завтра...
только это будет угодно ее няньке. Мне показалось, что
дражайшая Эдгита подозрительно относится к монахам. А теперь,
не пора ли на покой? Давай я задую светильник.
появившаяся сперва в виде темного силуэта на фоне дверного
проема, а затем озаренная светом факела, у Кадфаэля она стояла
перед глазами, как живая. И теперь, когда он задул светильник и
лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию спящего Хэлвина, ее
образ не исчез, а стал еще ярче. Кадфаэля преследовало странное
ощущение, что неспроста он столько времени думает о ней, вот
только как он ни ломал голову, не мог сообразить, почему. Не в
силах заснуть, он все представлял себе ее лицо, легкую походку
-- и не мог отыскать в ней ни малейшего сходства ни с одной из
знакомых ему женщин. И вместе с тем она смутно напоминала ему
кого-то.
из-за своей тонкости и гибкости, а еще оттого, что держалась
очень прямо. Во всяком случае, для юной девицы она была
достаточно высока -- выше среднего роста. Изящество манер и
девичья грациозность странным образом сочетались в ней с
живостью ребенка и проворством молоденькой косули, готовой
броситься прочь при любом шорохе. Неожиданно увидев монахов,
она мгновенно отступила назад, но дверь за собой притворила
тихо, без стука, чтобы в свою очередь не напугать их. Писаной
красавицей ее не назовешь, хотя, конечно, молодость и
невинность красят сами по себе. У нее было овальное, сужающееся
книзу лицо, широко расставленные огромные глаза и четко
очерченный округлый подбородок. Непокрытые каштановые волосы
зачесаны назад и заплетены в косы, открывая и без того большой
лоб, и оттеняя ровные дуги бровей и длинные черные ресницы. Ее
глаза -- Кадфаэль хорошо их запомнил, хотя и видел всего
несколько секунд, -- поражали своей величиной. Сказать, что они
карие, значит ничего не сказать. Очень темные, и в то же время
лучистые, яркие, с удивительными зелеными ободками, такие
глубокие, что в них можно утонуть. Взгляд искренний, прямой и
доверчивый, какой бывает у дикого лесного звереныша, на
которого еще никто никогда не охотился. Неповторимое
своеобразие ей придавали в первую очередь бездонные глаза, а
потом безукоризненно правильная, чистая линия овала лица.
лица, фигуру, но не мог понять, что же так томит и дразнит его,
ускользая от мысленного взора. Он вдруг поймал себя на том,
что, надеясь на внезапное озарение, перебирает в памяти одну за
другой всех женщин, которых он когда-либо знал в своей
продолжительной и весьма бурной жизни. Изгиб шеи, манера
держать голову, характерное движение руки, походка -- любая
деталь могла помочь ему разгадать эту непостижимую загадку, но
не помогала. Сестра Сенреда продолжала оставаться тайной за
семью печатями. Почему девушка не идет у него из головы? Ведь и
видел-то он ее всего лишь несколько мгновений и вряд ли еще
когда-нибудь увидит.
громадных глаз.
ночью, растаял. Его остатки были видны лишь кое-где вдоль стен
и под деревьями. Стоя в дверях дома, Кадфаэль посетовал про
себя, что снегопад прекратился, и теперь у него не будет
предлога уговорить Хэлвина задержаться здесь еще на один день.
Впрочем, скоро выяснилось, что он зря беспокоился. Как только
обитатели манора проснулись и принялись за свои повседневные
дела, к монахам явился слуга Сенреда и передал просьбу своего
господина пожаловать после завтрака к нему в солар, потому что
ему хотелось бы кое о чем с ними поговорить.
деревянному полу, -- Сенред был один. Свет в комнату проникал
через два узких окна, возле каждого находилось по сиденью с
подушками. У одной стены они увидели красивый низкий комод, у
другой -- изящный стол, весь покрытый резьбою, и кресло, на
котором не побрезговал бы сидеть сам король. Госпожа Эмма, судя
по искусной вышивке на подушках и шпалерах, прекрасно знала
свое дело. В углу комнаты стояла рама с натянутым на нее
неоконченным рукодельем, которое радовало глаз яркими красками.
вставая, чтобы поздороваться с ними, -- и надеюсь, вчерашнее
недомогание брата Хэлвина прошло. Всем ли вы довольны? Нет ли у
вас каких-нибудь пожеланий или просьб? А если что не так,
только скажите. Мой дом -- ваш дом. Смею уповать на то, что вы,
братья, согласитесь остаться у меня еще на денек-другой, прежде
чем вновь отправляться в путь. -- Кадфаэль разделял ту же
надежду, но боялся, что чрезмерная совестливость Хэлвина
помешает ему принять любезное предложение их хозяина и он
откажется. Однако не успел Кадфаэль даже рот открыть, как
Сенред продолжил: -- Видите ли, у меня есть к вам одна просьба,
если, конечно, вы согласитесь... Рукоположен ли кто-нибудь из
вас в священники?
молчания, -- я имею право исправлять обязанности священника. С
момента принятия обета я готовился к этому и был рукоположен,
когда мне исполнилось тридцать. Монастырские власти поощряют
молодых людей, получивших в детстве некоторое образование, к
принятию сана. Чем же я как священник могу служить тебе,
Сенред?
причины. Ведь если в доме Сенреда намечалось чье-то
бракосочетание, его должен бы бы совершить свой, местный
священник, который знал бы предысторию, все обстоятельства и
всех участников события. Странно было рассчитывать на случайное
появление двух бенедиктинских монахов, застигнутых в пути
непогодой. Сенред правильно понял недоуменное молчание брата
Хэлвина.
обряд следовало бы совершить нашему приходскому священнику, но
беда в том, что в Вайверсе своей церкви пока нет, я еще только
собираюсь ее построить. А нынче мы вообще остались без
священника, потому что епископ, распределяющий приходы, никак
не соберется огласить свой выбор. Я намеревался послать за
одним своим дальним родственником духовного звания, но если ты
согласишься выручить меня, мы избавим его от трудного
путешествия в эту несносную, переменчивую погоду. Клянусь
честью, я не стал бы просить тебя о помощи, когда бы затевал
что-то неправедное, а если я и проявляю неуместную поспешность,
так на то имеются веские причины. Сядь и хотя бы выслушай меня,
я расскажу тебе все как на духу и тогда решай сам.
добросердечием помог Хэлвину устроиться поудобнее на широкой
скамье со множеством подушек. Радуясь непредвиденной задержке
(сегодня-то уж точно они никуда не пойдут), Кадфаэль
расположился рядом со своим другом. Старый монах не был
священником и на нем не лежала ответственность за принятие
решения, поэтому он собирался в свое удовольствие послушать
Сенреда и понаблюдать за ними.
-- начал свой рассказ Сенред. -- Его невеста была моложе его на
тридцать лет. В ту пору я уже был женат и моему сыну как раз
исполнился год, когда у отца родилась дочь Элисенда. Дети росли
точно брат и сестра. Их с малолетства было водой не разлить, а
мы, взрослые, радовались тому, что им хорошо вместе. Знаю, я
сам во всем виноват. Мне следовало заметить, как обыкновенная
детская дружба преображается с годами в другие, более нежные
чувства. Но мне и в голову не приходило, что подобное может
случиться! Поверьте, братья, я ничего не скрываю от вас и не
пытаюсь оправдать себя. Детям позволяли слишком подолгу
оставаться наедине. Но поймите, беда подкрадывалась незаметно и
постепенно, я был совершенно слеп, хотя все происходило прямо у
меня перед носом. Счастье еще, я вовремя спохватился и не
упустил момент, пока не стало слишком поздно. Мой сын и
Элисенда любят друг друга любовью жениха и невесты, а ведь они
состоят в таком близком родстве! Благодарение небесам, их
отношения не успели перейти грань, не превратились в греховную
связь. Как я уже говорил, пелена упала у меня с глаз вовремя.
Господь свидетель, я желаю обоим самого лучшего, и если бы это
было возможно, только радовался бы за них, но подумайте сами,
разве из богопротивного союза может родиться счастье?
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Корнев Павел
Фазиль Искандер
Ильин Андрей