оказаться у зеленого сукна.
шум. Двое мужчин стали подниматься. С каждым шагом они отчетливее слыша-
ли стук в дверь, крики, голоса горничной и одного из постояльцев, случа-
йно оказавшегося дома и теперь задававшего вопросы буйствовавшей женщи-
не.
г-н Монд? Он и сам не знал.
скважину. Они хотели войти вместе с ним, но мысль о свидетелях была ему
так противна, что, проскользнув в мансарду, он закрыл за собой дверь.
когда-то были такие чистые глаза и от которой у него осталось двое де-
тей, г-н Монд никому не рассказывал, может быть, потому, что больше не
думал об этом.
колько дней - у него был плеврит, снова отправился к себе. Только гор-
ничная не уходила с площадки. Услышав на лестнице шаги врача, она облег-
ченно вздохнула.
зире, навалившись сверху, удерживал ее всем своим телом, а рукой, из ко-
торой текла кровь, зажимал ей рот.
сперва остался в своей странной позе. Потом он встал, провел рукой по
глазам и покачнулся. Боясь потерять сознание, он привалился к стене и
выпачкал белым весь бок своего костюма.
понял почему. Укол ее успокоил. Широко раскрыв безжизненные глаза, она
лежала так тихо, что, казалось, спит.
дел на стуле. В висках у него стучало, временами вдруг начиналось голо-
вокружение, и вокруг него, мешая думать, образовывалась какая-то пусто-
та. Иногда, словно от этого ему становилось легче, он повторял:
ных лучах Тереза словно преобразилась; он старался не смотреть на нее -
она выглядела как покойница, с таким же вытянувшимся носом, такая же не-
земная.
была не Тереза, а его сын Ален - те же черты лица, бесцветные зрачки,
стеариновая кожа.
них этажах. Машинально он считал площадки. Пять... Шесть... На сей раз
поднимались сюда. Женщина. В дверь постучали.
мужчина, стиснув голову руками, сидит на стуле - застали ее врасплох.
что, мертва?
чего же все сложно!
будь в этом роде.
для него никакого значения. Он ясно чувствовал, что мыслит трезво, соз-
навал, что на все вопросы отвечает надлежащим образом и ведет себя как
нормальный человек.
ко; на площадке, освещенной запылившейся лампочкой, он видел Жюли в ве-
чернем платье" видел себя самого, взъерошенного, с расстегнутым воротни-
ком рубашки.
несколько минут, он не мог точно сказать, когда именно он сделал такой
невероятный скачок, что смотрел с холодной рассудительностью на мужчину
и женщину, шепчущихся в предрассветный час на площадке гостиницы.
дом или Дезире, скорее Дезире. Нет, не так! Человеком, который, сам того
не сознавая, долго влачил существование, как другие переносят болезнь, о
которой не догадывался. Человек среди людей, такой же, как они, толкаясь
в шумной толпе, когда лениво, когда яростно, он не знал, куда идет.
он увидел жизнь по-другому.
не существовало; никаких ложных ценностей, почти никаких, а взамен...
Вот оно! Об этом больше не стоило говорить ни с Жюли, ни с другими.
Впрочем, это и невозможно, потому что невыразимо.
покое.
проснется днем, он уже уйдет с женщиной, которая лежит сейчас на желез-
ной кровати.
зать... А, собственно, что? Что она сразу поняла: ничего у них не полу-
чится. И хоть она всего лишь простая девушка, но догадалась, что...
номер, закрыл дверь и вздрогнул, услышав еще хриплый голос:
сел на стул. Время от времени он вытирал платком кровь с губы, котирую
Тереза глубоко прокусила.
тельным, как у лунатика, голосом.
в то же время постарела еще больше, чем днем, когда он увидел ее в горо-
де. Он сам, бреясь перед зеркалом, не раз за эти четверть часа казался
себе постаревшим ребенком. Да разве мужчины бывают другими? Они говорят
о годах, словно те действительно существуют. Потом замечают, что между
временем, когда еще ходишь в школу, нет, даже раньше, когда в кроватку
тебя укладывает мать, и моментом, когда ты живешь... Луна светила уже не
так ярко, синий цвет неба сменился светло-голубыми красками утра, и сте-
ны комнаты теряли мертвенно-бледную безжизненную белизну.
она стала просто старой женщиной, от которой почти ничего не осталось.
говорить. Так было бы лучше.