились у него во рту, и он спешил их выплюнуть. Теперь, вы,
оба, руки на головы!
подняла руки. Ее кольца засверкали. Лицо ее было совершенно бесстрастно.
Его дряблые губы продолжали шевелиться, но музыка заглушала его слова. Он
шагнул вперед, ощупывая пистолет белыми пальцами. Дюрано выглядел так,
словно держался на поверхности моря.
Дюрано быстро шагнул вперед и трижды выстрелил в него в упор. Санитар упал
на пол и уронил голову на протянутую руку, все с той же слабой улыбкой на
лице.
Черепнин Владимир
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Василенко Иван
Глуховский Дмитрий
Володихин Дмитрий