Чтение 22–й страницы книги ~Умирать

ус.

Мы получаем багаж, берем такси и едем в гостиницу. Конец июля, разгар
летнего сезона. По шоссе движется сплошной поток машин. Я полной грудью
вдыхаю морской воздух, любуюсь зеленой ширью и думаю о том, как давно я не
бывал в этих местах, пусть даже по служебным делам. Такси движется
медленно, и я не особенно удивляюсь, когда в вестибюле гостиницы вместо
администратора нас встречает тот же самый коллега.

Конечно, я не могу обратиться к нему на родном языке; английским он,
кажется, не владеет, но даже если и владеет, что толку: изящная дама в
сером костюме обладает тонким слухом. Она не жалуется на зрение, но в
отличие от меня, не может прочесть того, что пишет администратор гостиницы
на служебной квитанции.

"Сообщили. Ждите" - вот что значится под моим именем в графе
"семейное положение". Значит, с семейным положением у меня все в порядке.
Центр позаботится о своем блудном сыне.

Нам отводят солнечный номер с балконом и видом на море. Обслуживают в
ресторане без проволочек. После обеда мы снова поднимаемся в номер, чтобы
передохнуть с дороги.

Кроме двух кроватей, поставленных рядом, в комнате стоит диван цвета
голубой лазури; он длиннее половины человеческого роста, лежать на нем
можно только свернувшись калачиком. Несмотря на всю очевидность этого,
Линда замечает:

- Мне кажется, вам будет удобнее на диване.

- Раз на нем так удобно, устраивайтесь там сами, - равнодушно говорю
я, снимая рубашку, чтобы сменить ее на пижаму.

- Но у вас все-таки не хватит наглости лечь на мою кровать, - повысив
тон, возмущается моя супруга.

- Конечно, нет. Я собираюсь спать в своей кровати, не нарушая
демаркационной линии.

- В таком случае я их раздвину.

- Раздвигайте на здоровье. Хотя Дрейку вряд ли понравится такое
расконспирирование в первый же день. В гостиницах все сразу становится
известно прислуге.

- Но поймите, я не привыкла спать рядом с чужим человеком, - не
унимается Линда.

- Я тоже, но вынужден мириться. Кроме того, могу вас успокоить: вы
меня совершенно не интересуете, и чем скорее вам это станет ясно, тем
лучше.

При этих словах я расстегиваю ремень брюк, и Линда вынуждена
упорхнуть в ванную.

Упрямство моей псевдосупруги не уступает моему собственному; открыв
глаза после сна, я устанавливаю, что она, прихватив простыни, устроилась
на диване. Не стану лицемерить и утверждать, будто меня это огорчает. Я,
как и Линда, не привык спать с чужими людьми, хотя, между нами говоря, не
раз был вынужден это делать в силу необходимости.

Чтобы освежиться, принимаю душ, после чего уступаю ванную даме. Когда
она оттуда выходит, я уже одет.

- Пожалуй, хорошо бы пойти на пляж, - предлагает Линда, не глядя на
меня, будто обращается к висящей на стене гравюре. Оттуда на нее смотрят
юноша и девушка, которые идут куда-то, взявшись за руки, веселые и
счастливые - словом, идеальная пара, не то что мы.

- Конечно, идите, - великодушно соглашаюсь я. - Пока вы будете
загорать, я пройдусь и выпью кофе.

- Дрейк говорил, что мы все время должны быть вместе, - сухо
напоминает она.

- В таком случае приглашаю вас на чашку кофе.

- Но я хочу на пляж, - заявляет моя супруга капризным тоном, я жду,
что она вот-вот топнет ножкой.

- Ну хорошо, - со вздохом говорю я. - Вы пойдете со мной пить кофе, а
потом я схожу с вами на пляж.

Так мы и делаем. Но компромисс не в состоянии растопить лед наших
семейных отношений. Линда с отсутствующим видом пьет колу в кондитерской;
я умираю от скуки под пляжным зонтом и не скрываю этого. Я даже не даю
себе труда поинтересоваться, как выглядит моя супруга в купальном костюме.
И даже если бы я захотел это узнать, то не смог бы, потому что сижу к ней
спиной, а на спине у меня глаз нет. Мы молчим, сидя спиной друг к другу.
Единственное, что меня интересует, - когда и как будет установлена связь,
ведь если я и завтра буду слоняться по гостинице и около, Линда может
что-то заподозрить.

Мои волнения кончаются в тот же вечер, когда мы с супругой ужинаем в
саду отеля, под открытым небом. Вечером здесь играет оркестр, есть и
дансинг, и совсем не удивительно, что мою спутницу приглашает танцевать
воспитанный молодой человек, говорящий по-немецки. И безукоризненно
сдержанная Линда - то ли от скуки, то ли из желания уязвить меня, тут же
встает с места и идет танцевать с безукоризненным молодым человеком.

- Когда вернетесь в гостиницу, вас будут ждать, - слышу я за спиной
тихий голос. - Соседний номер слева. Можно пройти по балкону.

Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кто говорит; по голосу я
узнаю Бояна.

- А если она не уснет? - так же тихо спрашиваю я.

- Она уснет.

Вот и все.

Линда в сопровождении кавалера возвращается за столик, не обнаруживая
признаков оживления. Больше того, к концу ужина, когда мы доедаем десерт,
она совсем сникает. Не знаю, во что именно ей положили снотворное - в еду
или питье, но средство явно действует, медленно и верно. Она то и дело
подавляет зевки, наконец я слышу долгожданные слова:

- Кажется, пора спать.

- Пожалуй, - говорю я с непривычной уступчивостью.

И мы удаляемся к себе в номер. Наконец-то! Первый вечер медового
месяца и все прочее.

- Вам не кажется, что воспитанный человек на вашем месте все-таки
перебрался бы на диван, - говорит Линда, снимая легкий жакет.

- Наоборот. Воспитанный супруг должен постоянно находиться около
супруги.

- Вы прекрасно знаете, что наш брак - фикция, - напоминает моя
супруга, доставая из-под подушки ночную рубашку.

- Да, но это не значит, что и отдых у меня должен быть фикцией, -
заявляю я.

Она собирается возразить и поворачивается к двери в ванную, но у нее
нет сил ни дойти до ванной, ни продолжать спор. Линда присаживается на
кровать, потом ложится - просто так, на минутку - и скоро погружается в
здоровый, освежающий сон.

На всякий случай я выкуриваю целую сигарету, причем хожу по комнате и
время от времени натыкаюсь на мебель. Никакой реакции.

Потушив свет, я выхожу на балкон. В сущности, это терраса, которая
тянется вдоль всего фасада гостиницы, и от балкона соседнего номера меня
отделяет стеклянная плита-перегородка. Не нужно быть акробатом, чтобы,
встав на парапет, спрыгнуть к соседям. Оглядевшись по сторонам - не
смотрит ли кто, - я так и делаю.

Как я и ожидал, в соседнем номере меня ждет Борислав. После обычных в
таких случаях объятий и похлопываний по спине я говорю:

- Как бы она не догадалась, что ее усыпили.

- Не догадается, - успокаивает меня Борислав. - Это тебе не прежние
препараты, от которых потом целый день ходишь, как пьяный.

- Ну? Ты все еще не куришь? - интересуюсь я, глядя на идеально чистую
пепельницу на столике.

- Да нет... курю... когда угостят... - смущенно бормочет Борислав. -
Надеюсь, ты не оставил сигареты в номере.

Мы закуриваем и тут же приступаем к обсуждению вопросов, стоящих на
повестке дня. Я коротко объясняю, что сумел узнать и с какой миссией
прибыл на родную землю.

- Да, Эмиль, достанется тебе, - говорит мой друг. - Но что делать,
раз я засвечен.

- Не стоит об этом, - говорю я. - Не все ли равно, кто - ты или я...

- Все-таки на этот раз была моя очередь лезть в мясорубку...

Мой друг явно сокрушен тем, что переложил на меня неприятную
обязанность лезть в мясорубку, и я не сомневаюсь, что он готов хоть сейчас
заменить меня, но в нашем деле не приходится уповать ни на очередность, ни
на личные желания.

- Не стоит об этом, - повторяю я. - Давай обдумаем, что делать.

- Что ты предлагаешь?

- Предлагаю больше не давать ей снотворного.

- Думаю, такой необходимости больше не будет. Пришлем к тебе на пляж
Бояна.

- Боян уже был в ресторане.

- Он появился только на минутку, когда она танцевала.

- Все равно. Не надо рисковать.

- Можно подослать лейтенанта.

- Отлично! Лейтенант - парень толковый. Завтра я пошлю по почте
открытки. Значит, пускай приходит послезавтра.

- От него ты получишь инструкции генерала, - говорит Борислав и, взяв
из пачки новую сигарету, добавляет:

- А теперь, браток, садись и пиши.

Вот уж чего терпеть не могу, так это писанины. Но никуда не денешься.
В нашем деле без письменной работы нельзя. И я сажусь и пишу, пока не
отнимается рука, потом собираю исписанные страницы и кладу в большой
конверт.

- Ну и как, по-твоему, - интересуется Борислав, принимая пакет, - там
одна контрабанда или что-нибудь еще?